Ощущение было таким, какого Вейн никогда в жизни не испытывал: чувство легкости, сродни тому, которое описывали люди, принимавшие наркотики – опиум или гашиш.

Он проковылял по коридору, сжимая правой рукой рукоять меча, и неуклюжей шаркающей походкой стал спускаться по железным ступеням вниз на сцену.

Сцена четырнадцатая

Ветер гнал темные, серые облака к низкому горизонту. Дождь, казалось, лил отовсюду, как душ в раздевалке клуба «Хиллсайд-Кантри», где вода поступала со всех сторон.

Марти Куик поежился и плотнее запахнулся в свой непромокаемый плащ «Берберри» на подкладке из верблюжьей шерсти и со множеством пряжек, D-образных колечек и ремешков, назначение которых он не знал. Первое, что ты делаешь, попадая в Великобританию, говорил ему Папа Хемингуэй – покупаешь себе плащ «Берберри» и пару кожаных джодпуров[79] ручной работы у «Фостера» на Джермин-стрит. Ну, это не первое, что ты делаешь, напомнил себе Куик – в первую очередь ты должен снять хороший тихий номер в «Клариджез» в правом крыле отеля и найти симпатичного английского шофера. Он сделал и то, и другое. Его номер был на верхнем этаже с видом на Брук-стрит, как раз под пентхаусом[80] сэра Александра Корды[81] – тем самым, который перед войной всегда снимал Сэм Голдвин,[82] а его шофером, которого он сам выбрал в резерве вспомогательной территориальной службы, была младший капрал Сильвия Ханбери-Теннисон, черноволосая, гордая красавица из высшего общества, с аристократическими манерами и сексуальным аппетитом прирожденной шлюхи и к тому же жадная до американских сигарет, бифштексов, нейлоновых чулок и виски.

Даже если бы он лишился всех своих прочих талантов, говорил себе Куик, он смог бы зарабатывать себе на жизнь, просто подбирая нужных девушек. Он мог посмотреть на дюжину длинноногих красавиц (он всегда сравнивал их с розами, рекламируя свои шоу) и сразу же сказать, какая из них без лишних уговоров согласится переспать с ним. Самое главное, конечно, не жениться на ней потом, но на этот случай надо иметь крепкие нервы, чтобы не вляпаться в такую историю, какой не стоит ни одна женщина. Марти гордился тем, что он умел точно определить, когда пора прекратить отношения. С Сильвией такой момент еще не наступил, хотя и приближался – фактически, как только она в очередной раз покажет ему свое холодное заносчивое английское превосходство, Марти решил, что пересчитает ей все зубы и отправит эту суку туда, откуда он ее взял.

А пока, поздравил он себя, у него было все что нужно – хороший номер с зеркалами в стиле «арт деко»,[83] мраморной ванной, горячей сушилкой для полотенец и огромной двуспальной кроватью, на которой рядом с ним лежала Сильвия, ухитряясь выглядеть высокомерной даже с его членом во рту. Поэтому Марти чувствовал еще большее раздражение оттого, что вынужден был покинуть свой уютный номер и тащиться по мрачной, серой английской провинции только ради разговора с Рэнди Бруксом.

Дождь хлестал по стеклу армейского «паккарда», оставлял огромные лужи на проселочных дорогах и делал невыносимой даже мысль о том, чтобы выйти из теплой машины.

Куик закурил сигару, и кабина сразу наполнилась дымом.

– Где мы находимся, черт возьми? – прорычал он.

– Почти приехали, сэр.

– Брось ты это дурацкое «сэр», когда мы одни, Сильвия. Я не виноват, что идет дождь. Это твоя паршивая страна, а не моя.

– Была моей страной. Посмотри на это! – Бесконечные вереницы американских армейских грузовиков заполняли дорогу, медленно двигаясь в противоположном направлении. Солдаты махали руками, выкрикивали приветствия, непристойные шутки, свистели при виде Сильвии за рулем проносящейся мимо них машины.

– Они же дети, Сильвия. Они не останутся здесь дольше, чем вы сами того захотите. На хрена им это гнилое болото!

– Спасибо, полковник. Я буду помнить этот перл вашей мудрости. Еще одно меткое бродвейское замечание. Мне надо их записывать, чтобы не забыть.

Куик уставился ей в затылок. Чтобы форменная фуражка хорошо сидела, она уложила волосы в тугой пучок.

Почему он всегда выбирает женщин, которые презирают и унижают его? Но он знал ответ – ему было гораздо интереснее учить самых дерзких, что они не могут безнаказанно показывать свой характер перед ним, Марти Куиком, чем брать уступчивых девок. Он давно усвоил, что нет никакого удовольствия причинять боль женщине, которая сама хочет, чтобы ей сделали больно, или не противится боли.

– Не умничай со мной, – бросил он. – Я могу отослать тебя назад к твоим соотечественникам, если ты их так чертовски любишь. Будешь возить английских офицеров, питаться по карточкам, носить эти толстые простые чулки, которые натирают кожу… На хрена тебе другие, если вместо номера в «Клариджез» ты снова будешь жить в казарме с двадцатью другими девушками. Я думаю, ты будешь счастлива оказаться вместе со своими.

– Ты ублюдок!

