– Марти! Ты говоришь о том, чтобы шантажировать Робби тем, чего на самом деле никогда не было, поверь мне. К тому же ты собираешься шантажировать и меня! Что с тобой? Ты сошел с ума? Начнем с того, что у тебя нет никаких доказательств, а если бы и были, неужели ты намерен разрушить две карьеры? Его и мою? Черт, да что карьеры. Две жизни!

Куик отмахнулся от раздраженного Рэнди.

– Успокойся, – сказал он. – Я не собираюсь ничего делать. Просто слегка потяну в нужном направлении. И все. Робби лишь должен знать, что я могу объявить его банкротом, если захочу…

– Ты даже не знаешь, какие законы существуют здесь на это счет.

– А кого это волнует? Что нужно знать? Ты предъявляешь человеку иск, а он не может заплатить – это и есть банкротство, хоть здесь, хоть в любой чертовой стране. Если это его не убедит, тогда я намекну, что у меня есть кое-какие материалы на него, которые он не хотел бы увидеть в газетах.

Он не захочет их увидеть, и король не захочет, особенно материалы на человека, который должен получить рыцарское звание – но главное, Рэнди, старина, Фелисия не захочет их увидеть. И я думаю, Робби сделает все на свете, чтобы Лисия опять не разволновалась, верно? Я не хочу сказать, что я осуждаю его за это. Я бы, наверное, сделал то же самое.

– Я не буду в этом участвовать, Марти. Не рассчитывай на меня.

Куик протянул руку и ущипнул его за щеку. Он хотел сделать ему больно и добился этого.

– Не говори глупостей, – сказал он. – Ты уже сделал что нужно. Зашел к нему за кулисы со мной. Немного поразмыслив, остальное он поймет сам. Он не дурак.

– И ты думаешь, я буду и дальше с тобой?

Куик, прищурившись, задумался.

– Не сразу, нет. Но в конечно итоге будешь. Я не сомневаюсь. – Он показал на окно. – Я не смог достать тебе номер в «Клариджез», – сказал он. – В городе слишком много генералов. Поэтому я снял для тебя хороший номер в «Ритце». Завтра утром Сильвия отвезет тебя в лагерь. С Фрухтером я все уладил, так что не волнуйся.

Сквозь пелену дождя Рэнди видел каменную колоннаду у входа в отель «Ритц» на Пиккадилли, влажной от дождя. В полумраке он различил несколько неясных фигур. Ему не надо было приглядываться, чтобы догадаться, кто это, и что они здесь делают. У него был наметанный глаз на такие вещи – хотя на мгновение ему показалось, что у Марти тоже могло быть это на уме, когда он заказывал ему номер в «Ритце».

– Я не буду в этом участвовать, Марти, – сказал Брукс. – Он всегда был моим другом.

– Эй, мы с тобой тоже друзья, Рэнди. Не забывай об этом. – Это напоминание о дружбе прозвучало как угроза. Он постучал по стеклу, давая Сильвии приказ остановиться недалеко от входа. – Кто спас тебя от тюрьмы? Кто был рядом с тобой, готовый помочь всякий раз, когда возникали проблемы? Помнишь парнишку из Санта-Моники? Как его звали? Это было три года тому назад, верно? Гилберт, кажется, когда ты пригласил его воспользоваться твоим бассейном в жаркий день, решил, что в этом нет ничего дурного, потому что ты – знаменитый актер, потом ты помог ему снять одежду в раздевалке и попросил разрешения поцеловать его член? Сколько ему было? Четырнадцать? Пятнадцать?

– Этот маленький проходимец сказал мне, что ему семнадцать, – возмущенно сказал Рэнди. – Откуда я мог знать?

– Конечно! Я понимаю. Кто беседовал с полицией, кто договаривался с его родителями, кто дал деньги на учебу этому Гилберту? Кто заставил замолчать газеты? Кто сделал так, чтобы Натали ничего не узнала? Я, вот кто. И ты это отлично знаешь, черт возьми.

Рэнди кивнул. Отрицать было бессмысленно. Он мог бы сказать, что этот мальчишка в действительности сам соблазнил его, что этот Гилберт – как там его – давно занимался этим, вероятно, лет с двенадцати, зарабатывая на жизнь тем, что доставлял удовольствие богатым кинозвездам, а потом угрожал пойти в полицию – но было бы напрасной тратой времени изображать себя жертвой, особенно перед Марти, которому на это было совершенно наплевать.

– Я знаю, – сказал он усталым, тусклым голосом. – И я благодарен тебе. Ты же знаешь.

– Лучше если ты всегда будешь благодарным! У меня хорошая память, Рэнди. Был еще парень из Шерман-Оукс, тот, отец которого хотел убить тебя, помнишь? Ради тебя я устроил для старика собственное дело – поставки водопроводных труб, кажется. Если бы не я, ты бы уже давно погиб для шоубизнеса. – Он попыхтел сигарой. – Я только хочу тебе сказать, Рэнди, не доводи меня до крайности, понял? Не становись у меня на пути. Я не прошу тебя участвовать в этом, но не вздумай пойти к Робби, чтобы намекнуть ему о моих планах, или предупредить его. Ты – мой должник, так что даже не помышляй о том, чтобы рассердить меня.

– Меня тошнит от всего этого.

