Анна Грейси - Идеальный вальс

– Не беспокойтесь. Им нужно время все это принять. Вы только что перевернули весь их мир с ног на голову.

Он покачал головой.

– Я так не думаю.

И кивнул в сторону сестер.

– Они выглядят, как и прежде. Не думаю, что их это озаботило.

Запах поджаренных кексов наполнил воздух.

Хоуп потрясла головой.

– Поверьте, им есть до этого дело. Только гордость их сдерживает. И, возможно, немного страх.

– Страх? – он нахмурился. – Но я никогда, никогда не буду...

Девушка прервала его, сжав руку:

– Не тот страх. Они боятся, что вы слишком хороши, чтобы быть правдой. Это так удивительно, знаете ли, думать, что кто-то сильный и добрый, вроде вас, заявляет на них права, объявляет, что они ему нужны, и что он будет защищать их, в бедности и богатстве.

Глаза ее блестели от непролитых слез.

– Эта история, что вы рассказали, никого не оставит равнодушным. Они хотят поверить, что они снова часть семьи, но глубоко внутри сражаются с верой. Но эти девочки знают, что вы сделали для них. Понимают, что вы были всего лишь мальчиком только чуть старше, чем Касси, и несли бремя всего мира на своих плечах. Неудивительно, что они такие прямодушные и сильные.

Хоуп перевела дыхание, и голос ее сорвался, когда она прошептала:

– Эти девочки знают, как и я, что брат их настоящий герой, из тех, кого иногда мы встречаем в этой жизни.

Он махнул в знак протеста, но она продолжила:

– Если хотите понять, как трудно Касси и Дори показать, что им есть до этого дело, только вспомните, как трудно вам простить себя. Потому что вы все еще себя осуждаете, не так ли?

Себастьян уставился на нее, потрясенный, что прочли его мысли.

Низким напряженным голосом она сказала:

– Вы обвиняете себя за смерть Джонни, осуждаете себя за потерю девочек, берете на себя вину за то, через что им пришлось пройти, и мучаетесь, что им довелось узнать.

Хоуп приложила ладонь к его сердцу и продолжила:

– Здесь, внутри, вы верите, что одинокий несчастный четырнадцатилетний подросток должен был управиться каким-либо образом лучше.

Девушка сделала паузу, позволяя ему осмыслить, что она сказала. Так и было. Он, в самом деле, думал, что ему следовало лучше со всем справиться. Но когда она выразила это таким образом, упомянув про «одинокого несчастного четырнадцатилетнего подростка», ладно, это прозвучало совсем по-другому, чем всегда представлялось ему.

– Вы ошибаетесь, мистер Рейн. Тот мальчик – герой. И он вырос и стал прекрасным сильным героическим человеком. И эти девочки полюбят вас. Они, возможно, уже любят вас в душе. Вам нужно простить себя самого, как они, я уверена, уже простили вас.

Себастьян проглотил ком в горле и накрыл ее руку своей. На лице его отражались различные чувства, но он не мог с ними справиться, и почему-то, казалось, это не имело значения. Она понимала. Из всех людей, увидевших, что твориться в его сердце, понявших чувства, которые он с таким трудом объяснил сестрам... была именно она. Его невинный нежный эльф... женщина из плоти и крови, которая могла заглянуть в сердца и читать в них.

Хоуп тихо промолвила:

– То, как вы сказали Касси сейчас, что такое семья, было просто совершенным. В точности, что им нужно было услышать.

– Вы так считаете? – его голос слегка охрип. Он чувствовал ее нежное тепло. Ему хотелось впитать его.

– О да, – ласковый голос девушки был полон одобрения. – Вы объявили это не в двусмысленных выражениях. Всем людям, но особенно маленьким девочкам, нужно кому-нибудь принадлежать, чувствовать, что в них нуждаются и любят.

Себастьян с сомнением глянул на нее. Это так... для некоторых.

– Все-таки, я не уверен, что это то, что чувствуют Касси и Дори.

– Им не безразлично. Они годами строили защитную крепость в виде безразличия, чтобы оградить свои ранимые чувства, и потому с трудом показывают их. Но эти две девочки отчаянно хотят семью. Вы только стойте на своем, что любите их и они вам нужны, и все сработает. Обещаю вам.

Она замолчала, затем добавила тихо.

– Верьте мне, мистер Рейн, ни одна женщина в мире не сможет противиться вашей любви.

Себастьян почувствовал себя так, будто из него выпустили воздух. Он хотел обхватить ее руками, желал погрузиться в ее тепло и сладость, обрести свободу и забвение, покончить с безжалостным одиночеством своей жизни. Слишком взволнованный, чтобы говорить, он накрыл ее руку своей.

Хоуп глубоко заглянула в его глаза и затрепетала оттого, что увидела в них. Голод. Одержимость. Страсть.

Она задрожала, распознав источник этого голода, инстинкты, что держал он в узде, пряча за сухими и мрачными словами. Она поняла его много лучше, мельком узнав того мальчика, каким он был когда-то. Он, должно быть, думает, что голод этот – всего лишь слабость...