– Вот и молодец. Мне кажется, мы уже добрались. Боже, какое унылое место!

– А мы, как ни странно, гордимся Эссексом. Среди туристов эти болота фактически считаются достопримечательностью.

– Избавь меня от описания этих мест, Сильвия. Наши парни хотят поскорее убраться отсюда, так что они будут просто счастливы занять места на десантных баржах.

– Неужели Рэнди Брукс отправится с ними? Мне кажется, он не в состоянии отличить один конец винтовки от другого.

– Ты что рехнулась? Рэнди – звезда. На черта ему садиться на какой-то десантный корабль. Неужели ты думаешь, что Айк[84] позволит, чтобы звезду экрана убили?

– Тогда что он здесь делает?

– Живет в казарме вместе с солдатами. Доказывает этим парням, что он один из них.

– Не выглядит ли это несколько цинично?

– Это не цинично, это мудро. Позволь мне кое-что тебе объяснить. Рэнди не захотел быть офицером, жить в «Клариджезе», иметь шофера. Он отказался от всего этого, чтобы стать простым солдатом. Этот парень – святой. – Он помолчал. – Или дурак, это как посмотреть.

Куик не добавил, что решение Брукса служить рядовым создало массу трудностей и неудобств для всех. В армии не хотели иметь в своих рядах тридцатипятилетнего комика. Офицеры отказывались отдавать ему приказы; его сослуживцы-солдаты относились к нему так, будто он был более важной персоной, чем генерал, а поскольку в его обязанности входило только развлекать войска, он не был обязан появляться на плацу, есть в солдатской столовой и заботиться о своем боевом оружии. У Рэнди Брукса была отдельная комната, сержант, который составлял график его поездок и всюду сопровождал его и несколько сотен молодых людей для компании.

Впереди перед машиной возле красно-бело-синего полосатого шлагбаума, перегораживающего дорогу, появились два военных полицейских в белых шлемах и накидках. Сильвия поправила фуражку и затормозила.

– Полковник Куик с визитом к полковнику Фрухтеру, – опустив окно, отрывисто сказала она.

В этом англичан не переплюнешь, подумал Куик, – у них просто природный дар отдавать приказы и распоряжаться людьми, наследие жесткой классовой системы и империи, которой надо было управлять. Интересно, что с ними будет, когда они поймут, что потеряли свою империю и им некем управлять, кроме самих себя.

Оба полицейских встали по стойке «смирно», козырнули и подняли шлагбаум. Сильвия могла бы заставить прыгать даже немецкого генерала, стоило ей посмотреть на него.

Она повела машину дальше сквозь непрекращающийся дождь, мимо рядов убогих ниссеновских бараков.[85] Вокруг не было ни деревца, ни одного строения, которое имело бы более капитальный вид. Весь огромный жуткий военный лагерь выглядел так, будто его в собранном виде сбросили в болотистую местность Эссекса на парашюте, как бы осуществляя какой-то проект по расчистке городских трущоб. Как только начнется высадка десанта – если она когда-нибудь начнется! – бараки опустеют, и это место превратится в город-призрак. Вот поэтому-то мы и выиграем войну, сказал себе Куик. Немцы лучше подготовлены, лучше вооружены, но мы можем себе позволить построить неизвестно где целый чертов город, а потом бросить его, как старую киношную декорацию.

– Вот мы и добрались, полковник, – сказала Сильвия, останавливая машину у покрытой толем хибарки с надписью «Штаб». – Мне остаться здесь?

– Нет, пойдешь со мной. – Куик застегнул китель, надел фуражку, погасил сигару и подождал, пока Сильвия выйдет из машины, откроет ему заднюю дверцу и встанет по стойке «смирно». Ему нравилось хвалиться ею перед другими американскими офицерами. Сильвия была живым доказательством его значимости, его мужских достоинств, его способности добиваться своего. Он ни за что не хотел, чтобы все это осталось незамеченным.

Он коротко козырнул ей в ответ и протопал в штаб в своих начищенных джодпурах, а Сильвия последовала за ним, постукивая по линолеуму не по уставу высокими каблуками. Куик распахнул хлипкую фанерную дверь, выпятил грудь и пошел вперед, не обращая внимания на старшего сержанта и пожилого капитана в очках, работавших за своими столами.

– Эй, туда нельзя! – крикнул капитан, но было поздно. Куик уже отодвинул в сторону низкую деревянную перегородку, закрывавшую вход в кабинет полковника Фрухтера, и взялся за ручку двери.

Он не постучал. Годы работы в Голливуде научили его, что добиться чего-то можно лишь в том случае, если застать человека врасплох. Если начинаешь договариваться заранее о встрече с тем, кто тебе нужен, то можешь забыть об успехе. Такие люди, как Гарри Кон[86] или Луи Мейер,[87] могли заставить тебя ждать много дней, если они вообще соглашались встретиться с тобой, поэтому Куик привык вламываться в чужие кабинеты без предупреждения.

Фрухтер дремал за своим столом, развалившись на стуле, его ноги лежали на полированной поверхности стола, форменная фуражка была надвинута на глаза, чтобы свет не мешал ему спать. В печи в углу жарко горели дрова; на ней стоял кофейник. В противоположном углу до самого потолка высились картонные коробки – сигареты, тушенка, чулки, виски, шоколад.