Но в этом не было ничего из ряда вон выходящего. Истинной же виновницей головной боли леди Тремейн была телеграмма от миссис Роуленд, полученная три часа назад: «Сегодня утром Тремейн сошел с корабля в порту Саутгемптона».

И как ни уговаривала себя маркиза, что, мол, все это – обычное дело, надо подписать бумага и уладить разногласия, а рано или поздно Тремейн все равно бы вернулся, приезд ее благоверного не сулил ничего хорошего.

Ее муж – в Англии! Впервые за десять лет он так близко, если не считать того прискорбного случая в Копенгагене в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году.

– Пусть Бройтон зайдет ко мне завтра утром и просмотрит кое-какие счета, – распорядилась леди Тремейн. Протянув Гудману шаль, шляпку и перчатки, она добавила: – И вызови, пожалуйста, мисс Этуаль – я продиктую ей письма. А также, скажи Иди, что сегодня я надену кремовое бархатное платье вместо шелкового фиолетового.

– Миледи…

– Да, чуть не забыла. Утром я виделась с лордом Сатклиффом. Его секретарь подал в отставку, и я порекомендовала ему твоего племянника. Лорд Сатклифф ждет его у себя завтра в десять утра. Передай ему, что лорд Сатклифф прежде всего ценит в людях прямоту и немногословность.

– Миледи, вы слишком добры! – воскликнул Гудман.

– Он способный молодой человек, – продолжала леди Тремейн, останавливаясь перед дверью библиотеки. – Что же касается мисс Этуаль, то я передумала. Пусть явится ко мне не сейчас, а через двадцать минут. И проследи, чтобы до тех пор меня не беспокоили.

– Но миледи, его светлость…

– Его светлость сегодня не приглашен к чаю, – перебила маркиза. Открыв дверь библиотеки, она обернулась и, бросив взгляд на дворецкого, спросила: – В чем дело, Гудман? Может, опять спина болит?

– Нет, миледи, но там…

– Здесь я, – послышался голос из библиотеки.

Голос ее мужа.

Леди Тремейн вздрогнула от неожиданности. В этот момент ей пришло на ум только одно: как хорошо, что она не пригласила Фредди зайти, чем частенько заканчивались их совместные прогулки по парку. Но уже в следующую секунду из головы у нее вылетели вообще все мысли, а затем ее бросило сначала в жар, потом в холод. И тотчас же воздух вокруг сгустился и стал вязким, как гороховая похлебка; дышать таким было невозможно – разве что глотать.

Кивнув Гудману, миледи тихо сказала:

– Возвращайся к своим делам.

Но Гудман медлил. «Неужели он боится за меня?» – промелькнуло у леди Тремейн. Она переступила порог библиотеки, и массивная дубовая дверь закрылась за ней, отгородив ее от любопытных глаз, от всего остального мира.

Окна библиотеки выходили на запад, и из них открывался вид на парк. Сквозь вымытые до блеска оконные стекла в комнату лились косые лучи предвечернего солнца, ложившиеся светлыми прямоугольниками на самаркандский ковер, где на розово-бежевом фоне алели гранаты и маки. Тремейн стоял спиной к письменному столу, упершись в него ладонями, и солнечные лучи до него не доставали. Как правило, при таком освещении лицо и фигура видятся смутно и неясно. Но она видела его так отчетливо, словно это сам Адам кисти Микеланджело спрыгнул с потолка Сикстинской капеллы, стащил элегантный костюм, сшитый у лучшего лондонского портного, и принялся сеять повсюду неприятности.

Наконец леди Тремейн сообразила, что стоит и глазеет на своего мужа, точно девятнадцатилетняя девчонка, у которой в голове один ветер.

– Здравствуй, Камден, – сказала она.

– Здравствуй, Джиджи.

С тех пор как он уехал, она никому не позволяла называть ее этим детским имечком.[1]

Сделав над собой усилие, маркиза пересекла библиотеку – ее ноги утопали в мягком ворсе роскошного ковра – и приблизилась к мужу почти вплотную. Ей хотелось показать ему, что она его не боится, хотя это совершенно не соответствовало действительности. Камден имел над ней власть, и она ничего не могла с этим поделать.

Маркиза была отнюдь не маленького роста, но все же ей пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть в темно-зеленые глаза Камдена, напоминавшие уральский малахит. Ей казалось, что от него исходил едва уловимый аромат сандалового дерева и цитрусов – аромат, который когда-то отождествлялся у нее со счастьем.

– Ты приехал, чтобы дать мне развод – или добавить забот? – перешла она прямо к делу. «Если не встретиться с неприятностью лицом к лицу, то неприятность обязательно вцепится тебе в горло», – добавила маркиза мысленно.

Тремейн молча пожал плечами. Он уже успел снять сюртук и галстук, и взгляд Джиджи чуть дольше дозволенного задержался на загорелой впадинке на его шее.

– Я приехал, чтобы выдвинуть условия, – ответил он.

Она взглянула на него вопросительно:

– Условия?..

– Совершенно верно. Видишь ли, мне нужен наследник. Ты производишь на свет наследника, а я даю ход бракоразводным делам. В противном случае я назову свидетелей твоей измены. Тебе ведь известно, что моя измена не служит основанием для развода, если за тобой числится тот же самый грешок?

