Предчувствие не покидало его, пока он поднимался к дому от мола. Грейстоунс выглядел странно притихшим, никого из слуг не было видно. Неожиданно колдовскую тишину нарушил крик ребенка, но мрачное выражение не сошло с лица О'Тула. Он знал, что это плачет сын Джонни, а не его сын или дочка. Он бы отличил их крик от сотни других младенческих голосов.

Шон ворвался в свою спальню с ругательством на устах. Ему не было нужды открывать гардероб, чтобы убедиться, что Эмерелд забрала вещи и сбежала. Стоило ему отлучиться, как она уехала вместе с Эмбер. Эмерелд сделала то, что было выгодно!

Шон заметил конверт, оставленный ею у него на подушке. Он схватил его и запихнул во внутренний карман своей кожаной куртки. Пусть его дьявол подерет, если он станет это читать! Его не интересуют причины, по которым она так поступила. О'Тул знал только одно: сегодня же вечером Эмерелд и близнецы вернутся в Грейстоунс!

Шон О'Тул прямиком направился в конюшни и оседлал Люцифера. Он не станет тратить время на пустую болтовню. Не нужны ему ни советы, ни помощь, чтобы вернуть своенравную женщину. Он и понятия не имел, как давно карета выехала из Грейстоунса. Ему все равно. Не важно, сколько миль они проехали, он их нагонит и вернет.

Первые десять миль Шон не смотрел по сторонам, а только вперед. Потом он взглянул на небо, оценивая, сколько времени осталось до того, когда вечер сменится ночью. До полной темноты осталось не больше часа. Перед ним раскинулся Дублин, и оживленное движение на улицах заставило его замедлить бешеную скачку.

И тут в центре старой столицы он увидел карету Эмбер, тащившуюся в веренице экипажей, повозок и запряженных в тележки пони. Шон пришпорил Люцифера, пронесся по мосту через Лиффи и настиг карету у противоположного берега.

— Кучер, стой! — приказал он.

Вознице хватило одного взгляда на мрачное лицо графа Килдэрского, чтобы немедленно натянуть поводья.

Эмерелд, уже пришедшая в отчаяние от медленной езды по Дублину, выглянула из кареты, чтобы выяснить, чем вызвана очередная остановка. Увидев вороного жеребца и его затянутого в черное всадника, она чуть не заплакала от досады. Шон догнал ее прежде, чем она успела хотя бы выехать из Дублина!

Ее защитной реакцией стал гнев. С пылающими щеками она выскочила из кареты, чтобы встретиться с графом.

Глаза Шона вспыхнули знакомым огнем.

— Садитесь в карету, мадам, я поговорю с вами дома.

Эмерелд с вызовом вскинула голову, сознавая, впрочем, что никогда еще не видела Шона таким разгневанным, как в эту минуту.

— Я еду в Уиклоу. Не пытайся переубедить меня, даром потратишь время!

— Переубеждать вас? — Его низкий голос предостерегал ее, что Килдэр и не собирался вести дипломатические переговоры. — Единственным средством убеждения, к которому я могу прибегнуть, это отшлепать вас, — спокойно заметил он.

Еще ни разу за все время, что они провели вместе, Шон не был с ней груб. или жесток. Он никогда не ударил ее в гневе. Возможно, именно поэтому Эмерелд упорствовала в своем вызове.

— Ты намереваешься устроить сцену прямо посреди улицы? — спросила она.

— Разумеется, собираюсь. — Он спешился и подошел к ней. Шон возвышался над молодой женщиной, его глаза отливали зловещим серебряным блеском.

— Я еду в Уиклоу!

— В Грейстоунс, — неумолимо перебил он.

Люди начали высовываться из карет, чтобы посмотреть на скандал, в любой момент грозивший перерасти в потасовку. Могучие руки Шона схватили Эмерелд за плечи, в их прикосновении не осталось и капли нежности.

— Немедленно садитесь в карету, мадам.

— Заставь меня, — бросила она.

Не колеблясь ни секунды, Шон поднял свое твердое, как железо, бедро, перекинул через него Эмерелд, задрал ее юбки и три раза звонко шлепнул по заднице. Толпа зааплодировала, а О'Тул открыл дверцу кареты, поднял молодую женщину за талию и усадил на отозвавшиеся болью ягодицы. Он привязал Люцифера к карете, потом прошел вперед.

— Трогай, — приказал граф кучеру.

Достоинство Эмерелд разлетелось в клочья. Не обращая внимания на потрясенных нянек, она сквозь слезы взглянула на мать.

— Дорогая, я же говорила тебе, что это напрасные попытки.


Когда они возвратились в Грейстоунс, девушки внесли близнецов в дом, Эмерелд вошла следом. Кейт, Тара, Нэн, Джонни, мистер Берк и Шеймус — все собрались в передней гостиной, словно ожидая их возвращения. Эмбер выразительно взглянула на Кейт и Тару, словно пытаясь предупредить о надвигающейся буре.

Заслышав шаги Шона за спиной — а их невозможно было спутать ни с чьими другими, — Эмерелд обернулась к нему, готовая продолжать битву с того момента, когда ее прервали. Килдэр поднял руку властелина, предупреждая молодую женщину, что ей лучше хранить молчание.

— Я даю тебе час, чтобы ты поднялась к детям.

Упрямо вздернув подбородок, Эмерелд вышла из гостиной в холл, оперлась рукой о перила и стала подниматься по лестнице, держась невероятно прямо.

Шон следовал за ней до подножия лестницы.

— Через час, на этом же самом месте.

Эмерелд тряхнула головой и не удостоила его ответом.

