Эльвира Кобзева - Игра

На самом деле эти проблемы мне были совершенно не нужны. С меня было достаточно. Я так наелась этой игрой, что мне казалось, что играть мне очень долго не захочется ни с кем и ни во что.

Кузя тем временем уже лихорадочно соображала, что и как объяснять мужьям по поводу нашего загула на сутки. Машка тоже вроде как выглядела повеселее, но сам момент встречи с Котом ее напрягал. Я внесла конструктивное предложение: позвонить незаинтересованному человеку и попросить его урегулировать ситуацию. И мы позвонили Андрею.

Он примчался через час с бешеными глазами и стал с пеной у рта отчитывать Машку за алкоголь. А когда мы ему рассказали, что нагуляли на 5 тысяч баксов чужих денег, он вообще взорвался. Но его весьма живописный рассказ о том, как Добряк с Котом сходили с ума всю ночь меня не тронул. Тогда он выпалил, что Кот грозился и меня «порвать как Тузик грелку» именно потому, что по его мнению как раз я была инициатором гулянки. А Добряк, который как я знала меня не любил, конечно же захотел ему помочь.

Тут я не выдержала и психанула:

— Поехали! Поехали к Коту! Отвезем Машку домой, сдадим из рук в руки и я посмотрю, как он будет меня рвать!

Все трое смотрели на меня, хлопая глазами и не говоря ни слова.

Мы быстро собрались. Я выбросила в помойку те тряпки которые были на мне надеты, так и не загоревшись желанием узнать об их происхождении. Потом нацепила самое прозрачное и откровенное платье, какое смогла найти. Взлохматила привычным движением волосы, нацепила туфли и все вместе мы погрузились к Андрею в автомобиль.

Вначале решено было отвезти Машку. По дороге я вкратце описала Андрею ситуацию с кольцом и деньгами и попросила его помочь девчонкам с залогом, если Кот еще не в курсе пропажи его кредитки. Он кивнул.

Когда мы подъехали к дому, то я увидела у подъезда знакомый лексус. Дверца водителя была распахнута, а за рулем сидел Кот и курил. Когда я смогла рассмотреть выражение его лица, в моей голове пронеслась мысль: «Как же хорошо сейчас, что его жена не я, а Машка». За последние дни я не раз видела его злым, но это выражение лица мне еще не встречалось. Казалось, что он вообще не намерен разговаривать. Казалось, что на соседнем сидении у него лежит автомат Калашникова, и вот сейчас он докурит, выбросит сигарету, потянется за этим автоматом и использует его строго по назначению.

Из нашей машины вышли трое: я, Андрей и Маша.

— Домой, — сквозь зубы процедил Кот, глядя на жену исподлобья. — Я с тобой потом поговорю…

Маша тенью промелькнула в подъезд, а Андрей посчитал почему-то нужным подняться вместе с ней, словно не он мне только рассказывал, какая участь меня ждет и не желая в нужный момент встать между мной — грелкой — и Котом-Тузиком. В этом, наверное, и заключался его нейтралитет в чужих отношениях, как он говорил.

Кузя молча сидела в машине, вжавшись в сидение, и не высовывалась. А Кот медленно перевел взгляд на меня:

— Какого хе…

— Ой, не ругайся, — жеманно ответила я. — Я не твоя жена, чтобы это все выслушивать. Дома наиграешься в дочки-матери. Я устала. Не хочу я слушать твои претензии.

— А я хочу выслушать твои объяснения, — он старался говорить максимально спокойно, но я видела, что изнутри его трясло от злости.

— Объяснения?! Ты ничего не перепутал? Какие объяснения? Я ничего не должна тебе объяснять. Неделя. Всего одна неделя. За это время я доведу тебя до состояния, в котором ты не прибывал уже крайне давно. И через неделю мы встречаемся в «Яблоке». И все. Точка. Больше никто из нас никому ничего не должен. Поверь мне, милый, у тебя и так проблем полно.

Он буквально выпрыгнул из машины, вцепился в меня и что было силы толкнул к стене, прижав так, что дышать было почти невозможно. Просто смотрел на меня, бегал взглядом по моему лицу, заглядывал в глаза, словно искал ответ на какой-то важный вопрос, но не находил.

— Я не знаю, во что ты со мной сейчас играешь, Катя, — наконец произнес он, чуть ослабив свою хватку, — но ты играешь с огнем. Не ошибись, девочка моя. Ты можешь проиграть. Ты же понимаешь, что такой финал тоже возможен? Ты очень умная девочка и не можешь не предусматривать этот вариант. Эта игра уже давно идет не по правилам и ничья, которая вначале нас с тобой вполне устраивала, уже не так реальна.

— О чем ты? — я сделала вид, что не понимаю.

— Ты знаешь, о чем я, — он окончательно отпустил меня и отступил на шаг назад. — Иди.

Я медлила. Мне казалось, что сейчас он что-то такое сделает или скажет, что перевернет всю эту дурацкую ситуацию с головы на ноги, что я все вдруг пойму и мне станет легче. Но он молчал. И когда я подалась вперед и намеревалась сделать первый шаг, он взял меня за руку и тихо шепнул на ухо:

— Если я еще хоть раз увижу тебя вместе с Андреем, ты пожалеешь, Кать.

