С мрачным лицом он поднял ее, отнес в дом, не обращая внимания на боль в плече, дверь захлопнул ногой.

Он ничего не понимал и был встревожен тем, как она набросилась на него. Можно было бы понять шок от внезапного нападения собаки. Даже истерику он мог бы понять. Но здесь было что-то другое.

Ее лицо стало мертвенно-белым. Заглянув в ее прекрасные синие глаза, он со страхом понял, что мыслями она в другом времени, в другом месте. Ею, вероятно, овладели ужасные воспоминания.

Он сказал «котенок». Бог мой, но это звучит так безобидно! Он привык говорить так, это получалось само собой. Тут он вспомнил, что однажды это слово уже вызвало у нее вспышку гнева. «Почему, — недоумевал он. — Почему?»

Теперь, когда все случившееся осталось позади, она, казалось, лишилась последних сил. Дейн сидел в кресле перед огнем, покачивая ее на своих коленях. Уткнувшись лицом в его шею, она жалобно всхлипывала, переворачивая его душу.

Он дал ей выплакаться, и Джулианна наконец затихла. Ее голова лежала у него на груди, и Дейн осторожно поглаживал ее по спине одной рукой, а другой теребил влажный каштановый локон у нее за ухом.

— Джулианна, — тихонько сказал он. — О чем ты думаешь?

Он ждал, вопросительно глядя на нее.

Ее всю трясло. Трясло так, как будто она была застигнута ледяным северным ветром. Кожа у нее была холодной. Дейн согревал ее пальцы в своих ладонях.

— Расскажи мне, милая.

Она посмотрела на него глазами, блестящими от слез.

— Он убил их, — сказала она бесцветным голосом.

— Кто? — осторожно спросил он. — Кого? Она проглотила комок.

— Мой отец, — с трудом выдавила она слова. — Он убил моих котят. — Последовала пауза, наполненная тяжелым молчанием. — Дейн, он утопил их. Утопил их.

Дейн набрал в легкие воздуха.

— Как это случилось? — спросил он.

— Мне было лет восемь или около того. Я… мы жили в Терстон-Холле, в деревне. Мои братья были далеко, в школе. У кошки, жившей на конном дворе, родились котята. Они были очень славные, мягкие. Такие очаровательные! Два котенка были белыми, как снег, а третий — полосатый, в мать. Когда они родились, я попросила отца позволить мне взять одного из них. Я… мне было одиноко, понимаешь? Но он сказал, что у него в доме не может быть животных, потому что они грязные, неопрятные и их место на конном дворе с мышами. Но я не послушалась. Они были такие милые. И когда они подросли, можно было уже забрать у матери котят к себе.

Джулианна на минуту задумалась, куда-то глядя сквозь Дейна влажными глазами.

— Мне было весело с ними. До сих пор помню, как они гонялись за хвостами друг друга. Я дала им имена:

Альфред, Ребекка и Ирвин. Я… я воображала, что это мои дети. Заворачивала их в одеяльца и качала их. Я играла с ними, отчитывала их и пела им… они даже спали со мной в моей кровати.

Что-то отдаленно похожее на улыбку тронуло ее губы, но тут же исчезло.

— Мой отец, — продолжала она, — однажды обнаружил их в моей комнате и пришел в ярость. Он кричал и ругался. Я, видите ли, ослушалась его. А он не такой человек, чтобы терпеть непослушание. Ни от кого из своих детей. Поэтому я должна быть наказана.

— Бог мой! Он наказал тебя, утопив котят? Она кивнула.

Дейн мысленно выругался. Неудивительно, что она не выносила, когда ее называли котенком. Но это было еще не все. Она продолжала, и ему оставалось только слушать.

— Он побросал их в мешок и схватил меня за руку. Я помню, что всю дорогу до ручья я плакала. — Голос у нее дрогнул. — Он… он заставил меня смотреть. И слушать. — Слезы полились по ее щекам. Она сжалась в комок и закрыла уши руками.

У него замерло сердце.

— О Боже! — прошептал он, чувствуя, что бледнеет… вся ее боль передалась ему.

Губы Дейна сжались в тонкую линию, все внутри у него бурлило. Черная ярость ворочалась где-то в кишках, ярость, незнакомая ему раньше. Ее отец был последним подонком! Если бы негодяй оказался перед ним в эту минуту, он бы с удовольствием его задушил. Как может мужчина поступать так с собственным ребенком?

— Ты, наверное, считаешь это чепухой? — Из-за того, что лицом она прижималась к его груди, ее голос звучал глухо.

Он пытался успокоить ее, однообразными движениями поглаживая рукой по желобку вдоль ее спины.

— Нет. Господи, нет.

Джулианна, с ее добрым сердцем, всегда возившаяся с больными животными, а теперь вот с ним… такая милая, такая благовоспитанная. Он видел, что это до сих пор ранит ее. Его детство было совершенно другим.

Что-то не давало ему покоя. Он все больше недоумевал: почему ни один мужчина не повел ее под венец? Почему она не была замужем? И это удивительно не только потому, что она хороша собой. У нее есть обаяние, она вся буквально светится изнутри. Джулианна рождена быть женой, матерью, возиться с детишками, как она когда-то возилась с котятами.

Ему следовало бы это знать. Может быть, он уже знал, что за ее слабостью кроется сила, за хрупкой красотой — темнота, тайны — за лучезарностью ее улыбки.

