— Я пойду поговорю с ним, — вызвалась я.

Это не выглядело странным. Ну, по крайней мере, мне так казалось. Машка сейчас злая, Андрей напряженный, а я пойду за ним в качестве его старинной подруги, поговорю, попытаюсь снять напряжение с этой ситуации и не вызову ни у кого подозрений. Со своей стороны я понимала, что ситуация между нами двоими очень напряженная и в любой момент все может закончиться, потому что уже очень давно все идет не по плану. Эмоции, которые мы давали друг другу были совершенно не те. Финал в «Золотом яблоке» грозил с треском провалиться каждую минуту…

До кафе я не дошла. Кот перехватил меня возле будки для переодевания. Я просто шла по дорожке мимо нее, как он вдруг возник оттуда и резким движением, схватив меня за руку, затащил внутрь.

У меня сердце заколотилось с такой силой, что его биение было видно. Кот вжал меня в стенку кабинки всем своим телом, навалился, что было силы (а сил у него о-го-го!) и стал меня целовать. Такого я никак не ожидала. Голова закружилась так, что я потерялась в трехмерном пространстве этой кабинки. Я была почти близка к обмороку: так мне было с ним хорошо. Даже то, что целовал он меня, крепко сжав мои руки, чтобы я не смогла даже пошевелиться и сопротивляться, и они почти онемели, что он настолько сильно вжимался в меня, что мне не хватало воздуха в легких для вдоха, мне нравилось. Понимая, что это могло быть последнее ощущение его так близко, я отдалась моменту на все сто. Я отдалась ему на все сто. Я отключила голову. Если он захочет переспать со мной здесь в этой кабинке, в сотне метров от своей жены, посреди многолюдного пляжа, я не стану сопротивляться. Да, мне плевать, что пару недель назад я высмеяла его желание сделать то же самое в кабинке туалета. Тогда я была сильная. А сейчас я слабая. Рядом с ним я теряю все свои силы. Он всегда был сильнее меня. Глупо было думать, что я ним справлюсь, что я научилась его держать на расстоянии, ставить его на место. Глупо. Очень глупо…

— Что у тебя с Андреем?

Отрезвляюще, ничего не скажешь. Я даже не заметила, как он перестал меня целовать. Я осознала, что в данный момент я полуобмякшая в его руках, с закрытыми глазами и выгляжу как нельзя более невыигрышно.

— Ничего, — сумела выдавить я.

— А что с коленкой?

Я опустила глаза вниз: нет, эту огромную рану никак нельзя было принять за характерные повреждения, которые возникают во время бурной ночи.

— Упала.

— А он упал позади тебя?

— Кот, ты же понимаешь, что даже если бы он трахал меня даже всю ночь, я должна была бы стоять коленями на наждачной шкурке № 10, причем обеими коленками, чтобы заработать себе пару таких ссадин? А у меня просто содрано одно колено. Я упала вчера утром, когда выходила из супермаркета… Споткнулась…

Боже мой, неужели я оправдываюсь? Да, я оправдываюсь. Потому что мне страшно, что он исчезнет. Черт бы меня побрал, я не хочу этого. Только что, вот прямо в эту минуту я полоснула по старой ране. Она вскрылась мгновенно. Боль была адской и черной. Глаза предательски заблестели. «Я люблю тебя», — прошептала я едва слышно.

— Кать, по-моему, ты заигралась, — он не слышал моего шепота. — Мне не нравится эта ситуация. Мне не нравится, что ты так тесно общаешься с Машкой. И мне очень, — он сделал акцент на этом «очень», — очень не нравится, что ты общаешься с Андрюхой. Меня это не заводит. Меня это бесит. Давай подкорректируем наши правила: я разрешаю тебе курить, а ты перестаешь с ним встречаться. До 30 июня. Потом делай все, что угодно. Ок?

Нет, только он способен воскрешать и убивать меня с такой частотой. Что это? На самом деле игра? Я одна варюсь в этой эмоциональной каше? До чего же тошно и одиноко…

— Хорошо, — я попыталась придать своему голосу максимальное равнодушие. — Сделаем небольшой перерыв. Мне нужно отдохнуть пару дней. Не звони, я сама тебе позвоню. И… я попрошу сейчас Андрея отвезти меня домой. Просто отвезти, честно. Скажу, что голова разболелась. А ты… Я там сказала, что иду тебя немного успокоить, так что ты тут успокойся и возвращайся к своей жене. Мирись с ней и перестань ее доставать.

И я вышла из кабинки. На ватных ногах я вернулась к нашему зонтику. Не помню, как попросила отвезти меня домой. Не помню, как уговорила Андрея оставить меня одну до вечера. Просто не помню. Как только за ним закрылась дверь, я тихо сползла по стене на пол и заплакала. Слезы огромного размера вырвались на свободу с силой водопада. Из горла наружу рвался вопль. Я сдерживала его, сколько могла, но потом заорала. Просто заорала во весь голос. Сотрясаясь в рыданиях, я хрипела как раненое животное, валяясь на полу в прихожей маминой квартиры. Я царапала пол под собой, стараясь доставить себе максимальную физическую боль, чтобы она перекрыла черную ноющую пустоту в моей душе.