И развернувшись, он скрылся п подъезде, больше не взглянув в мою сторону. Я закрыла глаза и почувствовала, как разделилась на две части. Одна часть метнулась в подъезд вслед за Котом, догнала его, прижалась к нему и взглядом поклялась, что никогда она больше не окажется рядом ни с одним мужчиной, кроме него. Увы, это была бестелесная астральная моя часть. Вторая моя половинка, обладающая ногами и мозгом, направилась к машине и уселась на заднее сидение рядом с Кузей. Кузя долго смотрела на меня, прежде чем тихо спросила:

— Кать, что вообще у вас происходит? — и в ее голосе не было ни упрека, ни укора, а просто желание понять и помочь, потому что мне казалось, что вид я имела растерянный.

— Я не знаю, — честно и без эмоций ответила я. — И я не то что обсуждать, я даже думать об этом не хочу.

Кузя кивнула.

— Если захочешь, я выслушаю, — добавила она. — Обещаю.

Из подъезда в этот момент вышел Андрей. И у меня тут же сработал рефлекс на запрет: когда мне чего-то нельзя, я сделаю это обязательно. И как только мы отвезли Кузю домой и она захлопнула дверцу машины, я встретилась в зеркале заднего вида с глазами фотографа, решение было принято мной молниеносно. Да, теперь я знаю, что делать, хотя по-прежнему не понимаю, что происходит. Но ничего, у меня будет время все обдумать. Безвыходных ситуаций не бывает. Просто выход может не всех устраивать.

— Поехали к тебе, — предложила я. — У меня к тебе профессиональное дело есть.

— Весь внимание, слушаю, — улыбнулся он мне.

— Мне нужны фотки. Мои. Очень красивые, как у Машки. Только…

— Обнаженные? — сказано было таким голосом: ну копия Кота!

— Именно!

И мы поехали. Когда я четко видела свою цель, идти к ней было легко. Я была расслаблена до невозможности, поэтому перед камерой я чувствовала себя свободно. Андрей принес прохладного вина: белое сухое. Запомнил мои предпочтения. И пила я его не для того, чтобы раздеться без стеснения — это вообще не про меня. Я пила потому, что моя голова все еще чертовски болела, а организм был повергнут в состояние наисильнейшего похмелья. «Лечи подобное подобным» — это я хорошо знала. И лечилась с удовольствием. И мое удовольствие усиливал властный тон Андрея, который командовал. Он говорил, что мне делать, куда и как сесть, встать или лечь, как широко раздвинуть при этом ноги, где и что должны делать мои пальцы, как я должна смотреть на него, и еще, еще, еще… Потому что задачу я перед ним поставила однозначную: мне нужны не просто фото, где я буду обнаженная, мне нужны фото, на которых я вызывала бы желание максимально космического уровня, улетные фото, возбуждающие фото, горячие фото.

И он старался. Профессионал до кончиков пальцев. И я старалась. Я знала, для чего я это делаю. Для кого. Мы оба старались…

Он что-то менял, что-то приносил, что-то переставлял, играл со светом и со мной, заставлял меня показывать эмоции: хвалил, ругался, шептал, кричал, называл по-разному. Я слушалась, потому что слушаться я любила. Я не любила только, когда мне что-то запрещают.

Я не знаю, сколько времени мы провели в студии. Я не знаю, сколько раз сверкала вспышка, отражаясь в моих затуманенных глазах осколками замерзших слез. Я не знаю, сколько раз мой фотограф сдерживал себя от того, чтобы не наброситься на меня, сметая всю свою дорогущую аппаратуру к чертям. Я не помню момента, когда зазвучала музыка. Я только помню, что перестала слушать его команды и просто стала двигаться ей в такт. Очень мягко, очень откровенно, очень свободно. Я не заметила, что он перестал меня фотографировать. Я только почувствовала его руки на себе, а его дыхание у себя за спиной.

Нельзя!

Нельзя? Мне все можно!

Зачем? Катя, зачем?!

Да чтобы даже сомнений не было, что мост, по которому я дошла до этого болезненного этапа своей и без того неспокойной жизни, хорошенько заминирован. А фитиль я только что подожгла, ощутив в себе тепло чужого тела. И взрыв будет. Будет вовремя. И та моя половина — астральная и бестелесная — никогда не найдет обратную дорогу ко мне, останется там с Котом. Потому что я сама этого сделать не могла никак. Нельзя мне быть с Котом. И этот запрет я сама себе поставила. А себя я слушалась беспрекословно.

Фотоаппарат безжизненно замер на штативе. Он уже не фиксировал наши движения. Зато в левом углу студии монотонно подмигивал красной точкой огонек видео— камеры, который не упустил ничего. Все: все, что Андрей делал со мной, все, чем я ему отвечала, каждый жест, каждый крик, каждый стон, каждый вдох — все было задокументировано и готово к упаковке в мою бомбу под мостом.

Утром я проснулась в уже знакомой мне постели. Но у меня не было ощущения, что я выспалась и отдохнула. Не было даже ощущения, что я спала. Больше того: не было даже намека на то, что я слегка проваливалась в сон. Потому что сон имеет удивительное свойство стирать из памяти тяжесть дня накануне, смягчать вечерние переживания и уменьшать все проблемы, с которыми я ложилась спать. Ничего подобного в этот раз не было. Да, физически мой организм поспал. Но ни тяжести, ни размера моих переживаний не уменьшил, и вообще никакого морального облегчения он мне не принес.