И вот, кажется, что в этой квартире живут два абсолютно чужих человека: она сама по себе, он тоже. Что заставило их объединиться, да еще и узаконить все это? Ведь этот дом не был домом. Это было похоже на холостяцкую квартиру. Нет, конечно, все было красиво, дорого и стильно, но очень холодно и неуютно. Не было никаких дурацких безделушек, которые появляются в доме мужчины, когда в него приходит женщина. Даже на комоде в их спальне не валялись ее вещицы, вроде расчески, флакона духов или чего то подобного. Что же они делают здесь? Это непохоже на семью. Это фарс? Но для кого?

— Я смотрю, ты прямо как дома себя тут чувствуешь, — констатировал Кот, подпирая плечом дверной косяк, наблюдая за мной и пожирая шоколадный батончик.

— Нет, просто осматриваю твой прайд, котяра.

— Здесь живет только одна самка, — заметил он в ответ.

— О! — впечатлилась я, — тебе знакомо это слово? Только помимо самок в прайде еще и котята живут…

Он напрыгнул на меня неожиданно, как самый настоящий дикий огромный кот. Толчком придавил к стене, а при попытке отпихнуть его, он завел мне руки за спину. И он не улыбался.

— Катя, у тебя своя жизнь, у меня своя. Ты это не забыла?

— Нет, не забыла.

— Зачем ты пришла?

— Я же сказала, что скучала…

— Не ври. У тебя все на лице написано. Заплакать хочешь? Не стоит. Я знаю цену твоим слезам. Зачем ты пришла?

Что с ним? Боже мой, что?! Он злой? Злится на меня? Или опять просто вымещает что-то… Сегодня был такой волшебный день, что же произошло? Почему он так изменился?

— Отпусти меня, — мне почти удалось удержать предательскую слезинку на кончике ресницы и свое сознание на краю безумия.

— Зачем ты пришла? — повторил он еще раз. — Ты все еще любишь меня, Кать? Ты притащила эти сникерсы: зачем? Хочешь знать, помню ли я, как ты приходила ко мне по утрам? Помню ли я, как ты пахла тогда морозным воздухом? Помню ли я, какой бархатной была на ощупь твоя кожа? Это ты хочешь знать?! Зачем? Просто скажи мне зачем, и я отвечу на твой вопрос.

— Мне показалось, что ты опять сможешь соскочить, как тогда в Москве, помнишь? — я сказала это, призвав на помощь все свои силы, всю свою гадкую натуру, всю язвительность, на которую только была способна. — Ты сам слишком часто ковыряешься в нашем прошлом, а мы уже так близко. Чуть больше недели осталось. И мне не нравится то, что ты прячешься с Машей, когда я рядом, что тебя раздражают мужчины рядом со мной, что ты помчался за мной тогда, когда я уехала из ресторана с тем мальчиком! Я боюсь того, в чем ты обвиняешь меня! Я боюсь, что это ИМЕННО ТЫ меня все еще любишь!

И ничего. Ничего не последовало за этим мини-землятрясением в миллион баллов на одном квадратном метре, в котором мы с ним уместились, кроме того, что скрипнула входная дверь: Маша неожиданно вернулась с дачи.

Потом, пока я шла домой пешком, в моей голове рождались различные варианты для разумного объяснения моего присутствия в столь поздний час в ее доме, но в тот момент я вообще ничего не могла сообразить. Я просто метнулась в сторону балкона и спряталась под окном, присев на корточки. Хорошо, что разуваться не стала: все мое было при мне. Кот видел, где я скрылась, и сразу увел жену в другую часть квартиры. Они о чем-то говорили, но слов я разобрать не могла. Да, я и не хотела этого слышать. Я совсем не понимала, что происходит, но я точно знала, что я мертва. Я это чувствовала. Мне было так больно, что жить и дышать в данный момент не хотелось. Опять. Снова. Еще раз…

Я догадывалась, что при первой удобной возможности, например, когда Маша пойдет в ванную, Кот быстро выпустит меня из их дома, и мне нужно было просто подождать. И я стала ждать…

Балкон был большим. Он начинался у кухни и шел в сторону к окнам спальни. И там зажегся мягкий зеленоватый свет небольшого светильника. Учитывая, что при включенном свете, никто ничего не увидит в окне, я аккуратно подошла к нему и едва заглянула внутрь.

Да. Я точно была мертва. Потому что только труп может стоять и смотреть, как на мужчине, которого ты любишь больше всех на свете, соблазнительной лианой выгибается его собственная красавица-жена, мягко увлекающая его в их неубранную огромную постель, застеленную бельем противного холодного серого цвета. Просто стоять и смотреть.

Долго думать над этой идеей я не стала. Как только она мелькнула у меня в голове, я тут же сняла туфли и скинула их вниз с балкона. Затем перегнулась вниз, чтобы посмотреть, где мне было бы удобнее спуститься. Удобного места не было. Но я все равно перекинула ногу через балконные перила и, крепко держась за них руками, перелезла целиком. Перехватывая руками прутья перил, я натыкалась на неровности в их металлических сплетениях и сдирала кожу в кровь. Но мое желание убежать отсюда сию же секунду было неизмеримо. И я просто спрыгнула. Со второго этажа прямо на землю. Ударилась довольно сильно, но встать смогла. Нащупала в траве свои туфли, прижала их к груди и уверенным шагом зашагала прочь.