Хоуп знала. Ведь она голодала всю жизнь. У нее, безусловно, были любимые сестры, особенно ее сестричка-близнец. Но глубоко внутри все еще оставалась болезненная пустота. Быть любимой и желанной самой по себе. Найти свою половинку.

А он – у него никого нет. История, которую он рассказал, перевернула девушке душу. Если бы она уже не была влюблена в него, то после рассказа это бы неизбежно произошло. Она переживала за того одинокого маленького мальчика, ей до боли хотелось утешить его, но она могла утешить только этого мужчину, беречь этого мужчину, любить этого мужчину.

Она придвинулась к нему, подняв лицо.

– О нет, ты уронила его! – от громкого заявления Касси они отпрянули друг от друга. Дори наклонилась к камину. Другие девочки, уже поджарив свои кексы, сидели за столиком и поглощали их, а кекс Дори свалился с вилки в огонь. Тут они увидели, что Дори полезла в пламя, пытаясь достать его. Хоуп и Себастьян вместе кинулись к ней.

– Нет!

Фейт, Касси и Грейс были ближе всех к камину, но Себастьян достиг Дори первым. Как только он протянул руку, чтобы не дать обжечь ей пальцы, она, съежившись, отпрянула от него, и он замер. Себастьян выпрямился и сухо сказал:

– Пусть кекс сгорит, Дори. Неважно. Там еще много.

Дори уставилась на него огромными серыми глазами, и он резко добавил:

– Твои пальцы важнее любого кекса.

Резкость и застывший взгляд на его лице сокрушили Хоуп. Она поспешила на помощь.

– Да, конечно, там достаточно много кексов. Не переживай, Дори, милая. Мои кексы тоже всегда падали с вилки в огонь, такие никудышные попадались.

Касси собралась встрять между сестрой и мистером Рейном, но Хоуп поймала ее взгляд и слегка покачала головой.

– Грейс и Касси, доедайте свои кексы, пока они не остыли.

Она подождала, пока Касси снова не села, затем взяла корзинку с кексами и обратилась к Дори:

– Твой брат покажет тебе, как закрепить кекс на вилке, чтобы он не свалился.

И передала корзинку Себастьяну.

Он не двинулся с места, чтобы принять ее, произнеся тихим голосом, что разрывал ей сердце:

– Думаю, Дори предпочитает, чтобы вы показали ей как нанизывать кексы на вилку, мисс Хоуп.

При его словах Грейс засмеялась.

– Хоуп хуже всех жарит кексы, мистер Рейн! – сказала Грейс ему. – Разве вы не слышали, что она сказала? Ее кексы всегда падают в камин.

Хоуп пожала плечами и добавила легко.

– Да, я ни на что не годна.

Она снова повернулась к Дори.

– Поэтому я полагаю, лучше пусть брат покажет тебе, как поджаривать кексы, а не я. Тебе повезло, что у тебя есть старший брат для таких вещей. Мы, девицы Мерридью, всегда хотели иметь брата. И я думаю, у вас с Касси самый лучший брат.

Дори задумалась над ее словами, потом торжественно вручила вилку Себастьяну. Он с серьезным видом принял ее и сел рядом с сестрой на корточках, показывая, как нанизывать кекс прочно на вилку, громко, но ласково поясняя свои действия. Маленькая девочка внимательно наблюдала, а потом вместе, мужчина и ребенок, жарили кекс, сначала один с одной стороны, затем другой. А когда все было готово, они вместе понесли его на стол, весь такой поджаристый и румяный – самый важный кекс в мире.

Хоуп не понимала, почему это видение наполнило ее глаза слезами, но так вышло.

Дори намазала кекс маслом и медом, поколебалась мгновение и разрезала пополам. Затем подала больший кусок Себастьяну.

Это было признание.

Масло с медом капали на его безукоризненные дорогие брюки, но Себастьян Рейн не сдвинулся ни на волосок. Он принял этот капающий кекс так, будто она предложила ему Святой Грааль.

Дори, по-видимому, не подозревала о значимости своего жеста, и поглощала свой кусок, старательно слизывая мед со своих пальчиков.

Спустя мгновение Себастьян стал медленно, почти благоговейно есть свою долю.

И никто не заметил, как увлажнились глаза Хоуп.

Капли воды свисали с ветвей и листьев, дрожа в неясном утреннем свете, сверкая, словно кристаллы. Воздух в парке пах сыростью и землей, чистотой и свежестью, как будто Себастьян находился за городом, а не в самом сердце Лондона. Он глубоко вздохнул: воздух напоминал охлажденный нектар. Его лошадь почуяла овес, и, так как, никого поблизости не было, Себастьян пустил ее в легкий галоп. Копыта мягко стучали по мокрой после дождя земле.

Ему этого не хватало. Он любил регулярную утреннюю прогулку верхом. Для него это было не только физическим упражнением, но и временем, когда он мог побыть наедине со своими мыслями, когда он мог мчаться во весь опор, пока кровь не застучит в венах, а разум не воспарит свободно. Часто ему в голову приходили лучшие идеи именно в эти часы.