Эта книга не предназначена

для чтения детьми

младшего,

среднего

и старшего школьного возраста,

равно как и остальными гражданами,

оставшимися детьми

после означенного возраста.




1

 У Руге зазвонил телефон. Он не хотел отвечать. Это почти наверняка была Сюзанн, а выяснять отношения на дороге ему совсем не хотелось. Закончился рабочий день, и движение в центре Гамбурга было очень плотным. К тому же, он забыл мобильный телефон в кармане куртки, которую бросил на заднее сиденье. Но телефон настойчиво звонил. Может быть, из редакции, - подумал Руге. Из-за этой дурацкой ссоры с Сюзанн он совсем забыл о звонке по поводу его книги. Так ждал его. И вдруг забыл. Идиот, - сказал он себе вслух и потянулся за курткой. Но вслепую нашарить телефон не удавалось.

 Как эта рыжеволосая женщина оказалась на дороге, он сказать не мог. Когда он поворачивался, достав телефон, то увидел вначале улыбавшегося мужчину, стоявшего на тротуаре с каким-то журналом в руках. Потом лицо того стало вытягиваться, глаза - округляться, а рот - открываться. Руге начал тормозить сразу, ещё до того, как увидел боковым зрением кого-то совсем близко от лобового стекла. Он был почти уверен, что успел.

 Он не рассмотрел её вначале. И то, что волосы у неё были необыкновенного рыже-золотистого цвета, он увидел, только выскочив из машины, когда они уже лежали на брусчатке улицы. Его била мелкая дрожь, а в мозгу зациклилась в бесконечной петле фраза из Todesfuge Селана: dein goldenes Haar Margarete - dein goldenes Haar Margarete - dein goldenes Haar Margarete... ( Фуга Смерти Поля Селана: Твои золотые волосы, Маргарита.) Но её звали совсем не Маргарита.


 2

 - Здравствуйте, меня зовут Лариса Дюваль. У меня сегодня в 11.00 собеседование с фрау Дриттлер, я - график-дизайнер.

 - Конечно, фрау Дюваль. Я сейчас сообщу о вас, - улыбнулась секретарь очень мило, даже несколько выходя за рамки обычного профессионализма.

 Симпатичная турчанка, будто ждала меня всю жизнь на своём New Generation, - подумала Лариса Дюваль. - Глаза весёлые. Хотела бы я такие иметь сегодня.

 Секретарь уже звонила куда-то, всё так же глядя на Ларису.

 - Фрау Дриттлер сейчас выйдет. Посидите, пожалуйста. Хотите кофе? Нет? Может быть, воды? Сегодня очень жаркий день. Какая погода! Везёт нам в этом году, ведь конец августа. Я не люблю Гамбург из-за сырости. Но в этом году здесь жить можно. Садитесь, садитесь. Подождите пару минут, это не будет слишком долго.

 Турчанка говорила без умолку, не сводя с Ларисы весёлых глаз.

 Приятно, когда у людей всё в порядке, - подумала Лариса. - Это мне всегда поднимает дух: значит и у меня всё может перемениться.

 Она села в жёсткое серое кресло посредине приёмной. Неудобное кресло: низкое и жёсткое. И мышиный цвет мерзкий. Мысли Ларисы переходили с предмета на предмет вместе с глазами. Вся приёмная мерзкая. Кто так обставляет приёмные? Кроме турчанки, ничто не радует глаз. Хорошо хоть она унялась со своей заботливостью. Ну что это за помещение!

 Приёмная была разделена на две части стеклянной стеной, видимо запирающейся на ночь. С наружной стороны стояли два серых кресла, стеклянный журнальный столик на хромированных ножках и неуместно роскошная среди конструктивистского металла и стекла деревянная витрина. Пустая к тому же. С противоположной стороны к стене прислонилась длинная вешалка (очевидно, из одного набора со столиком и креслами). Напротив вешалки была дверь в кафетерий. Все стены - наполовину застеклены матовым стеклом, дверь в кафетерий открыта.

 Лариса видела стоящую на столе кофеварку. Время от времени кто-нибудь из сотрудников приходил за кофе. Кофе был бесплатный. Это не на всех фирмах. Лариса пришла уже на шестое за последние полтора месяца собеседование. На некоторых фирмах стояли платные автоматы.

 В Канаде тоже так было. Да, там тоже кофе на фирмах часто был платный. Она сама видела, и подруга упоминала. Но вот чего она никогда не встретила ни в Канаде, ни вообще в Америке, проехав её с друзьями от Монреаля до Вашингтона, - платные туалеты. Нет их там. Какие же вы, немцы, мелочные, - думала Лариса. - Что ни говори, а американцы намного ближе по духу к русским, чем к вам. Как жаль, что не удалось остаться в Канаде. Теперь живи здесь...

 Фрау Дриттлер всё не появлялась. Лариса пришла, кажется, минут на двадцать раньше. Время от времени в проёме за вешалкой появлялась какая-нибудь женщина. Тогда у Ларисы напрягалась диафрагма и как будто что-то отрывалось в груди мелкими кусочками и падало в живот. Руки стали совсем ледяными. Это особенно неприятно, так как, здороваясь, надо подавать такую ледышку.