«Ты знаешь, что ты умерла, — шептала я сама себе. — Тебе уже нечего терять. Доведи это дело до конца, девочка моя, и беги отсюда».

21. Слушать, кивать и сочувствовать

Я не тешила себя надеждой на сон: этой ночью я не смогу заснуть. До дома я дошла пешком и босиком. Минут через 40 после моего бегства зазвонил мой мобильный телефон. Звонил Кот. Я не стала ему отвечать, просто скинула вызов. Через минуту пришла смс «С тобой все в порядке?». Я коротко ответила «ок» и со всей силы швырнула телефон об асфальт. Он разлетелся на кусочки.

Как-то странно, но было не так тяжело, как я думала. Наверное, просто потому, что мой запас эмоций закончился. Глаза были сухими, в груди было пусто. Ничто не ныло, кроме ободранных ладоней, ничто меня не волновало.

До самого рассвета я лежала в своей постели в одной позе без движения и какого-либо намека на сон. Когда солнце заглянуло в мое окно, я стала щуриться от его ярких лучей и постепенно повалилась в сон. Увы, он был недолгим. Звонок в дверь — долгий, нудный, нескончаемый — заставил меня вздрогнуть и открыть глаза: как будто и не спала вовсе.

Я поплелась открывать, даже не думая о том, кто может так настырно трезвонить. Тот, кто стоял у меня на пороге, заставил меня моментально прийти в себя. Прислонившись к стене и безвольно опустив голову, с банкой пива в руке, с взъерошенными волосами передо мной стояла Маша.

Я не испугалась. Я просто видела ее удрученный вид, и мне было жалко ее, потому я намеревалась ей сейчас ответить на все ее обвинения и претензии, рассказать ей все, что я думаю и чувствую.

— Кать, ты одна? — последовал вопрос настолько робкий, что я поняла: Маша сюда пришла не за тем, чтобы выяснять со мной отношения. — Можно я к тебе зайду?

— Входи, — ответила я, отступая в сторону и давая ей пройти внутрь.

Маша прошла на кухню и выбросила банку в мусорку. Пустая.

— Что случилось? — сделала я попытку начать разговор.

— Ничего необычного, — ответила она. — Ничего такого, к чему я не привыкла бы. Но все-таки все как-то по-другому в этот раз…

— Что-то с Котом? Вы опять поругались?

— Нет, не поругались… Кать, у тебя выпить что-нибудь есть? — она подняла на меня глаза полные слез.

— Сейчас посмотрю, — ответила я, моментально отвернувшись. Не могла я почему-то смотреть ей в глаза. — Вино есть. Будешь?

— Буду.

Я достала две чашки: пить мы будем вместе, ибо поводов предостаточно.

— Что случилось то? — мне все-таки не терпелось.

— Я хочу уйти от Кота, — выпалила Маша.

Почему-то радости у меня эта фраза не вызвала.

— Почему?

— Все очень сложно. Он не рассказывал тебе о нас? О том, как мы познакомились и как поженились?

— Нет, ничего он мне не говорил, — ответила я вслух, а про себя подумала, что сейчас самое время мне об этом узнать.

— А ты знаешь, что у него есть другая?

Вот тут мне пришлось изобразить весьма убедительное удивление:

— Нет…

— Я не знаю, как ее зовут. Я только знаю, что они очень давно встречались. Причем долго, больше четырех лет. Это она от него ушла. И я знаю, что время от времени они встречаются…

— Откуда ты все это знаешь?

— Мне Светка рассказывала. Она ее тоже знает… А еще я чувствую, что сейчас она где-то рядом… Он звонил ей… Этой ночью…

— С чего ты взяла, что он звонил именно ей?

Дело принимало какой-то болезненно-странный оборот. Выслушать в лицо, что я тварь, разрушающая семью — это одно. Но слушать, как она рассказывает мне обо мне же самой, было отвратительно.

Тут Маша достала из своей сумки телефон Кота и сунула его мне в лицо:

— Он звонил ей. Потом смс отправил. Он думает, что я не знаю, что это она у него записана в записной книжке как «Холодильники. Прокат». Странно, конечно, но, видимо, он думал, что это не подозрительно.

Ничего странного. У меня фамилия холодная — Метелица. А прокат — это то, что я его прокатила когда-то, оставив за бортом своей жизни. Это все он сам мне объяснил, когда я однажды, во время нашей очередной жизненной коллизии, случайно увидела это в его телефоне.

— Я звоню по этому номеру все утро, но она недоступна.

— Маш, — я забрала телефон из ее рук, положила его на стол, и сжала ее холодные ладони в своих руках. — Зачем ты ей звонишь? Что ты хочешь ей сказать? Чего ты хочешь от нее услышать?

— Не знаю. Наверное, просто хочу убедиться, что она есть, что она живая, не призрачная. Что она реально стоит между нами. Чтобы я даже не сомневалась, что мне нужно разводиться. Кать, ты понимаешь, он меня не любит. И никогда не любил. И я его не люблю. Мы с ним познакомились и просто стали проводить друг с другом время. Вообще безо всяких обязательств и отношений. Он — кот. Он мягкий и пушистый. Его можно гладить, но удержать рядом с собой долго его не удастся. Я это знала и даже не рассчитывала на что-то с ним. Мы тупо трахались и бухали, ездили по клубам, летали на море… А однажды, вернувшись из Египта, я поняла, что залетела…