Симона Элькелес - Идеальная химия

Simone Elkeles

Perfect Chemistry

Copyright © 2009 by Simone Elkeles

© OOO «Клевер-Медиа-Групп», 2017

Все знают, что я идеальна. Моя жизнь идеальна. Моя одежда идеальна. Даже моя семья идеальна. И хотя все это полная ложь, я из кожи вон лезу, чтобы сохранить видимость этого. Выплыви правда наружу — она разрушит всю картинку, весь идеальный образ.

Стоя перед зеркалом в ванной под рев музыки из колонок, я стираю третью кривую стрелку, которую нарисовала. Черт, руки трясутся. Переход в выпускной класс и встреча с парнем после проведенного врозь лета не должны бы настолько меня нервировать, но у меня с самого утра все пошло наперекосяк. Во-первых, задымилась и умерла плойка. Затем оторвалась пуговица на моей любимой рубашке. Сейчас карандаш для глаз решил пожить своей жизнью. Если бы у меня был выбор, я бы осталась в своей теплой постели и ела шоколадное печенье весь день.

— Брит, спускайся. — Я едва слышу, что мама кричит из прихожей.

Моя первая реакция — проигнорировать ее, но это всегда вызывает лишь споры, головную боль и крики.

— Спущусь через минутку, — отвечаю я, надеясь, что смогу наконец ровно подвести глаз.

В конце концов мне это удается, я бросаю карандаш на столик, два-три раза осматриваю себя в зеркале, выключаю музыку и спускаюсь. Мама стоит внизу парадной лестницы и окидывает взглядом мой наряд. Я выпрямляюсь. Знаю-знаю. Мне уже восемнадцать, и меня не должно волновать, что думает мама. Но вы не жили в доме Эллисов. У мамы тревожное расстройство. Не того рода, с которым легко справиться при помощи маленьких голубых таблеток. И когда мама расстроена, все, кто рядом, страдают. Думаю, именно поэтому мой отец уходит на работу, прежде чем она проснется, чтобы не иметь дела с… в общем, с ней.

— Ужасные брюки, отличный ремень, — говорит мама, указывая на каждую вещь. — И из-за этого шума, который ты называешь музыкой, у меня разболелась голова. Слава богу, ты ее выключила.

— И тебе доброе утро, мама, — отвечаю я, подхожу и чмокаю ее в щеку.

От сильного аромата ее духов у меня щиплет нос. Она выглядит на миллион долларов в своем платье от Ralph Lauren Blue Label. Никто не сможет ткнуть в нее пальцем и раскритиковать ее наряд, это точно.

— Я купила твои любимые маффины по случаю первого школьного дня, — говорит мама, вытаскивая пакет из-за спины.

— Нет, спасибо, — благодарю я, ища глазами сестру. — Где Шелли?

— В кухне.

— Ее новая сиделка уже здесь?

— Ее зовут Багда, и ее еще нет. Она придет через час.

— Ты сказала ей, что у Шелли аллергия на шерсть? И что она дергает всех за волосы?

Сестра всегда без слов дает понять, что чувствует раздражение на коже из-за прикосновения шерстяной ткани. Дергать всех за волосы — ее новая привычка, которая уже несколько раз обернулась бедой. Происшествия в моем доме сродни автокатастрофе, поэтому очень важно их избегать.

— Да, я обо всем ее предупредила. И дала твоей сестре нагоняй сегодня утром, Бриттани. Если она и дальше будет так себя вести, нам опять придется искать новую сиделку.

Я иду на кухню, не желая дальше слушать маму и ее теории о том, почему Шелли бунтует. Шелли сидит за столом в инвалидном кресле и усердно уминает еду, пропущенную через блендер, потому что даже в двадцать лет моя сестра не может жевать и глотать, как это делают люди без физических ограничений. Как обычно, еда остается у нее на подбородке, губах и щеках.

— Эй, Шелл-белл, — говорю я, наклоняясь и вытирая ей лицо салфеткой. — Сегодня первый учебный день. Пожелай мне удачи.

Шелли протягивает дергающиеся руки и криво мне улыбается. Я люблю эту улыбку.

— Ты хочешь меня обнять? — спрашиваю я, потому что знаю, что ей этого хочется. Врачи всегда повторяют нам, что чем больше мы общаемся с Шелли, тем ей лучше.

Шелли кивает. Я осторожно обнимаю ее, стараясь, чтобы ее руки были подальше от моих волос. Когда я выпрямляюсь, мама ахает. Мне кажется, что это свисток рефери, останавливающий мою жизнь.

— Брит, ты не можешь пойти в школу в таком виде.

— В каком таком?

Она качает головой и недовольно вздыхает:

— Посмотри на свою рубашку.

Я опускаю глаза и вижу большие влажные пятна на белой рубашке от Calvin Klein. Упс. Слюни Шелли. Один взгляд на вытянувшееся лицо моей сестры говорит мне то, что она не может передать словами. Шелли очень жаль. Шелли не хотела испортить мой наряд.

— Ерунда, — отвечаю я, хотя в глубине души знаю, что это портит мой «идеальный» образ.

Нахмурившись, мама смачивает бумажное полотенце в раковине и трет пятно. Такое ощущение, что мне два года.

— Иди наверх и переоденься.

