Со стоном отчаяния Джиджи схватила мужа за плечи и привлекла к себе, впившись в его губы страстным поцелуем. Но Камден тотчас же отстранился и, взяв ее лицо в ладони, поцеловал по-своему – осторожно, нежно, с любовью.

Джиджи еще шире раскинула ноги, и он вошел в нее, не прерывая поцелуя; плоть его была горяча и напориста. Она обвила ногами его бедра, понуждая действовать как можно энергичнее, но Камден опять поступил по-своему – он входил в нее медленно, неторопливо, одновременно целуя маковки ее грудей. Заставляя жену вымаливать каждый сладостный толчок, он доводил ее до неистовства, так что она металась по постели и извивалась, громко кричала и жалобно всхлипывала. И когда Джиджи, уже отчаявшись, решила, что вечно будет биться в лихорадке страсти и что эта сладостная пытка никогда не прекратится, Камден наконец-то отбросил сдержанность, и она с криком зашлась в экстазе.

Только бы время остановилось. Только бы никогда не расставаться с теплым кольцом его рук и блаженной негой их соития. Только бы весь мир сузился до размеров этой темной комнаты, пропитанной сладковато-мускусным запахом любовной близости и надежно отгороженной от завтра и послезавтра чудесной стеной ночи.

Получай она по золотой, гинее за каждое «только бы» в своей жизни, то смогла бы вымостить ими шоссе от Ливерпуля до Ньюфаундленда.

Часто и неровно дыша, Камден отстранился, и, почти не задев ее, перекатился на спину. Джиджи закусила губу, чувствуя, как жестокая реальность уже подбирается к ее сердцу своими холодными, липкими щупальцами.

Нет, он не сказал ничего обидного. Но его молчание живо напомнило ей обо всех зароках, которые она давала после его возвращения. Неужели все ее громкие речи о любви к Фредди были лишь болтовней, причем совершенно пустой?

– Я заходил к тебе в отель в Копенгагене, – неожиданно сказал Тремейн.

Прошла добрая минута, прежде чем до Джиджи дошел смысл его слов. Собравшись с духом, она спросила:

– Но ты… ты не оставил карточку?

– Ты уже уехала. Торопилась на «Маргарет».

Джиджи ослепила вспышка восторга, на смену которой тут же пришло беспомощное удивление прихотям судьбы Судорожно сглотнув, она пробормотала:

– Я не успела на «Маргарет». Корабль уже отчалил, когда я приехала в порт.

– Что???

Джиджи услышала в его голосе не только изумление, но и отчаяние, или ей просто показалось? Она молчала, и он спросил:

– Куда же ты отправилась?

– Обратно в отель. Я уехала только на следующий день.

Он горестно усмехнулся:

– А портье не сказал, что к тебе приходил какой-то болван с цветами?

Она покачала головой. Ей вдруг подумалось, что все это до боли напоминало случай, когда она обнаружила, что ждет ребенка, а через три недели залила кровью всю квартиру.

– Дневной портье скорее всего уже ушел, когда я решила, что мне надо где-то переночевать.

Он приходил к ней! Не важно зачем, но он приходил к ней. И они разминулись, словно сам Шекспир сочинил их историю в тот день, когда у него случился особенно жестокий приступ человеконенавистничества.

– Какие цветы ты принес? – спросила она, потому что больше ничего не приходило на ум.

– Так, ничего… – Его голос сорвался, чего раньше за ним не водилось. – Ничего особенного. Голубые гортензии. Кажется, они были не первой свежести.

Голубые гортензии. Ее любимые. Внезапно ей захотелось разрыдаться.

– Они бы мне не помешали. – Джиджи продолжала говорить, чтобы сдержать слезы. – Я так расстроилась, что… Как только я сошла с корабля, я сразу поехала к Феликсу… и узнала, что он женился, пока меня не было в Англии. Но я все равно выставила себя дурой.

Тремейн со вздохом пробормотал:

– Боюсь даже спрашивать…

– Не волнуйся, ничего не было. Он не поддался на мои заигрывания. А потом я пришла в себя, то есть образумилась.

– Через некоторое время я тоже пришел в себя, – медленно проговорил Камден. – Я убедил себя, что прошлое не перечеркнешь. А наше – тем более.

– И нельзя ничего начать заново. Потому что заново уже не получится, – в тон ему подхватила Джиджи. Слезы закипали в ее глазах, превращая комнату в расплывчатое пятно.

Только сейчас Джиджи отчетливо поняла, чего лишилась, когда решила заполучить Камдена любой ценой. Только теперь ей стало ясно: она вовсе не уберегла Камдена от ошибки, а оскорбила своей ложью. Ей долгое время не хотелось это признавать, но сейчас она наконец-то осознала, что вела себя как несдержанная, не видящая дальше своего носа эгоистка.

– Я наделала глупостей. Прости.

– Да я тоже не был ангелом с крылышками. Надо было встретиться с тобой и поговорить начистоту, каким бы неприятным ни вышел разговор. А я затеял глупейшую игру, перепутав месть со справедливостью.

Джиджи горестно усмехнулась. Два вполне разумных человека, а делали глупости на каждом шагу, где только можно.

– Как жаль, что… – Она осеклась. Что толку сожалеть? У них был шанс, и они его упустили.

