Я оборачиваюсь к Джеку.

— Боже мой, Джек. Посмотри на себя, — шепчу я.

— Большая часть этой крови не моя, — врет он.

— Мы едем к врачу, правда ведь?

— Неа. Врач придет домой.

Я откидываюсь на спинку сидения и закрываю глаза, потому что испытываю шок вперемежку с потрясением.

— Эй, — говорит он.

Я поворачиваю голову.

— Вражда закончилась.

Я с грустью киваю, мне кажется, что цена слишком высока.

— Тебя мучает боль?

— Неа, у меня до сих пор зуд.

— Зуд?

— Ага. Зудит все. Это сравнимо с сексом.

Я поднимаю брови.

— Ну не совсем, — он улыбается, потом морщится от боли.

Я смотрю на него, он нежно дотрагивается до моего лица. И по какой-то причине у меня на глаза начинают наворачиваться слезы.

— Не надо, Лили. Нет. Все произошло именно так, как и должно было быть.

— Это от шока, — всхлипываю я. Даже не знаю, почему я плачу. Мне кажется это так глупо, но чувствую при этом себя невероятно подавленной и потрясенной.

Мы мчимся по улицам, Джек постоянно морщится. 

* * * 

Приходит врач и к моему ужасу сообщает, что у Джека перелом ребер. Он назначает курс противовоспалительных и обезболивающих препаратов. Я делаю ледяную ванну, и Джек осторожно опускается в нее. Зашкаливающий адреналин сошел на нет и сломанные ребра даже заставляют его с трудом говорить, поскольку невероятно болят. Он лежит в ледяной ванне час. Я вижу огромные фиолетовые синяки и шишки, появляющиеся у него на ногах, теле и лице.

— Как ты себя чувствуешь? его спрашиваю я, садясь на сиденье унитаза.

— Как в аду. Даже один лишь простой вздох заставляет почувствовать себя несчастным. И голова раскалывается.

Когда он наконец-то выходит из своей ледяной ванны, дрожа, я аккуратно помогаю ему пройти в постель и укрываю одеялом. Забинтовываю ему сбитые и содранные костяшки рук.

— Почему бы тебе не вздремнуть немного? его говорю я.

Он вздыхает.

— Я бы хотел заняться сексом.

Я смотрю на него с удивлением.

— Как?

— Я мог бы, если бы ты сделала всю работу.

Я качаю головой не веря. Он не может даже дышать, чтобы не испытывать боль и хочет заняться сексом. Невероятно!

— Ты согласна? его упрашивает он.

— Нет. Посмотри в каком состоянии ты находишься. Твое лицо выглядит, словно чертовый воздушный шарик. И ты даже не можешь дышать, не испытывая боль. Я не собираюсь заниматься с тобой сексом. Вдруг я причиню тебе еще больше боли?

— У нас еще никогда не было секса в течение трех дней, — хмурясь говорит он.

— И кто в этом виноват? Кому необходимо было беречь силы, чтобы подготовиться к большой битве?

— Как насчет минета?

— Ты с ума сошел.

— Я думал, тебе нравится набухший член.

Я ухмыляюсь.

— Я не буду этого делать.

— Правильно, тогда просто раздвинь ноги и позволь мне посмотреть на твою киску.

Я краснею.

— Хорошо, хотя бы просто грязные разговоры.

— Прекрати, Джек. Я не буду делать ничего подобного. Ты должен отдыхать.

— Ну, давай. Я просто хочу увидеть свой член в твоем красивом ротике.

Я поднимаю одеяло и черт возьми он жесткий, как кусок дерева. Я назад укладываю одеяло, прикрывая его тело.

— Вредина, — ворчит он.

Я ухмыляюсь.

— Кстати, нам придется через несколько дней навестить маму. Она хочет встретиться с тобой. 

* * * 

— Просыпайся, Лили. Проснись, — голос Джека вырывает меня из сна. Сбитая с толку и находясь все еще в яростных воспоминаниях сна, оборачиваюсь к нему, в приглушенном свете от лампы, стоящей на прикроватной тумбочке, он лежит на кровати совершенно неподвижно. Его тело напряжено и все еще испытывает боль, чтобы двигаться, поэтому он лежит на спине и смотрит озабочено на меня.

Он протягивает руку и мягко опускает меня назад на подушку.

— Ты кричала.

Вся моя кожа влажная от пота, я глубоко вдыхаю.

— Не спишь?

— Боль не дает заснуть, — отвечает он скрипучим голосом.

Я приподнимаюсь на локте.

— Настолько сильно болит?

— Я буду жить. С тобой все в порядке, Лил?

Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

— Ничего страшного, просто приснился кошмар.

— Про что?

Я зеваю, не прикрывая рот рукой, не могу рассказать ему о Льюке и существует только один способ, чтобы отвлечь его. Я тихо смеюсь.

— Ты все еще хочешь секса?

На долю секунды он смущается, но потом вижу знакомый отблеск сексуального возбуждения мелькает в глубине его глаз.

— Что скажешь?

Я откидываю одеяло с наших тел и опираюсь на ладони по обе стороны от него, очень осторожно опускаюсь на его эрегированный член, вздыхая от удовольствия, пока его огромная эрекция входит, растягивая и наполняя меня снова.