— Мама, это всего лишь персики, — осторожно замечаю я, чтобы не доводить все до скандала. Мне совершенно не хочется, чтобы сестра чувствовала себя виноватой.

— Пятно от персиков. Ты же не хочешь, чтобы люди думали, будто ты не следишь за собой.

— Ладно.

Как бы я хотела, чтобы у мамы был сегодня хороший день, день, когда она не достает меня по пустякам!

Я целую сестру в макушку, чтобы она не думала, что пятно меня огорчило.

— Увидимся после школы, — говорю я, пытаясь сохранить бодрый настрой. — Закончим наш турнир по шашкам.

Я бегу вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Оказавшись в своей спальне, я смотрю на часы. О нет! Десять минут восьмого. Моя лучшая подруга Сьерра с ума сойдет, если я поздно заеду за ней. Хватаю из шкафа светло-голубой шарф и молюсь, чтобы это помогло. Может быть, никто не заметит пятна, если я повяжу его правильно.

Когда я спускаюсь, мама уже в прихожей. Она снова изучает мой внешний вид.

— Мне нравится этот шарфик.

Уф! Когда я прохожу мимо нее, она сует мне в руку маффин.

— Съешь по дороге.

Я беру маффин. По пути к машине рассеянно надкусываю его. К сожалению, это не мой любимый черничный. Этот с бананом и орехами, и бананов слишком много. Он похож на меня — со стороны кажется идеальным, а внутри полная каша.

— Вставай, Алекс.

Я хмуро смотрю на младшего брата и зарываюсь головой в подушку. Я живу в одной комнате с братьями 11 и 15 лет, и единственное место, где я могу почувствовать себя наедине с собой, — это под подушкой.

— Луис, отстань, — глухо говорю я через подушку. — No estes chingando[1].

— Я не шучу! Mamá велела тебя разбудить, чтобы не опоздал в школу.

Выпускной класс. Я должен гордиться, что буду первым человеком в семье Фуэнтес, который окончит среднюю школу. Но после школы начнется настоящая жизнь. Колледж — это просто мечта. Последний год в школе для меня — как выход на пенсию в шестьдесят пять лет. Ты знаешь, что можешь сделать гораздо больше, но все ждут твоего ухода.

— Я буду во всем новом. — Луиса распирает от гордости, и его приглушенный голос слышен даже под подушкой. — Nenas[2] не смогут устоять перед таким латинским мачо.

— Молодец, — бормочу я.

— Mamá велела вылить на тебя кувшин воды, если не встанешь.

Личное пространство… Я прошу слишком многого? Беру подушку и бросаю через всю комнату. В яблочко. Вода выливается на Луиса.

— Culero![3] — кричит он на меня. — На мне же все новое!

За дверью спальни слышится хохот. Карлос, мой второй брат, смеется, как чертова гиена. Теперь Луис бросается на него. Пока мои младшие братья бьют и пинают друг друга, я слежу, чтобы стычка не вышла из-под контроля.

«Они отлично дерутся», — с гордостью думаю я, наблюдая за их разборками. Но как старший мужчина в доме, я должен это прекратить. Я хватаю Карлоса за воротник рубашки, но спотыкаюсь об ногу Луиса и вместе с ними падаю на пол.

Прежде чем я успеваю встать, мне на спину выливают ледяную воду. Быстро обернувшись, я вижу mi’amá[4] в рабочей форме, которая держит над нами ведро. Она работает кассиром в местном продуктовом магазине в паре кварталов от нашего дома. Платят чертовски мало, но нам много и не надо.

— Вставай, — приказывает она. Ее взрывной характер проявляется в полную силу.

— Блин, ма, — говорит Карлос, поднимаясь.

Mi’amá опускает руку в ледяную воду и брызгает в лицо Карлоса. Луис смеется — и, прежде чем успевает опомниться, тоже оказывается под холодным душем. Они никогда не поумнеют?

— Что-то не так, Луис? — спрашивает мама.

— Нет, мэм, — отвечает Луис, вытягиваясь, как солдат, по стойке «смирно».

— Какие-то еще гадости вылетят из твоего boca[5], Карлос? — Мама опускает руку в воду как предупреждение.

— Нет, мэм, — отвечает второй солдат.

— А ты, Алехандро? — Ее глаза сузились в щелки.

— Что? Я пытался их разнять, — говорю я невинно и улыбаюсь своей неотразимой улыбкой.

Мама брызгает водой мне в лицо.

— Это за то, что не разнял раньше. А теперь все одевайтесь и позавтракайте перед школой.

Вот и все, что я получаю за свою неотразимую улыбку.

— Все равно ты нас любишь, — кричу я ей вслед.

Быстро приняв душ, я оборачиваю полотенце вокруг талии и возвращаюсь в комнату. И вижу Луиса с моей банданой на голове — в этот миг во мне все сжимается. Я сдергиваю с него бандану.

— Не трогай ее, Луис.

— Почему? — спрашивает он. Невинные карие глаза.

Для Луиса это бандана. Для меня это символ того, чего больше не будет.

Как, черт побери, мне объяснить это одиннадцатилетнему ребенку? Он знает, кто я такой. Не секрет, что это цвета банды «Мексиканская кровь». Из-за расплаты и мести я оказался там, откуда теперь нет выхода. Но я скорее умру, чем втяну туда братьев.