Грейстоунс славился лучшей кухаркой в графстве Дублин, другой такой не было. С радостным гиканьем Фитцжеральды, отпихивая друг друга, наперегонки пустились к кухонной двери.

— А вы, чертенята, останьтесь. — Голос отца остановил Шона и Джозефа на полдороге. — Ведь кому-то надо проследить за разгрузкой. Или я должен напоминать вам, до чего ленивы все Фитцжеральды?

Когда отец и управляющий Берк ушли, Джозеф сухо заметил:

— Я думал, что отец будет больше доволен!

Шон хмыкнул:

— Это просто его манера намекнуть нам, что надо доводить дело до конца.

Джозеф потянулся усталым телом, подумав, что мышцам на сегодня уже достаточно нагрузки.

— В кровать мы попадем не раньше полуночи.

Шон игриво ткнул его в бок и поддразнил:

— На что, черт побери, ты жалуешься? Разве ты не провел полдня в постели?


Из всех Фитцжеральдов Шеймус О'Тул обожал только свою жену Кэтлин. Честно говоря, он боготворил землю, по которой она ступала. Отправляясь в их общую спальню, он прихватил с собой графинчик только что привезенного отличного французского коньяка.

То, что Кэтлин оказалась не одна, привело его в плохое расположение духа. Кейт Кеннеди, экономка, одновременно выполнявшая обязанности личной горничной его жены, только что взяла в руки щетку для волос. Высокая неглупая женщина, она могла настоять на своем даже в разговоре с хозяином. Ей бы не продержаться в доме и пяти минут, если бы все обстояло иначе.

— Отправляйся прочь, Кейт Кеннеди, я сам смогу удовлетворить Кэтлин.

— А вы уверены, что справитесь? Ей требуется не меньше ста раз, — вызывающе отозвалась экономка, передавая ему щетку для волос.

— Шеймус! — сурово предупредила Кэтлин. — Больше ни одного непристойного замечания!

Кейт вышла, но, прежде чем она успела закрыть дверь, Шеймус рявкнул:

— У этой женщины не язык, а острый нож. — Он отшвырнул щетку, стремительно ринулся через спальню и, понизив голос, пригрозил: — Сто раз ты получишь.

Кэтлин усмехнулась его словам, когда он подошел к ней с графинчиком коньяка.

— Ну конечно, сто раз. Держу пари, что ты не продержишься больше пятидесяти.

— Так кто здесь отпускает непристойные замечания, красавица моя?

Кэтлин сидела перед зеркалом в старинной ночной рубашке, украшенной по меньшей мере двумя дюжинами пуговиц, сбегающих от подбородка до груди. Шеймус облизал сухие губы, предвкушая, как он расстегнет их, одну за другой. Он поставил коньяк перед женой и отвел от щеки ее длинные волосы.

— Глотни-ка, моя женщина, и в животе у тебя вспыхнет пламя.

— Вот что у тебя на уме. — Она подхватила графин и отнесла его к постели. — Сначала нам надо поговорить. — Увидев, как разочарование пробежало по его все еще красивому лицу, жена пообещала: — После того как поговорим, мы выпьем с тобой коньячку, как делали это в нашу первую брачную ночь.

Шеймус покачал головой, вспоминая:

— Это неприлично, что мы все еще любим друг друга после двадцати двух лет брака. — Пуховая перина прогнулась под его тяжестью.

— Скандал, — согласилась жена, ложась под простыню и придвигаясь к его краю кровати. Она потерлась щекой о кудрявые черные волосы на его руке, пока он обнимал ее. — А теперь поговорим о праздновании дня рождения, — начала она.

Шеймус, дразня ее, тяжело вздохнул:

— Не начинай снова. Я готов поклясться, что эти двое чертенят занимают все твои мысли, когда ты не спишь.

— Да неужели? А кто это купил два новых судна в качестве подарка ко дню рождения?

— Они просто красавицы, Кэтлин. Эти шхуны плывут быстрее ветра. Пора уже им обзавестись собственными кораблями. Джозефу исполнится двадцать один. Странно, они почти ровесники, но так же не похожи, как мел и сметана.

— Это потому, что они родились под разными звездами. Созвездия определяют нашу сущность. У наших сыновей разные характеры. У Джозефа горячая голова, и он слишком быстро обижается.

— Да, он заводится с пол-оборота. Его кулаки всегда наготове, чтобы съездить кому-нибудь по физиономии.

— Шон рассудительнее. Он всегда подумает, прежде чем что-нибудь сделать. — Мать была явно неравнодушна к Шону. — Красивый парень с врожденным очарованием. Девушки сходят по нему с ума и не оставляют его в покое. У него отличное чувство юмора и в запасе всегда есть истории от самых изысканных до грубоватых. Он может быть веселым, грубым, непристойным, жестоким, остроумным, очаровательным или самокритичным с одним и тем же желаемым результатом. Забавляя себя, Шон веселит других.

— Прежде чем броситься в драку, Шон думает об этом, разрабатывает стратегию и только потом полностью отдается бою. — «А результаты могут быть разрушительными», — закончил Шеймус про себя.

— До их дней рождения осталось меньше недели. Чтобы хорошо отпраздновать, надо все спланировать, Шеймус. Так как день рождения Шона приходится на субботу, а у Джозефа на понедельник, логично было бы отпраздновать в воскресенье, но это кажется мне богохульством.

— Ни в коей мере. Разве мы не протестанты?

Глаза Кэтлин округлились.

— Ну, раз ты так говоришь, Шеймус.