У маркизы зазвенело в ушах.

– Ты, конечно же, шутишь! Тебе нужен наследник? От меня? Сейчас?..

Он едва заметно поморщился.

– Меня передергивает при мысли о том, что придется лечь с тобой в постель.

– Неужели? – усмехнулась Джиджи; в этот момент ей ужасно хотелось запустить ему в голову чернильницей. – В последний раз ты не жаловался.

– Искусно разыгранный спектакль – и только, – небрежно бросил Тремейн. – Трагедийные роли – мой конек.

Боль захлестнула ее душу – едкая, отупляющая, которая, как ей казалось, больше никогда не придет. Призвав на помощь всю свою выдержку, она постаралась увести разговор от самой неприятной для нее темы.

– Пустые угрозы, Камден. Я не была близка с лордом Фредериком.

– Какая целомудренность! Но я говорил о лорде Ренуэрте, лорде Актоне и многоуважаемом мистере Уильямсе.

Джиджи ахнула. Откуда он узнал? Она же была так осторожна, так осмотрительна!

– Твоя мать мне написала, – пояснил Тремейн с усмешкой; он явно наслаждался ее растерянностью. – Конечно, она хотела лишь одного… Хотела, чтобы я взбеленился от ревности и примчался из-за океана, дабы предъявить на тебя свои права. Уверен, ты ее простишь.

Джиджи в ярости стиснула зубы. Если в истории человечества существовали обстоятельства, оправдывающие матереубийство, то это был как раз тот самый случай. Завтра утром она первым делом запустит в прославленную оранжерею миссис Роуленд две дюжины оголодавших коз.

А потом скупит всю краску для волос, которая есть в продаже, и вынудит маменьку показать миру свою пробивающуюся седину.

– Так что выбирай, – миролюбиво предложил Тремейн. – Либо мы решаем дело полюбовно, либо я призываю этих джентльменов в свидетели. Ты же знаешь: все их признания окажутся в газетах – все до последнего слова.

Маркиза побледнела; она тут же подумала о Фредди. Фредди был ее личным сокровищем – надежный как скала и преданный как пес. И он так ее любил, что сразу же согласился пройти вместе с ней через все перипетии и ужасы развода. Но будет ли он любить ее так же сильно, когда все ее прежние любовники прилюдно распишут их амурные приключения?

– Какая муха тебя укусила?! – вскричала Джиджи. И тотчас сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Выплескивая чувства наружу, она только показывала свою слабость. – Мои адвокаты отправили тебе уйму писем, Камден. Но ты не соизволил ответить. Мы могли бы без труда аннулировать брак, не опускаясь до цирковых представлений.

– Мне казалось, мое молчание красноречиво свидетельствовало о том, что я думаю о твоей идее.

– Но я предложила тебе сто тысяч фунтов!

– Я стою в двадцать раз больше. Но даже если бы у меня не было ни гроша – никаких денег не хватит, чтобы заставить меня поклясться перед судом ее величества, что я и пальцем тебя не тронул. Мы оба прекрасно знаем, что в постели я задал тебе жару.

Леди Тремейн невольно вздрогнула, вспомнив о той ночи… Нет-нет, она не станет об этом думать. Все уже забыто, забыто навсегда…

– Дело в мисс фон Швеппенбург, да? – неожиданно спросила маркиза.

Камден смерил жену ледяным взглядом, от которого в былые времена ее коленки затряслись бы, точно пудинг.

– Джиджи, откуда такие мысли?!

Что тут ответить? Начать ворошить их прошлое? Пожав плечами, маркиза проговорила:

– Видишь ли, на вечер у меня назначена встреча, которую никак нельзя отменить. Но к десяти я вернусь. Могу выделить тебе четверть часа начиная с половины одиннадцатого.

Тремейн расхохотался.

– Вы, как всегда, нетерпеливы, моя дорогая маркиза. Нет, сегодня я к тебе не приду. Ужасно устал с дороги. К тому же после встречи с тобой мне понадобится несколько дней, чтобы пересилить отвращение. И будь уверена, я не стану подстраиваться под твое расписание. Я покину твою постель, когда захочу – ни минутой раньше и ни минутой позже, как бы ты меня ни умоляла.

Маркиза в изумлении уставилась на мужа.

– Да это самое идиотское…

Тремейн вдруг подался вперед и приложил указательный палец к ее губам.

– На твоем месте, дорогая, я бы промолчал. Не стоит говорить то, что ты хотела сказать. Ведь брать свои слова обратно – удовольствие не из приятных.

Джиджи энергично покачала головой; губы ее словно жгло огнем. Судорожно сглотнув, она выпалила:

– Я бы не стала умолять тебя остаться в моей постели, даже если бы ты был последним мужчиной на земле! Даже если бы я две недели подряд питалась одними шпанскими мушками…

– Что за фантазии посещают вашу головку, миледи? При том что мужское население земли живет и здравствует, ты и безо всяких возбуждающих штучек была настоящей тигрицей. – Тремейн оторвался от стола. – Все, на сегодня хватит! Я сыт тобой по горло. Желаю приятно провести вечер. И передай своему кавалеру мои наилучшие пожелания. Надеюсь, он не будет против, если мы с тобой покувыркаемся на супружеском ложе.