— Это все кровь, — сказала она внезапно. — Когда мои котята тонули, не было крови… — Тонкие пальчики трогали ткань его рубашки. Она подняла голову и посмотрела на него огромными ранеными глазами. — Дейн… тот пес… ты не мог бы…

— Я похороню его, — сказал он мягко, чтобы ей не пришлось продолжать.

— Спасибо, — благодарно произнесла она.

— Всегда к вашим услугам, — куртуазно ответил он, внимательно наблюдая за ней. Вдруг она отвела взгляд в сторону.

Он нахмурился.

— Что такое?

— Я снова проболталась. Не знаю, зачем я все это тебе рассказываю, — призналась она упавшим голосом. — Я никогда не говорила этого даже своим братьям.

— Почему? — Ему очень хотелось это знать больше, чем все остальное. Из того, что она говорила о своих братьях, он уже догадался, что у нее были с ними очень близкие отношения.

— Ничего нельзя было изменить, да и они ничего не смогли бы тогда сделать. Но больше всего оттого, что я не могла снова думать об этом.

— Это можно понять. — Губы Дейна сжались. — Джулианна, прости меня за мою резкость, но твой отец мне бы не понравился.

— Мне кажется, он никому бы не понравился, — помолчав, сказала она. — Он был суровым, грубым и очень жестоким человеком. — Казалось, о'на колеблется. Когда же заговорила снова, ее голос был едва слышен. — Он умер, когда мне было почти четырнадцать лет. Я плакала, когда умерли мои котята, но совсем не плакала, когда умер он. Может быть, Бог простит меня, но я не была опечалена. Если говорить правду, то я почувствовала почти облегчение. Почувствовала, как если бы мы наконец-то могли быть счастливы. Себастьян, Джастин и я. — Глаза ее затуманились. — Как ты думаешь, это очень плохо?

— Нет, — угрюмо сказал он, — если учесть все обстоятельства.

Она кусала губы.

— И этого я тоже никогда никому не говорила. Дейн ничего не мог с собой поделать. Ему было явно не по себе, хотя он обрадовался, что Джулианна доверяла ему настолько, рассказывая все это. Но он чувствовал себя виноватым и не заслуживал ее доверия, потому что сам не был откровенен с ней…

Но он не мог сказать правду. Слишком велика была ставка. Он не мог рисковать, вовлекая ее в свои дела.

Тут было о чем подумать. Через какое-то время он сказал:

— У всех нас свои демоны, Джулианна. У меня тоже есть что-то, о чем я никогда не говорил ни одной живой душе.

— Ты тоже? Правда?

Он кивнул, набираясь решимости.

— Я боюсь, — признался он наконец.

— Ты? Чего?

— Умирания. — Он глубоко вздохнул. — Я не боялся до Ватерлоо. Когда ты очень молод, то об этом не думаешь, правда? Я, как и ты, предпочитаю не думать об этом. То было сражение, не похожее на другие. Град пуль и разрывы снарядов. Дым такой, что нам нечем было дышать. Ничего не было видно. Я думал, это никогда не кончится! Я помню, как вокруг меня падали мои товарищи. Как прутики, срубленные гигантской рукой с неба. А когда все было кончено, тысячи мертвых лежали вокруг меня, а я был жив. Все, что я чувствовал, — это облегчение. Облегчение, что это были они, а не я. Меня называли героем, тогда как на самом деле мне было безумно страшно. И от этого я чувствовал себя трусом. И, — он потряс головой, — мне было стыдно.

— Стыдно! Почему?

— Потому что я радовался. Радовался, что остался жив, что не мне выпало умереть, что кто-то другой упал и уже не встанет. Другой, а не я. — Поколебавшись, он добавил: — В этом есть какая-то нечестность.

— Мне не кажется, что такие чувства предосудительны. Должно быть, каждый на твоем месте чувствовал бы то же самое. Другое дело, что не каждый в этом признается.

— Может быть, а может быть, и нет. В любом случае с того дня я… — помедлил Дейн, едва выговаривая дальше, — я не выношу самую мысль о смерти и умирании.

Он погрузился в молчание, потом склонил голову набок и внимательно посмотрел на нее:

— Есть еще секреты, которыми ты хотела бы поделиться?

К его удивлению, на ее лице промелькнуло выражение крайнего изумления. Она дышала глубоко и прерывисто. Ее губы приоткрылись.

Большим пальцем он стер блестящую мокрую полоску с ее щеки.

— Все, все! Я шучу.

— Дейн! — Ее руки обхватили его.

— Тебе не надо ничего больше говорить, милая. — Он крепко прижал ее к себе, рукой поглаживая ее спину. Казалось, она навеки прильнула к нему. Влажные теплые слезы, »замочившие его рубашку, все в нем переворачивали.

А потом это случилось. Их взгляды замкнулись. Они сомкнулись в объятии, горячем объятии. Казалось, сам воздух вокруг нагрелся и замкнул пространство. Ее руки обвились вокруг его шеи. Она была такой легкой, что он почти не ощущал ее веса на своих коленях, но чувствовал ее мягкую грудь, прижавшуюся к нему. Одна ее ножка оказалась зажатой между его ногами, а бедро — у его твердеющей плоти. Все тело Дейна раскалилось, и ничего он не мог с этим поделать.