Выше, и выше, и выше. Как будто сильно раскачавшись, действительно можно улететь.

Не удивляюсь, когда слышу скрип соседних качелей. Я бы больше удивилась, если бы так и не услышала их.

Мельком оборачиваюсь.

Марк не качается. Он, судя по всему, только пытается втиснуться на сиденье, но конструкторы не предусмотрели, что взрослые дядечки, вроде него, однажды тоже захотят вспомнить детство.

Он так и остается стоять, и только я взмываю вверх и вниз, а он стоит рядом, как якорь, который тянет меня к земле. И если остановлюсь, то утянет на самое дно.

Но пока мои ноги словно скользят по звездному небу, как по льду. Я бегу, хотя знаю, что это бессмысленное бегство, и Марк просто ждет, когда я наконец-то смирюсь с этим.

Но я еще не готова.

Я только раскачиваюсь все сильнее, и хотя мои руки окоченели от холода и ветра, а зубы стучат, мне еще никогда не было так легко. Вверх и вниз, только вверх и вниз, и ветер в лицо.

Сбрасываю сначала одну туфельку, и она летит в песок, потом вторую, целясь в море.

Марк взглядом провожает полет моей обуви. Туда же отправляется и вторая туфелька.

А потом я разжимаю ладони и прыгаю сама.

Секунда обманной свободы. Так мало и в то же время мучительно долго тянется этот миг, пока не приземляюсь на песок на обе ноги и вытягиваюсь в струну.

Я приняла решение. И оно далось мне легко.

С ног меня сбивает именно Марк. Я точно помню, что приземлилась хорошо, но именно он повалил меня на песок. Как будто действительно хотел спасти, хотя такой, как он, не спасает, а наоборот, уничтожает.

Впрочем, своеобразный тест на доверие он прошел успешно.

— Ненормальная! — кричит он, ощупывая меня, как будто ищет травмы.

Сделаю вид, что поверю ему.

— Я в детстве занималась гимнастикой!

Мне щекотно и я смеюсь в голос.

А еще мне вдруг становится совершенно не страшно.

Марк вдавливает меня в холодный песок своим телом, нависая надо мной. Вижу блеск в его темных, как беззвездное небо, глазах, обхватываю лицо руками. Щетина царапает ладони.

И тогда же меня пронзает ощущение дежавю — я уже делала то, что только собиралась сделать сейчас.

Я уже целовала Марка.

ГЛАВА 20

Марк

Наверное, это алкоголь. Не знаю, как в здравом уме можно было решить, что сейчас Вера действительно улетит от меня, если достаточно сильно раскачается. Это же детские качели, мать вашу, а не боинг.

И все равно, когда она оттолкнулась и разжала руки, у меня остановилось сердце.

Как кот на воробья, я бросился вперед, пытаясь притянуть ее обратно к земле, не давая упорхнуть от меня снова. Я сбил ее с ног, но поймал.

Она залилась хохотом, пока я пытался нащупать переломы. Убедиться, что она цела и невредима.

— Я в детстве занималась гимнастикой!

Переломов, разумеется, не было, но руки убрать я уже не мог. Она раскусила меня, почему я так бесцеремонно лапаю ее, но, кажется, решила не сопротивляться.

Обхватила мое лицо руками, и я замер. На этот раз она не спит, верно? На этот раз она точно знает, кого собирается поцеловать?

— Когда? — шепчет Вера неожиданно охрипшим голосом. — Когда это уже было?

Смотрю в ее перепуганные глазища. Кое-что уже вспомнила, значит, может вспомнить и все остальное. Нет смысла врать.

— В машине.

— Когда мы ехали из аэропорта? — ахает она.

— Да.

Вера сильно жмурится, и думаю, в этот момент она мечтает о том, что бы я как минимум провалился сквозь землю, потому что она вспомнила. И про свой сон, и про свой оргазм.

— Что я еще делала? — шепчет она, не открывая глаза.

Касаюсь носом ее шеи и шумно вдыхаю ее запах. Веду по скуле к щеке, а после накрываю ее губы своими губами. Целую ее, также невинно, как она меня тогда. Но теперь она не спит.

Теперь она действительно знает, кто ее целует.

И она отвечает. Моим и только моим губам.

Она приоткрывает ротик на выдохе, и я едва сдерживаюсь, чтобы не смять ее губы своими. Веду языком по нижней губе, и Вера стонет. Вера, мать вашу, стонет только от этого.

— Сначала ты поцеловала меня, — шепчу в уголок ее губ, а после втягиваю ее язык в свой рот, и умираю от того, как сбивается ее дыхание.

— Я? — выдыхает она. — Это я поцеловала тебя первая?

Да, малышка, это была ты. Не отвечаю, потому что оторваться от ее губ сейчас равносильно самоубийству. Вспомни, как ты раздвинула ноги передо мной в самолете. Вспомни, как поцеловала, а после позволила это сделать с тобой. Твое тело знает, что это сделал я.

Поцелуй становится все глубже. Быстрее. Я пью ее дыхание, а она выгибается, запуская руки мне в волосы. Втягивает мой язык в свой рот и перекатывает его в своем рту, так что я рефлекторно ударяю бедрами, стремясь сократить прелюдию. Вера улыбается. Моя реакции веселит ее.

