– Кристина, все хорошо? – спросил меня Алик, придвигаясь чуть ближе.

Я остро почувствовала его горячее дыхание на щеке. Осторожно обернулась, с удивлением глядя ему в глаза.

Его губы были так близко, что невольно облизнула свои.

Нет, определенно, я испортилась окончательно, если хочу поцелуя, любого и даже можно с Аликом, только бы он забрал жар, от которого горела кожа на губах.

– Крис? – удивился Алик, придвигаясь еще ближе.

– Алик, вы чего там творите? – недовольно возмутился Глеб Александрович, и мы с брюнетом, как ошпаренные, отпрянули друг от друга.

– Кристина Анатольевна, у вас точно все хорошо?

Очень хотелось послать его некультурно на три веселых буквы, да воспитание не позволяло. Такой поцелуй сорвался, а губы ноют. Нервно кусала их, чтобы успокоиться хоть чуть-чуть.

Желудок заурчал, и я не выдержала.

– Я есть хочу очень сильно, – призналась, ожидая решение мужчин.

– Сейчас на базе и поужинаем, – отмахнулся Глеб Александрович.

Мысли о еде помогли отвлечься от другого голода, который стал притупляться. И мне стало стыдно за то, что готова была сама поцеловать Алика, дать ему надежду.

Стыдно было даже взглянуть на него и больно от того, что Тимур так далеко. Вспомнилось то время, когда я впервые почувствовала силу одиночества. Когда днем загружала себя работой так, чтобы ночью не снились холодные голубые глаза, чтобы не вскакивать с кровати, рыдая навзрыд. Но я справилась тогда и сейчас смогу. Нужно взять себя в руки и заняться чем-нибудь, отвлечься.

– Алик, вы не могли бы мне книги принести, – обратилась я к своему молчаливому ангелу. – Очень скучно, хоть почитаю. Я ведь надолго у вас застряла.

Губы брюнета дрогнули, растягиваясь в улыбке, но ответить он не успел.

– Кристина Анатольевна, а вы не на отдыхе, чтобы скучать, – ехидно вклинился в разговор Глеб Александрович.

Ну понятно, еще один садист на мою голову.

– Вдруг вы листами бумаги решите себе вены перерезать, – продолжил глумиться надо мной.

– Это грех, – выдала я ему всем известную истину.

– Грех, – хохотнул начальник, оглядываясь с переднего сидения. – Праведницу из себя можете не строить. Все ваши грехи мне известны и к делу приложены. В церковь вы давно уже не ходили, Кристина Анатольевна. А ведь раньше пели в хоре и воскресную школу посещали.

Застыдив меня и удовлетворившись моим раздавленным состоянием, он отвернулся. Я тоже повернулась к окну, разглядывая чужой город.

Он прав, я давно уже не переступала порог церкви. Я недостойна прощения. Я себя простить не могу и тем более покаяться.

А в детстве вправду пела и мечтала стать знаменитой певицей, но мама была против. Мама всегда была против моих детских грез. Мне все говорили, что я далеко пойду, если от маминой юбки отцеплюсь. Но вот мамы нет – и я очень далеко от дома. Так далеко, что уже и забываю, как выглядит мой родной город.

Машина подъехала к большому административному зданию. Алик помог выбраться, игнорируя возмущенное «отпусти», на которое он, по-моему, уже даже не реагировал. Микроавтобуса, в котором везли Серого, не было видно. Хоть я и приглядывалась к оживленному движению на дороге. Я решила, что его увезли в другое место. Поднявшись по лестнице, я не успела прочитать всего, что было написано на синей табличке, где первое слово гласило – «Управление».

Мужчины шли очень резво, я с трудом поспевала за ними, оглядывая все вокруг. Нас встретил огромный холл с большими колоннами, парадная лестница, к которой мы и направлялись. Лестница была вымощена красным камнем, от этого казалось, что она покрыта красной ковровой дорожкой. Люди в форме и просто в строгих пиджаках хранили на лицах суровую решимость, а кто-то и хмурился. Они провожали настороженными взглядами нашу процессию, уступали дорогу.

Мои сопровождающие не переговаривались, а просто шли только им известным маршрутом. На втором этаже свернули налево. Дальше по коридору тянулся ряд дверей, и в одну из них, под номером двести шестнадцать, мы вошли.

– Располагайтесь, Кристина Анатольевна, – гостеприимно возвестил начальник Алика. – А мы будем в соседнем кабинете.

– А кормить меня не будете? – уточнила, видя, что они собираются меня покинуть.

– Будем, будем. Виталий, сходи в столовую, пока она открыта, – кивнул Глеб Александрович одному из охранников.

Дверь закрылась, и я осталась один на один с неизвестным мужчиной, который встал возле двери. Я села на стул возле шкафа. Стол буквой «Т» меня не привлекал.

Откинув голову, вдруг услышала знакомые, но очень приглушенные голоса. Быстро кинула взгляд на охранника. Мужчина точно ничего не слышал, только я. Повернув голову набок, стала прислушиваться.

– Девка не колется.

– Глеб, она не при чем тут.

Слова различала с трудом, но догадывалась, о ком идет беседа, и узнала говоривших.

– Алик, головой думай, а не тем, что у тебя в штанах. Она с ним заодно. Надо на нее надавить. Она точно была в лаборатории. Пусть огонь уничтожил практически все следы, но она там была!

