Граф Сэндборн пришел в ярость. Подумать только, он потратил целый вечер и добрую половину ночи на то, чтобы поймать старого лиса за хвост, и вот теперь все его усилия сведены на нет одним лишь запахом шоколадных пирожных! Было от чего прийти в ярость.

Габриэлла отклонилась назад и посмотрела на графа, как на сумасшедшего.

— Что вы делаете? — недоуменно спросила она, пытаясь освободить руки.

— Знакомлюсь с тобой, — коротко ответил он, а про себя подумал: «Валяю дурака».

Раздражение Питера постепенно улеглось, он отпустил руки девушки и с интересом посмотрел на нее. Ее волосы, прежде висевшие мокрыми прядями, начали подсыхать, и оказалось, что они очень красивы. А в бездонных голубых глазах можно было утонуть…

Внезапно граф понял, что хочет знать об этой девушке все.

— Если ты не можешь назвать мне имя своего жениха, тогда назови свое, — предложил он. Она заколебалась, и Питер наугад назвал ей несколько имен: — Полли? Мод? А может быть, Лиззи?

— Габриэлла.

— В самом деле? — он улыбнулся, и от этой улыбки Габриэлле стало не по себе. Она подумала, что подобной улыбкой мужчины удостаивают аппетитный бифштекс, прежде чем вонзить в него вилку и нож. — Какое романтичное имя, — продолжал между тем граф. — Скажи, Габриэлла, что такая честная и добродетельная девушка, как ты, делала ночью на Хей-маркете?

Тон, которым он произнес слова «честная» и «добродетельная», покоробил ее, но она все же решила ответить.

— Заблудилась… промокла… Я попала в беду, — сказала Габриэлла и, призвав на помощь все свое самообладание, добавила: — Полагаю, мне следует поблагодарить вас, сэр, за то, что вы назвали мне имена двух моих похитителей. По крайней мере, я теперь буду знать, против кого выдвигать обвинения.

Несколько мгновений Питер озадаченно смотрел на нее, а потом весело расхохотался. Его смех снял возникшее между ними напряжение, и у обоих в глазах заплясали веселые искорки.

Веселье прервал вежливый стук в дверь, и в комнату вошли слуги. Один нес угольное ведро, а второй — ведерко со льдом для шампанского. При виде распахнутой двери сердце Габриэллы бешено забилось, но здравый смысл остудил ее горячечный порыв. Куда бы она пошла, не имея ни денег, ни туфель и не зная даже, как отсюда выбраться.

Лакеи быстро и умело сделали свое дело и тихо удалились, оставив им холодное шампанское и жаркий огонь.

Габриэлла подошла к камину и, протянув к нему руки, почувствовала, как тепло волнами растекается по телу. Прошло несколько полных блаженства минут, прежде чем она ощутила легкое прикосновение к затылку. Резко повернувшись, Габриэлла быстро проверила пуговицы на спине и обнаружила, что две верхних расстегнуты.

— Я подумал, что ты захочешь снять с себя мокрую одежду, чтобы просушить ее, — заботливо и чуть виновато проговорил Питер. — Если ты подхватишь смертельную простуду в моей компании, я себе этого никогда не прощу.

Габриэлла отшатнулась и судорожно сжала руки в кулачки. Второй раз за сегодняшнюю ночь мужчина пытается снять с нее одежду. Два похищения и два обольщения… Боже, что же еще ей придется пережить, прежде чем, наконец, настанет утро.

— Благодарю вас, но я предпочитаю держать свою одежду при себе, — с трудом сдерживая волнение, проговорила она. — А если я умру от воспаления легких, то моя смерть будет, действительно, на вашей совести, — она прищурилась и добавила: — Если, конечно, у вас есть совесть.

— О, она у меня есть, — ничуть не обидевшись, ответил Питер. — Правда, я уже много лет не получал от нее известий, но это лишь потому, что не позволяю ей вмешиваться в свои дела.

С этими словами граф пододвинул к камину кресло и усадил в него Габриэллу. Затем он опустился на одно колено рядом с ней и потянул вверх край платья, обнажив насквозь промокшие нижние юбки и икры девушки. Габриэлла ахнула и попыталась опустить подол платья. Между ними завязалась странная борьба, и Питер в конце концов отступил.

— Послушай, Габриэлла, или как там твое настоящее имя, не будь занудой. Ты ведешь себя так, будто до сих пор ни один мужчина не видел твоих ног.

— Во-первых, Габриэлла — мое настоящее имя, — краснея от возмущения и стыда, заявила она. — А во-вторых, до сих пор ни один мужчина не видел моих ног.

Отчаянные обстоятельства взывали к отчаянным мерам. Габриэлла призвала на помощь всю свою смелость и решимость, наконец, сказать этому наглецу правду.

— Раз уж вам так интересно знать, что я делала ночью на Хей-маркете, — выпалила она, — так слушайте: я повздорила с матерью и выскочила из дома, не захватив с собой ни денег, ни даже перчаток. Я шла и шла… пока не поняла, что заблудилась. Начался дождь, и я спряталась в каком-то сарае. Тут появился тот старый джентльмен, которого вы называете премьер-министром, и он втащил меня в карету, привез к себе домой и прочитал проповедь о нравственном образе жизни. Воспользовавшись случаем, я убежала, но, как выяснилось, только для того, чтобы быть похищенной вторично, на этот раз вами. Вы тоже приняли меня за уличную женщину и вот уже несколько часов обвиняете во всех смертных грехах, — Габриэлла перевела дух. — Может быть, это звучит смешно и даже глупо, но это правда. Та самая правда, которой вы так добивались. А теперь, прошу вас, отвезите меня, пожалуйста, домой.

