Он разделся донага и критически осмотрел себя в зеркало – англичанин без малого сорока лет, достаточно широкоплечий, со слегка расплывшейся талией, уже не такой стройный, каким он был, когда задолго до войны играл изящных героев-любовников в нашумевших пьесах Гая Дарлинга, и не такой мускулистый, каким он был в Голливуде, где претендовал на роли мужественных мужчин, безупречно владеющих шпагой. Надо бы заняться физическими упражнениями, сказал он себе, но он знал, что вялые мускулы были характеристикой роли. Упражнения, как и грим, были орудием его труда. Если бы он играл Гамлета, он бы похудел и каждый день занимался бы фехтованием, но Отелло был пожилой человек, уже не солдат, а генерал, чьи рукопашные бои остались далеко в прошлом.

Он стоял спокойно, слегка покрывшись гусиной кожей от холода, и втирал в тело первый слой краски – густой, коричневый тон, похожий на темный молочный шоколад. Он опустил пальцы в краску и стал покрывать ею свои бедра и ягодицы. В этот момент он почему-то думал о том, что нашла Фелисия в Куике, и почему он, как самый глупый обманутый муж, ничего не заметил. Или он просто игнорировал свои подозрения? Он видел тревожные признаки, с горечью подумал он – но решил не обращать на них внимания.

Кипя от гнева, он полчаса стоял неподвижно, пока сохла краска. Что ей еще от него нужно? Разве он не достаточно доказывал ей свою любовь – ради нее выворачивая наизнанку свою карьеру? И все же она изменила ему – да к тому же с Марти Куиком! Он старался не думать о них обоих в постели и не мог. Он знал, что сейчас ему необходимо успокоиться, но чувствовал, что спокойствия он не найдет.

Следующий этап был более утомительным – Вейн вместе с Абелем, своим костюмером, должен был натереть все тело черным сапожным кремом, а потом отполировать его влажной махровой тканью, чтобы оно блестело. В таком виде он был похож на жреца какой-то варварской религии, приготовившегося к жертвоприношению. Робби был рад, что процедура наконец закончилась, и он мог надеть измазанный краской халат и выпить чаю. На его лице еще не было грима – лицом он будет заниматься в последнюю очередь, как и розовыми ладонями, а пока самая длинная и утомительная часть работы была завершена.

– Мисс Лайл у себя в гримерной? – спросил он.

Абель поднял бровь – выразительная гримаса, доведенная до совершенства множеством второстепенных ролей, которые он когда-то играл. Обычно Фелисия и Вейн приезжали в театр вместе; если его роль требовала более длительной подготовки, чем ее, она дремала у себя в гримерной или отвечала на письма.

– Боюсь, что нет.

Вейн пристально посмотрел на свое отражение. Гиллам был прав, решил он. Он действительно ужасно выглядел. Где же она, черт возьми? – недоумевал он. Глупый вопрос – она, вероятно, сейчас в постели с Марти Куиком. Или Гарри Лайл нашел ее и предупредил, что мужу все известно? Чувство вины могло вызвать у нее истерику, возможно она бродит по улицам, опять замышляя самоубийство.

– Дублерша мисс Лайл в театре? – спросил он. Бровь Абеля поднялась еще выше.

– Думаю, да, сэр, – ответил он. – Позвать ее?

– Нет. Достаточно того, что она здесь и готова играть.

В дверь раздался стук, но не приглушенный и осторожный, а сильный и уверенный. Фелисия в гневе? Он не знал, как ему вести себя в такой ситуации. Показать, что тоже злится? Но как подействует его гнев на ее игру сегодня? Он был похож на генерала, делающего последние приготовления к битве – как сам Отелло, подумал он. Он был уверен в собственной способности сыграть свою роль, что бы ни происходило в его жизни – именно это Фелисия, без сомнения, и ненавидела в нем, – но относительно ее у него такой уверенности не было, особенно после Сан-Франциско. Однако если она здесь, он должен с ней встретиться.

– Входи! – крикнул он и, обернувшись, обнаружил, что это была вовсе не Фелисия.

С кислой улыбкой на бледном лице на пороге стоял сэр Герберт Тарпон и усиленно изображал завзятого театрала, привыкшего бывать за кулисами, несмотря на свой хомбург[137] государственного служащего, брюки в полоску, черный пиджак и жесткий белый воротничок, который, казалось, врезался ему в шею.

– Надеюсь, я не помешал, – сказал он.

– Честно сказать, – произнес Вейн, – сейчас не самое лучшее время для визита, старина. Может быть, позднее, после спектакля…

Тарпон наклонил голову, показывая, что он понимает артистическую натуру и уважает ее.

– При других обстоятельствах я бы не стал являться столь неожиданно, – вкрадчивым тоном произнес он, – но мы с леди Тарпон ехали мимо, чтобы пообедать перед спектаклем, а у меня есть новость, которую, я думаю, вам будет приятно услышать. Думаю, я принес хорошее известие: вы можете рассчитывать увидеть свое имя в следующем списке награжденных.

Вейн не знал, что сказать. Вчера эта новость стала бы причиной радости – это, конечно, не было для него неожиданностью, но тем не менее он должен был стать самым молодым в истории театра обладателем рыцарского звания и первым в этом десятилетии! Но сейчас он не чувствовал ничего, кроме острого желания выпроводить Тарпона из гримерной и заняться своим лицом.