– Это ничего не доказывает. Она слишком правильная для этого. Она не способна убивать.

– Алик, если человека загнать в угол, любой выстрелит. Надо просто узнать, что она скрывает. А она это делает, я чувствую. У меня нюх сам знаешь какой.

– Она скрывает, что его любит.

– Вот! А влюбленными можно крутить, как хочешь. Задержанный во всем сознался. Но просится с ней поговорить.

– Глеб, не смей.

– Алик, вы чего все на ней помешались-то? Обычная запуганная баба. Красивая, но глупая баба. Перестань за ней волочиться, скоро на руках носить станешь.

– Глеб, ты не поймешь. Это надо видеть.

– Что?

– Дико смотрится, когда он сорвался с места и просто забросил ее на плечо. А потом она ревела. Противно это все. Жалко девку. Красивая.

– Алик, она нам нужна. Мы должны его поймать. У нас приказ стрелять на поражение. А ты тут сопли развел. Отстраню.

– Нет, Глеб. Не надо.

– Алик, у тебя жена дома, дочь. А ты по этой вздыхаешь.

– Говорю же, жалко девку.

– Нашел, кого жалеть.

Дверь в кабинет открылась, и я сквозь пелену слез проследила, как мне принесли поесть. Желудок свело от голода, а кусок в горло не лез. Вдруг стало так холодно. А в голове пустота.

Вяло пережевывала жесткие куски мяса, равнодушно рассматривая рис в тарелке, словно испачканный в ржаво-оранжевом соусе. А я ем эту грязь. Ем, потому что сама так же испачкана грязью. Меня уже не принимают за нормального гражданина. Я просто девка.

Слезы срывались с ресниц, падали прямо в рис. Взяв бокал с чаем, чуть не подавилась от вырвавшегося всхлипа.

Я думала, что ниже падать мне некуда, а оказалось… Есть еще уровень ниже плинтуса, когда уже ты не человек, а ничто.

Через силу затолкала еду в себя, не чувствуя вкуса. Медленно встала и подошла к окну.

Там за стеклом жили они – люди. Те, кто еще считаются важными персонами, ездящие на представительных машинах. Те, кто задает темп жизни государства. Там были те, среди которых когда-то была и я, – серая масса, но все же люди. А сейчас я выпала из системы. Никому не нужный болтик, ничего не значащий и ничего не держащий.

– Поводите меня, пожалуйста, до дамской комнаты, – глухо попросила охранников, украдкой стирая слезы.

Не хочу, чтобы видели меня такой, ни Алик, ни уж тем более Глеб Александрович. Я не дам ему возможности еще раз потешить свое самолюбие.

Первым шел Виталий, потом я, второй охранник прикрыл спину. Мы смотрелись глупо, и я уверена, что еще и странно. Обычно задержанных в наручниках водят, а меня просто под конвоем.

Приводила я себя в порядок долго. Слезы все никак не останавливались, когда смотрела на свое отражение. Слова Алика все еще стояли в ушах. Жалко ему меня. Красивая. Какая красивая? В каком месте? А вот Глеб Александрович прав: я напуганная глупая баба. С этим утверждением не поспоришь. Волосы от грязи потеряли свою привлекательность. Посомневавшись, все же намылила их немного и сполоснула, с трудом умещаясь в раковине. Еще сложнее обстояло дело с их просушкой. Сушилка отказывалась долго работать и не давала эффекта фена. Но когда, закончив возиться, я подошла к зеркалу, то смогла хоть немного улыбнуться. Мытарства мои были вознаграждены. Волосы вновь блестели, влажными локонами спускались на плечи.

Выходила из дамской комнаты я спокойной. И сделала вид, что не видела, как недовольно на меня смотрели охранники, заждавшиеся под дверью. Я настраивалась на разговор с Аликом. Я не понимала, как и Глеб Александрович, его бережного отношения ко мне. Ведь если он женат, то зачем разыгрывает из себя ангела-хранителя? Зачем эта игра, что я виновата в том, что отталкиваю его, когда он стремится оберегать и опекать. Зачем весь этот фарс?

Когда мы дошли до кабинета, я уже столько всего себе напридумывала, но одна версия стала и главной. Алик хотел разозлить Тимура. Брюнет предполагал, что встреча пройдет не так как надо? Или даже знал это.

Виталий распахнул передо мной дверь. А в кабинете нас ждали: Алик, Глеб Александрович, еще трое мужчин в форме и Серый.

Я замерла на месте, встретившись с ним взглядом.

– Привет, Крис, – похабно усмехнулся Весельчак.

– Не отвлекайся. Мы выполнили свою часть уговора. Теперь говори, где он? – Глеб Александрович был суров и непоколебим.

Таким и должен быть настоящий начальник спецслужб, не пристало ему насмехаться над женщинами.

– Завтра утром посадите ее в поезд номер двадцать девять Н «Кемерово-Москва», лучше в третий вагон, – вместо ответа потребовал задержанный.

– Кристина Анатольевна, вы свободны, – бросил мне Глеб Александрович и, перестав обращать на меня внимание, обратился к Весельчаку: – И зачем нам это делать?

Но я пропустила мимо ушей приказ, осталась стоять и слушать, сама не понимая зачем. Ведь знала, что ничего хорошего не услышу.