Соберись, Джеймс.

Мои пальцы сжимаются вокруг инструмента. Из открытой двери доносится голос Либби, она поет о потере и разлуке с надрывом. Этот голос направляет меня, пускает мое сердце в пляс.

Она не слышит, когда я поднимаюсь на ее порог, открываю дверь в дом. Ее глаза закрыты, а тело изогнулось над гитарой, словно пытаясь ее защитить. Но в данном положении голос девушки несет в себе столько энергетики, что это впечатляет. Однако выражение ее лица- потерянное, но всё еще спокойное - добивает меня.

Она чувствует музыку, знает, как спеть, и ей это удается в совершенстве.

Я возбуждаюсь лишь от того, что нахожусь рядом с ней. Мои яйца сжимаются, когда она в последний раз со страстью исполняет припев, а ее голос бьет так сильно, словно наковальня. И, клянусь, слыша его, я не могу дышать. Это напоминает мне тот первый раз, когда я пел на сцене и почувствовал, как мир открывает передо мной все свои возможности.

Думаю, в этот момент я немного влюбляюсь в Либерти Белл.

Но затем она замечает меня и вскрикивает, убивая всю красоту последней ноты.

- Иисусе, - говорит она, когда снова приходит в себя. - Ты напугал меня до смерти.

"А ты вернула меня к жизни".

Мысль проносится в голове так ясно, словно чистое стекло. Но я не произношу ее вслух. Я вообще едва способен вымолвить хоть слово. Стою здесь, как идиот, ощущая тяжесть в груди и сжимая гитару так, словно от нее зависит моя жизнь.

Румянец заливает шею и щеки девушки. Она кивает головой, будто стыдится. Ни за что на свете. Я не позволю ей скрываться.

- Красивая, - хриплю я, сглатывая ком в горле. - Ты красивая, - я до жути четко знаю, что никогда в своей жизни не увижу ничего и никого более ошеломляющего. Всё изменилось. Всё.

Либби