– Ничего, привыкнешь. Пришло время действовать как мужчина, вот и все. Если тебя от этого тошнит, значит, все в порядке. Во всяком случае, посмотри на это с другой стороны, Рэнди. Что я прошу у Робби? Убить Фелисию? Выйти на сцену и похвалить Гитлера? Нет. Я прошу лишь, чтобы он сыграл главную роль в моем фильме, за которую я уже заплатил ему почти полмиллиона баксов и которая, возможно, принесет ему денег больше, чем все пьесы Шекспира. Разве я предлагаю ему играть с какой-нибудь бездарной дурой с большими титьками вроде Вирджинии Глад? Нет. Особым условием сделки оговорено, что его партнершей будет Фелисия, так что они оба должны быть счастливы. И кто еще будет участвовать в картине? Старый друг Робби, Рэнди Брукс – самый любимый и самый талантливый комик Америки! Если он не дурак, он должен ухватиться за этот шанс.

Рэнди срочно нужно было выпить, принять горячую ванну, но прежде всего избавиться от Марти. Его взгляд остановился на группе молодых людей под аркой. Это ему тоже было нужно, если он хочет пережить эту ночь.

– Да, – вздохнув, сказал он, – но проблема в том, что он не хочет этим заниматься, Марти.

Куик постучал по стеклу, и машина подъехала к парадному подъезду, откуда выбежал швейцар в ливрее и цилиндре и, раскрыв зонтик, бросился открывать дверцу.

– Очень жаль, – сказал Марти и пожал Рэнди руку. Куик улыбался, его зубы блестели, темные глаза сияли, будто он услышал отличную шутку; его загорелое лицо было воплощением прекрасного настроения. – Но скажи-ка мне, кому в этом мире удается делать то, что он хочет? Спокойной ночи, приятель. Не волнуйся. Номер оплачен, так что наслаждайся жизнью.

Рэнди вышел из машины, а Сильвия достала из багажника его вещмешок. Он никогда не ездил в Лондон без гражданской одежды – своего «костюма Робби», как он его называл, несмотря на то, что солдатам не разрешалось носить гражданскую одежду. Но кто мог помешать ему, голливудской кинозвезде, делать то, что он хочет? Уж, конечно, не военный полицейский, подумал он, который был бы удивлен, увидев, как рядовой выходит из штабной машины, прощается за руку с полковником, а английский капрал подает его багаж швейцару в цилиндре.

Он вошел в знакомый вестибюль, записался в книге у портье и постоял минуту под сверкающей люстрой: странно противоречивая личность – солдат в поношенной полевой форме и в то же время знаменитый актер, центр всеобщего внимания, с которым обслуга обращалась как с королем. Этот контраст уже больше не удивлял его.

Он заказал чай и бутылку рома в номер, потом направился к парадной двери, чтобы подышать воздухом перед сном. В кармане он нащупал новенькую пятифунтовую банкноту. Он был абсолютно уверен, что за пять фунтов швейцар найдет способ незаметно через черный ход провести «приятеля» в номер мистера Брукса.

Только взглянув в лицо этому человеку, выходя из двери, Рэнди сразу понял, что заплатил слишком много, но это его не волновало.

Сцена шестнадцатая

– Ты могла бы дать мне знать.

– Я не хотела омрачать твой триумф.

– К черту мой «триумф», как ты его называешь! Это была обычная попойка в гримуборной. Я довольно быстро ушел. Филип сказал мне, что решил, будто ты заболела. Он пытался догнать тебя, но ты уже ушла. Он просто с ума сходил от беспокойства. И я тоже ужасно забеспокоился, когда узнал об этом. Как ты добралась домой?

– Пешком.

– Пешком? Ночью? В затемнение?

– Я знаю дорогу наизусть.

Она сочла излишним рассказывать ему, что ее путь домой походил на спуск в преисподнюю. Она не хотела идти пешком, но машину должны были подать только к окончанию спектакля, а такси нигде не было видно – к тому же у нее не было денег. Она побежала вниз по Хеймаркет[99] под холодным дождем, ее туфли тут же промокли, платье прилипло к телу; теплыми были только слезы, струившиеся по ее щекам.

Солдаты свистели ей вслед или пытались задержать, предлагая сигареты, чулки, деньги. На боковых улицах, ведущих к Пиккадилли, проститутки, работавшие в подворотнях – некоторые из них в этот момент действительно занимались своим ремеслом, – сердито кричали на нее. Одна накрашенная женщина в задранной до пояса юбке, прижатая к стене солдатом, который торопился получить удовольствие за свои денежки, швырнула в нее пустой бутылкой с криком: «Убирайся с моей территории, грязная сука!»

Женщины бросали ей вслед оскорбления и насмехались над ней всю дорогу по Пиккадилли, пока она не добралась до Сент-Джеймс-стрит, где проститутки-мужчины, более удачливые, прятались под колоннадой у отеля «Ритц», пользуясь тем, что яркие довоенные фонари заменили здесь тусклыми синими лампами. В полумраке огоньки сигарет освещали лица неисправимых грешников. Здесь было мало американцев, больше английских моряков; были даже представительные пожилые джентльмены в гражданской одежде, в низко надвинутых на глаза шляпах, с высоко поднятыми воротниками пальто, даже выше, чем того требовала холодная, сырая погода. Фелисия остановилась, чтобы перевести дух, прислонившись к каменной колонне, но в этот момент из теплой привратницкой отеля «Ритц» появился швейцар – дородный мужчина с выправкой и манерами полкового старшины, во всем великолепии шелкового цилиндра с золотой кокардой и галуном и темно-зеленой куртки, отделанной золотом, на которой позвякивали медали. Он смахнул капли влаги со своих нафабренных усов и пристально посмотрел на Фелисию своими маленькими, злыми глазками, как у того борова, которого она когда-то видела в свинарнике в Лэнглите.