Он поймал ее взгляд и опять поразился глубине ее голубых глаз. Было что-то интригующее в таком странном сочетании хрупкости и самообладания. Одну минуту она казалась напуганной девчонкой, а уже в следующую была самоуверенной девушкой с претензией на благородство. Но не менее поразительным было сочетание свежести и чувственности, которые она излучала. Легкие шаги, покачивания бедер, движения плеч несли в себе обещание изумительного наслаждения, и в то же время эти соблазны явно не были умышленными. Все в ней было так просто, естественно и… реально, как запах шоколадных пирожных, который нельзя подделать. Повинуясь секундному порыву, Питер снова поднес руку Габриэллы к своему лицу и вдохнул. Запах стал слабее, но он все-таки был. Пирожные.

— Ты чудесно пахнешь, — промурлыкал он, и его рука, скользнув по запястью, двинулась вверх, к плечу. — Ты вся словно в облаке роз, м-мм, и этот слабый запах лимона в волосах…

Габриэлла с удивлением и плохо скрываемым ужасом наблюдала за его романтическими авансами. Пожалуй, это было худшее из всего того, что ей пришлось пережить за сегодняшнюю ночь. Питер Сент-Джеймс, кажется, твердо намерен выступить в роли соблазнителя, но ведь это погубит все ее планы! О каком замужестве тогда может идти речь? Габриэлла замерла, и тут ей в голову пришла гениальная мысль. Разговор! Может быть, ей удастся вовлечь его в разговор и тем самым хоть на время обезопасить себя.

— Граф Сэнд… как? — спросила она, откинувшись на спинку кресла и таким образом увеличив расстояние между ними на несколько дюймов. — Назовите мне еще раз ваше имя, милорд.

— Сэндборн, — ответил он и потянулся рукой к ее щеке. — Удачливая девочка.

Подцепить премьер-министра и графа за одну ночь удается не каждой, — пробормотал он.

— Значит, вы настоящий граф? — продолжала заговаривать ему зубы Габриэлла. — Я имею в виду мантию и лист в палате лордов, — услышав в ответ что-то невразумительное, она живо воскликнула: — Ну, тогда вы наверняка очень занятой человек. Ведь у вас есть дома и собственное имение, а может быть, и охотничьи угодья. Я права?

— Права, — сказал он, приподнимая голову. Этот интерес к титулу и богатству вызвал улыбку торжества на его губах. — У меня все есть, милая. Вся положенная графу роскошь. И дома, и экипажи… имение, банковские счета, фамильные драгоценности…

— Как мило! — воскликнула Габриэлла. — Полагаю вы много путешествуете? Зиму проводите на юге Франции, ну и тому подобное.

— Да, но не часто, — пробубнил он, расстегнул манжет ее платья и приподнял рукав вверх. — Не люблю пропускать парламентских сессий.

— А может быть, дело в том, что вам просто не хочется надолго разлучаться с женой и детьми? — лукаво спросила она.

— У меня нет жены и, соответственно, нет детей, — ответил Питер, покрывая поцелуями обнаженную руку девушки.

— Очень жаль, — совершенно искренне сказала она. Габриэлла надеялась, что упоминание о жене и детях может отвлечь графа от его похотливых планов. — Ну ничего, у вас еще есть время на то, чтобы обзавестись семьей. Вам ведь, наверное, не больше… э-э тридцати пяти?

— Тридцать. Боже, какая у тебя нежная кожа, — мурлыкал Питер, совершенно не обращая внимания на болтовню девушки. Он был уверен, что она прочно сидит у него на крючке.

Одной рукой граф обнял Габриэллу за талию, лишая ее возможности отстраниться, а другой принялся нежно поглаживать ее волосы и шею.

— На ощупь, словно лепестки роз в росе, а кожа такая прохладная и шелковистая… — приговаривал он, продолжая ласкать девушку.

— Пожалуйста, ваша светлость… нет! — взмолилась Габриэлла, всерьез запаниковав оттого, что ее попытки заговорить графу зубы потерпели полный крах.

Габриэлла никак не могла вырваться из объятия Питера и совсем уже было потеряла надежду, как вдруг в голове у нее что-то щелкнуло, и она услышала голос матери. Услышала так явно, как будто Розалинда находилась в этой же комнате. Жгучая страсть… романтическая любовь… Настоящий любовник воспринимает женщину всеми органами чувств… зрением, слухом, обонянием и осязанием… У девушки мелькнула шальная мысль, что граф, видимо, учился в той же амурной школе, что и ее мать. Он нюхал, разглядывал, гладил кожу и шептал на ухо нежные словечки… и в любую секунду готов попробовать ее на вкус.

По стандартам Розалинды граф — просто образцовый любовник — красивый, властный, богатый. Стареющая куртизанка была бы очень рада увидеть свою дочь в подобной компании. Питер страстно целовал шею Габриэллы, подбираясь все ближе и ближе к губам, девушка съежилась. Неужели это именно то, чему стоит посвятить всю свою жизнь? Неужели всегда ее будут разглядывать, обнюхивать, лапать и покусывать мужчины с неистовыми страстями и громкими титулами? Страсть и титул! Как раз то, чего хочет для нее Розалинда. Мысли Габриэллы лихорадочно заметались. Может быть, это ее шанс? Может быть, это единственная возможность вырваться из-под опеки матери и заполучить право самой распоряжаться собственной судьбой?