 Лариса попыталась отвлечься, снова начав рассматривать приёмную. На стене - большая картина в стиле Пикассо. Кубический период. Казалось бы, какая разница: охра, серо-чёрные плоскости, линии, тонкие красные штрихи, точки - чем не Пикассо? А волшебства не было. Ничего не было: ни нерва, ни эмоции. Мазня.

 Лариса вспомнила это лето: Париж, центр Помпиду, выставка скульптуры Пикассо. Ей там не всё понравилось. Некоторые вещи показались даже оскорбительными. Впрочем, нет. Совсем не то. Не сами работы. Напротив, это было интересно: видеть смещение пути художника, его развитие, эксперименты. Оскорбительным было совершенно одинаковое выражение на лицах посетителей, когда они переходили от Девочки на Скакалке, Обезьяны со своим Малышом или Козы к тем мелким картонным поделкам, экспериментам с отрицательным пространством.

 Эта Коза! Боже мой. Лариса не могла от неё отойти. И ведь видела раньше на фотографиях. Но при чём тут фотографии... Так бы и стояла, вернее - ходила вокруг и смотрела в разных ракурсах. Ещё бы свет менять. Да. Её по-настоящему оскорбили тогда посетители со своими радиогидами. Нет. Никто мне не докажет. Искусство не нуждается в пояснениях, - думала она.

 Совсем другое дело та экскурсия, в музее Родена. Как повезло! Она там присоединилась к экскурсии американских школьников, изучающих французский язык, и прошла вместе с ними и маленькой француженкой-хозяйкой вдоль жизни, любви и искусства скульптора. Сколько юмора, глубины, точности! Лариса потом четыре дня подряд ходила и смотрела на работы совсем новыми глазами. Всё же в пояснениях что-то было... Смотря в каких.

 Она была полностью поглощена своими мыслями, к тому же ждала женщину, поэтому не отреагировала новой холодной волной на вошедшего из какой-то боковой двери мужчину. Она на него, конечно, обратила внимание. Как не обратить. Очень выразительная внешность.

 Мощный и совершенно круглый лоб, светлые и мягкие даже по виду волосы. Как у Сашки были года в четыре, - подумала Лариса.- Только Сашка - золотисто-рыжий, а этот по-немецки светлый, почти пепельный. Фигура классная! Не очень высокий, вернее - высокий, но не длинный: плечи мощные, а ягодицы маленькие. На это она сразу обращала внимание. Всегда.

 И одет хорошо. Летний пиджак тёмной охры на футболке. Брюки в тон, но гораздо светлее, почти белые. Разбирается мужик. Он бы ей понравился, но улыбка была очень неприятная. Губы красивые, не яркие и не крупные, но хорошо очерченные, подвижные, а улыбка кривая, какая-то почти болезненная. Почему бы так кривиться? Это мне такое пристало сегодня: кто тут пришёл наниматься на работу...

 Мужчина, даже не кивнув Ларисе, подошёл к секретарю и взял со стола папку, которую несколько минут назад вынесла из недр фирмы какая-то молоденькая сотрудница. Потом он резко повернулся и подошёл к Ларисе:

 - Фрау Дюваль? Эверс. Прошу вас подождать ещё несколько минут.

 Он дрогнул губами, как будто пытаясь изменить их выражение, и быстро прошёл в проём за вешалкой.

 Этот круглолобый господин заставил её прождать ещё по крайней мере пятнадцать минут. Лариса слышала, как он распекал кого-то, видела неподвижную полу его пиджака. Турчанка его не видела, но профессиональная приветливость сбежала с её лица, и она явно прислуши-валась. Разговор шёл в довольно раздражённом тоне, но Круглолобый не жестикулировал, в то время как руки его оппонента то и дело мелькали из-за вешалки. Наконец, они закончили.

 - Пройдёмте сюда, фрау Дюваль, - Круглолобый показал на дверь, из которой появился почти двадцать минут назад, - фрау Дриттлер присоединится к нам немного позже.

 Не дожидаясь пока Лариса встанет с кресла, он исчез в тёмном проёме двери. Лариса уловила на себе сочувствующий взгляд турчанки.

 Не очень ты вежливый, - подумала она.

 Он вёл себя неприятно, но Лариса вдруг почувствовала, что волнение прошло. Оно прошло ещё раньше, она даже не поняла когда; руки совершенно согрелись. Наверное, какое-то весёлое зло играло сейчас у неё в глазах: взгляд турчанки изменился, она почувствовала это и ободряюще улыбнулась Ларисе. Ну что же, пройдёмте сюда!

 Они спустились на этаж и прошли через слабо освещённую большую комнату со стеллажом посредине и стеклянными витринами вдоль стен. Там тускло блестели часы в открытых коробочках, хромированные бутылочные открывалки, кортики для вскрывания конвертов. Дальше лежали ещё какие-то коробки, большие и маленькие. Коробки были добротные. Упаковки тут умеют делать. Особенно подарочные варианты.

 Несколько выпадали из стиля серые коврики с надписью Hallo, лежавшие на полу. Коврики и правда были дурацкие: с толстыми жизнерадостными слониками, совершенно не смущавшимися, что хозяева о них ежедневно вытирают ноги, входя в квартиру...

 - Это ваша продукция? - спросила Лариса, делая ударение на слове «это».

 - Да, - ответил Круглолобый, впервые оглядываясь и глядя ей в глаза. - Проходите. Садитесь.