Она перехватывает мой язык и так глубоко всасывает его в себя, что хочется взвыть от удовольствия.

Исследую ее лицо руками, как слепец, стараясь запомнить, каждую впадинку и изгиб.

— Это был ты… — шепчет, задыхаясь от моих поцелуев. — Это был ты…

— Я.

— Почему не сказал мне об этом?

— Ты спала. И видела сон.

Она мрачнеет и с отчаянием набрасывается на мои губы. Отстраняюсь. Не хочу быть заменой. Не хочу быть тем, кто залечивает раны.

Юра — мой воображаемый собутыльник прошедшего дня. Вместе мы распили бутылку виски, но от похмелья страдал потом только я. Юра уже мой лучший друг и заклятый враг. Он все еще присутствует между мной и Верой незримой, но уверенной преградой.

— Что же тебе снилось, Вера? — хочу подтолкнуть ее к ответу. Хочу услышать это от нее. — Расскажешь?

Все мои женщины хотели именно меня. И мое имя выдыхали во время оргазма. Вера не будет исключением. Хотя бы в этом я не дам ей никаких поблажек.

Вера переводит взгляд в небо и сглатывает.

— Мне снился… Другой.

Ответ в стиле «Отвали, Марк» меня не устраивает.

Перекатываюсь с нее и сажусь на песок. Она так близко и так далеко в один и тот же момент.

Годами, годами я выбирал женщин, которых никогда не заботило раскаяние, и это здорово облегчало ситуацию и очень способствовало сексу. Вера другая. И она, и я — мы оба знаем это.

А еще об этом знает Юра. Может быть, поэтому он и отпустил ее одну на другой конец света, потому что ублюдок знал, как сильно ему повезло. Юра — везучий сукин сын, который не ценит своего счастья. Почему я это знаю? Потому что видели бы вы Веру в ту ночь в аэропорту, от счастливых отношений так не бегут.

Он довел ее, а она его все еще любит. Или думает, что любит. Она не готова обсуждать со мной чувства, потому что знает, я последний человек на земле, готовый говорить о любви. Особенно о любви к другому мужчине.

И все же, я тянусь к ней первым и сажаю к себе на колени, потому что она не должна сидеть ночью на песке в одном платье. Пусть она и не отвечает на мои вопросы так, как мне бы хотелось.

Она прижимается ко мне, и я чувствую, как сильно она замерзла.

— Ты нашла, где жить?

Она кивает, а я веду рукой по спине и крепко прижимаю к себе.

— Проводить тебя?

Качает головой и вдруг говорит на одном дыхании:

— Он никогда не делал со мной того, что мне тогда снилось.

Спокойно, Марк, спокойно. Кусаю щеки изнутри и молчу.

Это настоящее чудо, что мне удается смолчать. Холод отрезвил меня, иначе это было бы не так просто.

— Тебе приснилось что-то нетрадиционное?

Я пойду и утоплюсь, если она скажет, что ей приснился тройничок со мной и Юрой.

Вера хмыкает:

— Не думаю, что мои сны смогут тебя шокировать после всего, что я о тебе знаю.

— И все же. Что именно тебе снилось? — осторожно спрашиваю я.

Но Вера переводит тему:

— А ты только целовал меня… Или…

— Я не только целовал тебя, — сразу отрезаю я.

Клянусь, даже в темноте вижу, как она вспыхивает. Что этот Юра делал с тобой во сне, Вера, расскажи же мне, или придется пытать тебя.

— А ведь я могу даже показать, что именно с тобой делал… Если ты позволишь.

Ну, а чем не пытка?‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Перехватываю ее так, чтобы было удобней и веду правой рукой по голому бедру.

— Конечно, в тот раз ты была в джинсах, но…

— Вот почему они были расстегнуты, когда я вышла из машины, — шепчет Вера с закрытыми глазами. — Я думала это ошибка или что молния разошлась случайно…

— Не случайно, — поглаживаю ее голое бедро. — Это я расстегнул их.

— Вот почему таксист так ухмылялся, глядя на меня?! — резко выпрямляется она. — Он что, все видел?!

— Он видел только то, как ты меня целовала. Потом он остановился и ушел за кофе. Ты проснулась из-за того, что он хлопнул дверцей, когда вернулся. Мы успели закончить с тобой до этого…

Мои пальцы скользят по внутренней стороне ее бедра, и с тихим стоном Вера едва уловимо разводит бедра, позволяя зайти дальше. Совсем как тогда в машине.

Подушечками пальцев легко касаюсь кружевных трусиков под платьем, и ее тихий стон напоминает шорох волн:

— Да…

Отодвигаю кружево в сторону, и касаюсь горячей пульсации пальцем. Вера выгибается и шепчет, словно не веря самой себе:

— Это был ты…

— Я. Не передумала?

— Нет…

— Попроси меня.

— Пожалуйста, — шепчет она, — не останавливайся, Марк.

Никогда еще так сильно меня не заводило собственное имя. Можете считать это извращением, но, думаю, меня хорошо поймет тот, кто слышал в момент оргазма от своей женщины чужое имя.