– Спасибо, – сказал он. – Я просто лишился дара речи. А теперь, если позволите…

– Конечно, конечно. – Тарпон наклонил голову, будто предлагая полюбоваться собственной лысиной. – Я только хотел сказать, как я рад за вас и, конечно, за леди Вейн, которой мисс Лайл скоро станет.

– Это большая честь для меня… для нас.

– Вот именно, – сказал сэр Герберт выпрямившись. Сейчас выражение его лица было строгим, как у школьного учителя, приготовившегося после похвалы сделать ученику внушение. – Одно маленькое предостережение, мой дорогой друг – я обязан об этом сказать. Как вы понимаете, награждение всегда зависит от определенных условий. Если вы сбежите с какой-нибудь барменшей, – он рассмеялся, излучая наигранную сердечность, – или произойдет что-то такое, что при дворе сочтут скандальным – о, я знаю, что ничего такого не случится! – боюсь, что ваше имя будет исключено из списка. – Тарпон покраснел. – Вы понимаете – я обязан был об этом предупредить. Мне не стоит говорить вам, что я считаю такое предупреждение излишним для вас и очаровательной мисс Лайл – или леди Вейн, как мы скоро будем ее называть.

Вейн мрачно кивнул.

– Я все понимаю. Спасибо, что сделали это столь тактично.

Тарпон направился к двери.

– Между прочим, – шепнул он, открывая дверь, – сегодня в зале будут члены королевской семьи. – Он подмигнул. – Кто предостережен, тот вооружен, не так ли?

Вейн кивнул, будто его это не волновало, но как только дверь за Тарпоном закрылась, открыл ящик своего стола. Он никогда не пил перед спектаклем, но при таких обстоятельствах, решил он, выпить было просто необходимо. Он налил приличную порцию виски себе в чай и залпом проглотил, надеясь, что это его успокоит.

Но это не помогло.


– Она здесь?

Вейн стоял на лестнице, вытянув руки, чтобы не испачкать гримом свой бархатный костюм. Он потратил месяцы на то, чтобы превратиться в чернокожего человека поразительной силы и достоинства, а сейчас в день премьеры у дверей своей собственной гримерной кричал как истеричная торговка рыбой. Внизу появился Тоби Иден в парике злодея Яго и, приложив палец к губам, стал нехотя подниматься к нему.

– Тише, старина, – прошептал он. – Эта чертова публика услышит.

– Мне наплевать. Фелисия здесь?

– Конечно. Она приехала поздно, запыхавшаяся, но сияющая, как всегда.

– Я спрашивал о ней больше часа назад.

– Она предупредила, чтобы ее не беспокоили. Мой дорогой Робби, успокойся. Фелисии не впервой играть трудные роли. – Он придвинулся ближе, и на его лице появилось озадаченное выражение. – Уж не виски ли я чувствую? – спросил он.

– Я добавил немного в чай.

– Ты? Я никогда не замечал, чтобы ты принимал хоть каплю перед спектаклем.

– Но тебе же это идет на пользу.

– Ну да, но если у тебя нет привычки… – Тоби закатил глаза. – Берегись, – предупредил он.

– Чего?

– По-первых, ступеней. Потом себя. Как ты себя чувствуешь?

– Великолепно.

– О Боже! – Тоби закрыл глаза, предчувствуя, что надвигается нечто ужасное.

Вейн слышал гул зрительного зала, где публика занимала свои места. Он оставался совершенно безучастным – он не чувствовал страха, но почему-то не мог вспомнить того Отелло, которого он столько времени репетировал. Ему непременно надо было поговорить с Фелисией, но она заперлась у себя в гримерной. Вейн цеплялся за поручни лестницы, как капитан, готовый пойти на дно вместе со своим кораблем, а Тоби, положив руку ему на плечо, пристально глядел на него.

– У тебя походка короля Лира, – с беспокойством прошептал он. – Ты шаркаешь ногами как старик. Возьми себя в руки, старина. Отелло же крепкий парень, вспомни?

– Все будет в порядке.

– Надеюсь. – Иден придвинулся ближе. – Послушай моего совета. Перестань переживать из-за Лисии. Подумай о себе. А то придется вызывать твоего дублера, а не ее.

Вейн отмахнулся от него и на минуту прислонился к старинной каменной стене, закрыв глаза, стараясь забыть о Фелисии и сосредоточиться на пьесе. Но он не имел ни малейшего представления, как он будет играть с ней в течение двух часов.

– «Опутанный красоткой. Бабий хвост…», – вспомнил он слова Яго и почти рассмеялся, настолько точно они характеризовали его самого.

Бессмысленно ждать, пока она спустится, понял он. Она останется у себя в гримерной до последнего момента, а его выход раньше, чем у нее.

Они встретятся только на сцене.


Я не могу встретиться с ним, твердила себе Фелисия за закрытой дверью своей гримерной.

Но ей придется это сделать и скоро, несмотря на стыд, чувство вины и страха, терзавшие ее.

У нее ужасно болела голова. В этот день она отчаянно пыталась разыскать Марти Куика, но все напрасно. Он только формально был приквартирован к главному штабу, поэтому у него не было ни своего кабинета, где она могла бы найти его, ни секретаря, который знал бы о его местонахождении. На ее звонок в американское посольство на Гросвенор-сквер ответил мужчина с каким-то странным акцентом и наотрез отказался признать, что когда-либо слышал о полковнике Куике. Она должна была увидеть Куика, но он растворился в военной машине, наверняка намеренно. Он прячется от нее? Очень возможно, но она все равно как-то должна помешать ему шантажировать Робби. Она не могла допустить, чтобы он разрушил карьеру Вейна.