— Что ж, это мое слово, и если с этим решено… — Его пальцы расстегнули первую пуговицу на ее рубашке.

Жена остановила его руки:

— Мы еще не закончили.

Он заворчал:

— Мы еще и не начинали.

— Мне надо все подсчитать, чтобы разослать приглашения. Одних Фитцжеральдов будет больше пятидесяти.

— Ты же не пригласишь их всех? — в ужасе спросил Шеймус.

— А что ты имеешь против Фитцжеральдов? Ну-ка скажи мне, если можешь. — В глазах женщины загорелся огонек.

Желая смягчить свои слова шуткой, Шеймус открыл рот и пустился в объяснения:

— Что ж, я не возражаю против твоего отца и, конечно же, против парней из команды, но все эти бабы, что руководят твоей семейкой, они же хуже вшей!

— Что я могу сделать, если мужики умирают, а женщины процветают? Тебе бы следовало поблагодарить за это небеса. Твой сын Джозеф станет графом Килдэрским, когда мой отец умрет, да простит меня Господь за то, что я произношу это вслух.

— Я не хотел расстроить тебя, моя красавица. Конечно, мы должны пригласить твоих сестер.

— И моих племянниц, кузин и тетушек.

Шеймус тяжело вздохнул:

— Но одна из них считает себя кельтской принцессой и кутается в пурпурную вуаль.

— Это Тиара. Она не в себе.

— Они все не в себе, черт побери!

— Ты даже не знаешь их имен, — обвинила мужа Кэтлин.

— Конечно же, знаю, — примирительно отозвался тот. — Это Мэг, и Мэгги, и Мэген, и там еще эти со своими причудливыми именами, взятыми у полудрагоценных камней, — Опал, Берилл, Эмбер…

— Эмбер-то как раз и вышла замуж за Уильяма Монтегью. Я уже послала приглашение твоему партнеру, но, помяни мое слово, он явится один. Мне жаль Эмбер.

— Ей некого винить, кроме себя самой. Она вышла за него из-за денег и его аристократического английского имени.

— Кузина была невинной пятнадцатилетней девочкой. Она увидела в этом шанс выбраться из Мейнутского замка, которым правило, да и до сих пор правит, племя женщин по фамилии Фитцжеральд, превосходящее числом народ израилев. — Кэтлин сочла возможным развернуться на сто восемьдесят градусов по отношению к своей семье и согласиться с мужем.

Его объятия стали крепче.

— Если кто и сможет взять верх над Монтегью, так это Фитцжеральд.

— Я в этом сомневаюсь, мой дорогой Шеймус. Я думаю, что это будет кто-нибудь из О'Тулов.

Тогда он поцеловал ее. Как следует. Шеймус не мог больше ждать. Кэтлин была старшей дочерью графа Килдэрского и самой красивой и умной из всех бесчисленных Фитцжеральдов. Она первая и лучшая. Шеймус никогда не выпустит удачу из рук.


В огромной кухне Грейстоунса Мэри Мелоун помешивала овсяную кашу в огромном котле. Когда появилась Кейт Кеннеди и стала искать поднос, Пэдди Берк открыл дверь с улицы и вошел в теплую кухню. На щеках у Мэри заиграли ямочки при виде высокого управляющего.

— Как там погода, мистер Берк?

— Льет как из ведра, миссис Мелоун.

Она положила ему кашу в миску и добавила туда виски.

— Забросьте это в свой желудок, мистер Берк, это порадует ваше сердце.

— Вы слишком добры, миссис Мелоун. Как сегодня ваша зубная боль?

— Значительно лучше, мистер Берк. Я чувствовала себя гораздо хуже много раз, когда мне было и в половину не так плохо.

Кейт Кеннеди накрыла поднос белоснежной льняной салфеткой и подмигнула управляющему:

— Конечно же, намного лучше. Вы выпили вчера достаточно виски, чтобы и мертвого с ног свалить.

— Точно, и это навело меня на мысль, Кейт Кеннеди. Капелька виски не повредила бы, чтобы смягчить ваш язычок. Каково ваше мнение, мистер Берн?

— Не впутывайте меня в это дело, миссис Мелоун, прошу вас. Я не хочу стать уродливым шипом между двух роз.

— Мне бы хотелось немного вашего особого пшеничного кекса для хозяйки, Мэри, — произнесла Кейт.

Повариха с тревогой взглянула на поднос, который готовила экономка.

— Она плохо себя чувствует?

— Ни в коей мере, Мэри Мелоун. Хозяин решил, что она будет завтракать в постели.

Мэри была шокирована:

— Это неприлично!

Кейт округлила глаза:

— Слово неприличный очень ему подходит. Я могла бы порассказать вам о таких вещах, происходящих в этой спальне, что у вас бы волосы на голове зашевелились, Мэри Мелоун.

Она едва успела закончить фразу, как в кухню ворвался Шеймус. Его угрожающий вид едва скрывал удовольствие от слов экономки. Он сердито посмотрел на женщин и взял поднос из рук Кейт Кеннеди.

— Я отнесу его наверх. Мы с Кэтлин хотим немного побыть наедине.

Пэдди Берк чуть не подавился овсянкой, увидев отвисшие челюсти обеих женщин. Он быстро закончил свой завтрак, зная, что скоро появятся управляющие всех зажиточных англо-ирландских домов в Дублине, чтобы забрать бочонки с контрабандным французским коньяком. Шеймус поднял цену, проницательно сообразив, что это удвоит спрос.