— Бог мой! Я так скучал по твоей тугой киске, — стонет он.

Осторожно, стараясь не касаться его своим телом, я захватываю своими тугими мышцами его член и начинаю двигаться вверх-вниз, мне кажется, он чрезвычайно толстым. Кошмарный сон распадается на осколки, опадая, словно листья осенью, и я забываю все эмоции, которые испытала в этом сне.

Я испытываю чистое удовольствие и чувствую, как он становится еще жестче и больше глубоко внутри меня. Я знаю, что скоро он зайдет за грань. Я ощущаю его пальцы, двигающиеся на моем влажном, набухшем клиторе, пульсирующим и очень напряженным.

В тот момент, как его семя устремляется вверх по члену, он крепко зажимает мой тугой бутон между пальцами. Внезапные и такие яростные эмоции, накатывают на меня, и они настолько отличаются от моих осторожных манипуляций с ним, когда он заставляет своими действиями меня кончить. Я стараюсь слишком резко не дергаться от этого, но блаженные спазмы проходят по моему оргазму с ног до головы, но его собственная кульминация инстинктивно заставляет с силой совершить последний толчок в меня, опуская мои ягодицы на его бедра.

Его стон перемешен взрывным экстазом с ужасной болью. Какое-то время я удерживаю его в ловушке внутри себя, пока не успокаиваются наши тела от вибраций. Помню, однажды я прочитала, что сердце похоже на росток с усиком, и не может процветать и расти в одиночку. Оно всегда будет тянуться к ближайшему и чему-то прекрасному, потому что не в состоянии сам себя обвить и ему необходим кто-то другой. Я пытаюсь осторожно приподняться, но у него вырывается звук протеста.

— Что? — шепчу я, замерев, боясь, что причинила ему боль.

— Я так... — он колеблется пару секунд. — Горжусь тобой. 

17.

Через неделю после боя, когда синяки уже пожелтели, но ребра до сих пор так и не зажили, мы едем в дом матери Джека на обед. Она живет в коттедже, перед которым разбит очаровательный английский сад. Английские сады всегда очень красивые весной, но ее до сих пор выглядит очень красивым. У входной двери висят кашпо с фиолетовыми петуниями. Дверь открывается прежде, чем мы нажимаем на звонок, и на пороге появляется удивительно маленькая женщина, возможно, около пяти футов и трех дюймов, с необычайно яркими зелеными глазами, приветливо улыбаясь нам.

Она тепло целует сына в обе щеки и официально протягивает мне руку. Я рада этой показной формальности. Ее рука маленькая, но сильная, настоящая рука садовника. Джек знакомит нас.

— Приятно познакомиться, Лили, — говорит она, у нее мягкий голос, но ее акцент намного больше, чем у сына.

— Приятно познакомиться, Мара, — отвечаю я.

Она довольно быстро убирает свою руку и соединяет с другой, прислонив близко к груди.

— Вам лучше войти, — говорит она и проводит нас в гостиную, которая выглядит точно так, как я и ожидала. Чистая, прибранная, тюлевые шторы с двух сторон подхвачены зажимами, в изобилии семейные фотографии и изысканные фарфоровые фигурки на подоконнике.

— Садитесь, — приглашает она и оставшись у двери, как-то неуверенно интересуется, не хотим ли мы чего-нибудь выпить.

— Нет, ты садись, а я приготовлю нам всем выпить. Что ты будешь, мама?

Я сажусь на диван, она приседает на краешек бархатного кресла в стиле королевы Анны.

— Я выпью шерри, — говорит она, и я замечаю, как крепко сжаты ее руки на коленях.

— Лили? — Джек смотрит на меня, приподняв бровь.

— Я выпью тоже, что и ты.

Джейк подходит к резному бару и открывает его, на полке которого стоит внушительный выбор бутылок.

— Как же вы познакомились? — начинает спрашивать Мара.

Я перевожу на нее свой взгляд, она как бы вежливо улыбается, но глаза у нее настороженные и колючие.

— Шейн представил нас, — отвечаю я.

Она хмурится.

— Шейн?

— Да, я работала танцовщицей в «Эдеме».

— Танцовщицей?

Ах! Порок, нарушающий всяческие принципы морали. Она в последний момент остановила себя, чтобы не перекрестится.

— Она…, — легко прерывает Джек, — не танцует там больше.

Его мать переводит на него взгляд, в большей степени озадаченный, смешанный с любопытством.

— Ах!

— Теперь она работает у меня.

— Неужели? — мягко спрашивает она, взяв бокал с шерри у сына.

У меня появляется желание выпить залпом весь свой бокал, но я не делаю этого. Вместо этого я удерживаю бокал в руке и выдерживаю пятнадцать минут допроса, замаскированного под вежливое общение.

Наконец, его мать встает.

— Пожалуйста, извините меня. Думаю, что обед готов, — она исчезает на кухне, и я чувствую, как мои плечи сковало напряжение.

— Я думаю, что она полюбит тебя, — шепчет мне Джек.

— Я думаю, что нет, — шепчу я в ответ.