Она смыла явные следы слез, потом покормила малышей. На это и ушел весь отведенный ей час. Эмерелд решила было проигнорировать ультиматум, но поняла, что, если не спустится вниз, Шон немедленно перейдет в наступление и заставит ее подчиниться. Ждать его и позволить вытащить себя из комнаты — значит сразу перейти к обороне, поэтому Эмерелд передумала.

Она отдала детей молоденьким нянькам.

— Я буду вам очень признательна, если сегодня вы уложите их спать. — Она расчесывала волосы до тех пор, пока локоны не начали потрескивать, потом расправила плечи и гордо спустилась по лестнице, чтобы встретиться с мужчиной, который напрашивается на драку по большому счету.

Ступив на последнюю ступеньку, она собралась обрушиться на него с упреками, но его пальцы сомкнулись на ее руке выше запястья, не дав ей возможности атаковать его.

— Ни слова, мадам.

Он направился к парадной двери, увлекая се за собой. В зловещем молчании Шон тащил ее по подъездной дорожке к надвратной башне. Он разжал пальцы только у ступеней лестницы.

Эмерелд пришлось подняться наверх. К ее гневу теперь примешивалось чувство ожидания. Что бы он ни собирался сделать, О'Тул намеревался обойтись без свидетелей. Когда он отпустил ее, Эмерелд уперла руки в бока.

— Тебе нравится изображать из себя дебошира? — поинтересовалась она.

— Тебе явно требуется твердая рука. Ты вышла из-под контроля.

— Я ощутила твою твердую руку в самом центре Дублина, когда все на меня смотрели, разинув рты! — выкрикнула Эмерелд.

— Я просто положил конец твоему вызывающему поведению, — прорычал он.

— Временно! — Она вся пылала от ярости, казалось, ее эмоции вспыхивают и потрескивают от страстного безрассудства.

— Объяснись. Как ты посмела увезти моих детей? — прогремел Шон.

— Я оставила тебе записку.

Он достал из-за ворота рубашки конверт и порвал у нее перед носом.

— Ты даже не прочитал ее! — обвинила его Эмерелд.

— И не стану этого делать! Если ты хочешь что-то сказать, будь настоящей женщиной и скажи мне прямо в глаза.

— Как ты смеешь на меня сердиться? Ведь именно ты не прав. Ты заслуживаешь все то, что получил!

— Именно я спас тебе жизнь. Я избаловал тебя. А ты платишь мне тем, что увозишь моих детей, а потом разыгрываешь из себя оскорбленную, когда это выводит меня из себя.

Эмерелд налетела на него, колотя кулачками по широкой груди. Ее волосы упали ей на плечи облаком темного дыма.

— Ты уверенный в своей справедливости боров! Я не делаю вид. Я оскорблена. И ты поймешь это, когда я снова уеду.

Шон схватил ее за руки, лишив возможности двинуться.

— Ты хочешь сказать, как только я отвернусь?

— Да! — с вызовом прошипела Эмерелд.

— Я никогда не позволю тебе уехать! — пророкотал он.

— Как ты меня остановишь? — Ее глаза полыхали зеленым пламенем. Она задыхалась от ярости.

— Если мне придется это сделать, то я запру тебя в этой башне, а ключ выброшу к чертовой матери!

— Почему бы тебе не побить меня для начала? — вспылила она.

— Побить? — недоверчиво переспросил Шон. — Ты заслуживаешь чертовски хорошей порки, но я никогда не поднимал на тебя руку… пока! Я предвидел, что ты так безрассудно поступишь, Эмерелд. Не отказывай мне хотя бы в толике ума. Я знаю, что твоя душа не до конца открыта мне. Я понимал, что твой отъезд — это лишь вопрос времени.

— Ты никогда не открывал мне свою душу и скрывал свои мысли. Теперь ты знаешь, каково это чувствовать.

— Когда я пытался сказать, что люблю тебя, ты не стала слушать, — обвинил ее Шон.

Ее гнев превратился в нетерпение:

— Господи, да знаю я, что ты меня любишь. Я всегда это знала.

— Я подарил тебе драгоценности, дом, корабль, — продолжал О'Тул уже спокойнее.

— Речь не о драгоценностях, домах или кораблях! — крикнула Эмерелд.

— Тогда скажи, что ты меня не любишь, — бросил ей вызов Шон.

— Разумеется, я тебя люблю. Я всегда любила тебя безмерно. Речь не о любви!

— Ради всего святого, а о чем же тогда? — спросил Килдэр.

— О доверии, — негромко сказала Эмерелд.

Господь Всемогущий, что он мог ответить? Она одним махом разнесла всю его оборону.

— Шон, ты научил меня жить одним днем, но сам этого не делаешь. Ты весь в дне вчерашнем. Ты живешь ради того, чтобы мстить. Я полностью доверяла тебе, а ты меня предал во имя мщения.

В его глазах отразилась боль, подсказавшая Эмерелд, что он не может этого отрицать.

— Значит, ты хочешь от меня уйти. Понимаешь ты это, Эмерелд, или нет, но ты тоже жаждешь мести. Ты не будешь счастлива, пока не добьешься своего. Ты хочешь забрать детей и никогда больше меня не видеть.

Эмерелд в ужасе уставилась на него, ее глаза наполнились слезами. Господи, она и не думала об этом! Ей хотелось, чтобы Шон обнял ее и поклялся в вечной любви, пообещал сделать все, чтобы удержать ее. Ей нужно было услышать уверения, что отныне и впредь она и дети будут для него на первом месте. Он испытывал жажду мщения, а она мечтала, чтобы он жаждал только ее. Она стремилась быть первой и последней, и навсегда. Ей хотелось уз доверия, которые больше никогда не разорвутся, что бы ни случилось.