– Мне тоже очень жаль. Жаль, что в тот день не получилось тебя догнать. – Он тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, взял ее лицо в ладони. – Но я думаю, что еще не поздно и можно все исправить.

Джиджи не сразу сообразила, куда он клонит. Когда же наконец поняла, то не смогла ответить – словно лишилась дара речи. А ведь было время, когда она милю бы прошла босиком по битому стеклу – лишь бы он вернулся к ней: Когда она лопнула бы от радости, услышав от него вот такие слова.

Но с тех пор прошло много лет, и многое изменилось. И все же ее глупое сердце радостно забилось в груди, возликовало.

Но уже через несколько секунд с губ ее сорвался тягостный вздох – она вспомнила, что помолвлена с Фредди. С Фредди, который безоговорочно верил ей и любил гораздо больше, чем она того заслуживала. При каждой их встрече она заверяла его в своем желании и готовности стать его женой. Последняя такая встреча была всего два дня назад.

Ну как она могла нанести Фредди такой подлый удар?

– Я гнал от себя эти мысли, – продолжал Камден; его глаза мерцали во тьме двумя лучистыми точками. – Да, знал, но меня неотступно преследовал вопрос: чем бы все кончилось тогда, в восемьдесят восьмом, если бы я не сдался, и если бы мне достало решимости поехать за тобой в Англию?

«Ну почему?! – мысленно воскликнула Джиджи. – Почему ты не приехал за мной, когда мне было так больно и одиноко?! Почему дождался, когда я связала себя словом с другим мужчиной?»

Она прикрыла глаза, но в ее душе по-прежнему царил хаос – мысли с оглушительным грохотом проносились одна за другой, и ей никак не удавалось их ухватить. А потом вдруг зазвучала чарующая песня – сладкая и пленительная, – и больше Джиджи уже ничего не слышала.

Новая надежда. Новая жизнь. Свежее дыхание весны после гибельной зимней стужи. Феникс, восстающий из пепла. Заколдованный второй шанс, который все время ускользал от нее, а теперь подносился ей на золотом блюдечке как величайший дар судьбы.

И ей надо лишь протянуть руку и…

Но ведь именно это ее и погубило. Именно эта неутомимая тоска по нему, это опрометчивое желание махнуть на всех рукой десять лет назад и взяли над ней верх. Отбросив принципы, она пошла на поводу у сиюминутной выгоды и разнузданного эгоизма. И вот что из этого вышло: в итоге она лишилась и счастья, и самоуважения.

Но чарующий напев переливался все нежнее. Помнишь, как вы смеялись и болтали друг с другом обо всем и ни о чем? Помнишь, как строили планы пешком перейти Альпы и переплыть Ривьеру? Помнишь, как хотели завалиться в гамак – бок о бок, а поперек Крез, – когда настанут теплые деньки?

Нет, все это лишь видения, далекие воспоминания, мечты, приукрашенные розовыми очками. Теперь ее будущее связано с Фредди, который не заслуживал, чтобы его унизили, выкинув, точно ненужную вещь. Он заслуживала, чтобы она раскрылась перед ним с лучшей, а не с худшей стороны. Фредди целиком вверил ей свое счастье, и она не вправе играть его доверием. Иначе она просто не сможет жить дальше.

А что, если…

Нет. Если так надо, то она устоит перед этой чарующей песней, как устоял, корчась и извиваясь от искушения, перед сиренами Одиссей. Но не бросит Фредди. И больше не поступится своей совестью. Никогда.

Джиджи посмотрела на Камдена.

– Не могу, – чуть слышно прошептала она. – Я уже помолвлена.

Пальцы мужа на долю секунды сжали ее руку – и их место тотчас заняла ночная прохлада. Его глаза по-прежнему неотрывно смотрели на нее, но они больше не озарялись светом – теперь в них царила кромешная тьма.

– Тогда зачем ты рассказала мне про дамский колпачок?

Действительно, зачем?

– Видишь ли, я… – Будь у нее под рукой кнут, она бы с радостью себя им отстегала. – Просто я подумала, что у тебя от отвращения пропадет охота со мной спать.

– Ясно. Хранишь верность лорду Фредерику.

Его голос словно оледенел – как и ее сердце, где в бескрайней, мерзлоте бился одинокий огонек боли.

– Тогда почему ты не остановила меня? Теперь после нашей близости могут быть последствия…

Ну что она могла ответить? Что так было всегда? Что стоило ему приласкать ее, как она мигом забывала обо всем, что раньше представлялось жизненно важным? Что вето постели она делалась редкостной дурой?

– Я не подумала. Прости.

Скрипнула кровать… В темноте мелькнула его спина с глубокой бороздкой, когда он сел, обхватив плечи руками и опустив голову. Через несколько секунд он встал с кровати.

– Жаль, что ты не спохватилась чуть раньше. – Чувствовалось, что за его безукоризненной вежливостью клокочет буря. Тремейн продел руки в рукава халата и с силой затянул пояс.

Джиджи села в постели, прижимая простыню к груди. «Не уходи, – хотелось попросить ей. – Останься со мной, не уходи». Но вместо этого она пролепетала:

– Ты же сам говорил, что прошлое не перечеркнешь, а наше – тем более.