Истерика подкралась незаметно. Постепенно рыдания становились похожи на смех. С пеленой слез на глазах, я стала нервно посмеиваться сквозь всхлипы. Перевернувшись на спину, я закрыла лицо руками и засмеялась в голос. Слезы по-прежнему текли, а я продолжала смеяться. Смех понемногу становился все злее. Я хватала в руки все, что мне попадалось, и швыряла это в стены. Швыряла, плакала, смеялась и рычала. Колотила кулаками по полу. Крутилась кубарем, ударяясь и царапаясь. Одним движением я смела к черту все, что находилось в прихожей на тумбочке. Ключи, письма, флаконы духов и сумочки разлетелись в разные стороны. Я содрала с вешалок всю одежду и с остервенением швырнула ее прочь. Я боролась с этой невидимой болью, пока были силы. И они были…

Когда стемнело, я лежала на полу уже тихо и без движения. Волосы спутались на лице от влаги. Я сосчитала до десяти и поднялась. Пройдя мимо зеркала, я даже не взглянула на себя. Просто прошла, перешагивая через разбросанные вещи, в свою комнату, легла в постель и закрыла глаза. Сна не было еще долго. Но и мыслей, слава богу, тоже не было. Была пустота. И я сомневалась, что ее можно было чем-то или кем-то заполнить. Потому что тот, кто мне нужен, не умел ждать. Я сама все это сделала. И тогда и сейчас. Ничего. Ничего страшного. Я сильная. Раненая, но сильная. Я еще подожду немного, и сон придет. А завтра будет легче. Я точно знаю, что будет…

Телефоны я выключила еще тогда, когда Андрей вез меня домой. Поэтому разбудил меня с утра звонок в дверь. Встать мне удалось даже не со второго раза: все мышцы болели и были как каменные. Я с трудом доплелась до двери, оглядываю удивленным взглядом квартиру, словно это не я громила все вчера в не очень ясном уме и не совсем трезвой памяти.

На пороге стоял Макс. С большой сумкой в руке и удивлением в глазах.

— Катя! Твою мать, что с тобой? Ты себя в зеркало видела?! Что случилось?! — он выпустил из рук сумку и обнял меня. — Что с тобой?

— Мне плохо, — прохрипела я, ибо голос я вчера сорвала себе основательно.

— Это я вижу. А причину можно узнать? Ты сюда вроде как приехала нервы успокоить и отдохнуть. А я как ни приеду — у тебя какие-то неприятности.

Мне ужасно не хотелось ничего объяснять. Потому что объяснить все это мужчине, который тебя любит, очень сложно. Практически невозможно, не доставив ему при этом широкого спектра негативных эмоций. И я поймала себя на мысли, что не хочу его видеть. Но Макс был человеком неглупым, плюс он уже неплохо меня знал. Усадив меня на танкетку в прихожей, он принес стакан воды и пару таблеток валерьянки. Заставил выпить. Несмотря на духоту и жару в доме, меня трясло. Он поднял с пола, валяющуюся там с вечера, мамину куртку и накинул ее на меня. Затем молча, без расспросов принялся убираться в моем доме. Я сидела, поджав ноги, и молча наблюдала за ним, безо всяких эмоций. По своему состоянию я напоминала самой себе тряпичную куклу с большими глазами и ватой вместо мозгов. Поэтому, когда Макс, закончив приводить квартиру в порядок, перенес меня на кухню, сварил и напоил меня кофе, а затем констатировал, что нам нужно поехать на природу, я не сопротивлялась.

Он сам собрал мои вещи, которые, по его мнению, мне понадобятся, и мы снова поехали в дом его приятеля. По пути снова заехали в аптеку (за успокоительным) и в супермаркет (за продуктами). Но я все время провела в машине, нацепив на глаза темные очки. Я ехала молча всю дорогу, иногда тайком смахивая слезинку, которая ни с того ни с сего срывалась с ресницы. Макс все это, конечно, видел, но вопросов больше не задавал. Он говорил о работе, о том, что дела у него налаживаются, что сеть его магазинов растет, что кризис для него почти закончился и т. д. Иногда вставлял небольшие рекомендации по поводу моей жизни: что-то вроде «нельзя так себя изводить и доводить свои нервы до такого истощения». А я сидела и думала, что не хочу с ним спать. Не могу. Не смогу. И не знаю, как ему об этом сказать.

Но говорить ничего не пришлось. Вплоть до самого вечера воскресенья наша с ним жизнь была похожа на жизнь врача из реабилитационного центра для наркоманов и его пациентки. Он укладывал меня спать наверху, заботливо укрывая, а сам уходил спать на балкон. Днем мы лежали на солнышке и читали. Точнее, я просто делала вид, что читаю. На самом деле, я понимала, что это последние несколько дней, что мы вместе. Я только не знала, кто из нас поставит точку, и какой жирной она будет. Ужасно не хотелось причинять ему боль, поэтому я просто молчала и ждала. Вечером, когда Макс собирался возвращаться в Москву, а я тоже стала собирать свои вещи, он остановил меня:

— Кать, тебе не обязательно ехать домой. Ты можешь побыть здесь еще. Хозяева через полгода только вернутся. А тебе нужно хорошенько успокоиться. Место тут подходящее. Я оставлю тебе ключи и живи пока здесь…

— Макс, — перебила я его, — мне нужно тебе кое-что сказать…

— Катена, я все знаю. Я же не слепой, вижу, что с тобой твориться.

Он присел на край дивана и усадил меня рядом.

— Если бы я думал, что ты — бездушная тварь женского рода, самка, не способная любить и быть привязанной к кому-то, не желающая создавать семью, я бы ни за что не ушел от тебя. Я бы приложил все усилия, чтобы изменить тебя и доказать тебе самой, что ты всего лишь играешь роль под маской равнодушия, что на самом деле ты не такая. Если бы ты была неспособна любить, я бы тебя научил. Но, Катя, я вижу, что ты умеешь любить… Даже больше того: я вижу, что ты любишь. Но, увы, не меня…