После одиннадцати лет пребывания в Братстве Поля говорила о Марине Мирославовне вот так. Я молча ел свой кекс. Когда она произнесла имя г-жи Марины пренебрежительным тоном, мне стало неприятно. Я готов был встать и уйти, так и не выяснив интересовавших меня вопросов относительно ее выхода из Братства. И что нового могла она мне сообщить, если сама призналась, что ни в какие тайны Братства ее не посвящали. Ожидать чего-то от человека, который столько лет состоял в Братстве и ничего не замечал вокруг, было неразумно. Но я все же остался. Выходной день все равно уже пропал.

Чтобы дальше не слушать пространных рассказов Поли о жизни, я снова спросил о причине ее выхода из Братства. Ее глаза вновь погрустнели, она тяжело вздохнула и сделала большой глоток чая. Дальше она поведала мне историю о том, как болела ее мать, как она за ней исправно ухаживала и как, отлучившись из дому по каким-то делам Братства, не оказалась с ней в нужный момент, не успела, опоздала.

— Странно, но я даже не могу вспомнить, что именно делала в Братстве в тот день, кажется, перебирала какие-то бумажки, — в глазах у нее стояли слезы.

Я не знал, что сказать, да, наверное, и не надо было. Я жалел Полю, но, в конце концов, Братство здесь ни при чем. Я был разочарован, потому что ожидал услышать что-то о Братстве, а вместо этого услышал такую личную и такую печальную историю. Теперь в ее жизни неотступно будет присутствовать чувство вины, от которого она уже никогда не избавится. И как ни странно, в выходе Поли из Братства я видел только минусы. Жаль, что теперь это будет жизнь обыкновенной пенсионерки, без тайн, без интриг. А могла бы и дальше ничего не замечать, ни на что не претендовать, зато имела бы возможность общаться, ждать каких-нибудь событий и мероприятий, праздников и поездок, ощущать себя нужной и, главное, не быть одинокой. А теперь она осталась с болью в душе, и утешить ее было некому.

Из Братства Поля ушла не потому, что что-то узнала и поняла о них, нет, потому что так сложились обстоятельства. И только тогда ее вера во всемогущество Братства поколебалась. Считая, что Братство защитит ее и разделит с ней все горести, она вдруг увидела, что оно за нее не держится, что все внутри него продолжает жить своей жизнью, и так будет и дальше, с ней или без нее. И даже если бы она нашла в себе силы остаться, то каждый раз чувство вины давало бы о себе знать. Братство стало бы ей напоминанием. И она это понимала, если не умом, то интуитивно. Но я понял и другое, основной причиной ее ухода из Братства была обида на то, что не уговаривали, не удерживали. В основе лежало именно это. Если бы попытались удержать, она осталась бы. На протяжении одиннадцати лет она служила верой и правдой, а теперь ей дали понять, что это было ее личное желание, ее личная потребность, что, в общем-то, вполне соответствовало действительности. Ведь никто никому ничего не обещал. В костяк Братства она не входила все эти годы, и ее это устраивало. И все это время Поля служила не столько самому Братству, сколько окружающим ее людям, например, всем нам на базе, в заповеднике и в Доме. Поля всегда отвечала за кухню. В свое время она сама выбрала такую стезю, за ней этот пост и закрепили. Она в Братстве стала поваром. Люди уходили, менялись, некоторые оставались, и она оставалась. И, прежде всего, это было нужно ей самой.

Домой я возвращался со всеми этими мыслями, и думал о том, что я снова ничего не узнал. Говоря мне, что я прав, Поля и сама не понимала, что имела в виду. Хотя кое-что мне все же удалось узнать, например, то, что люди снимали, обменивали или покупали квартиры в районах, расположенных близко к Братству. И что в Братстве этим занимался специальный человек, который мог помочь в этом деле. Что в этом необычного или странного? Да вроде ничего. Но теперь мне стало известно, что есть люди, которые готовы ради Братства сменить место жительства. Не каждый готов вот так, просто взять и переехать! Я узнал и то, что Полю никто не обманул и жилье у нее никто не отбирал, как в сектах, о которых пишут в газетах и показывают по телевизору. Уже одно это меня успокоило. Правда, я не знал, на каких именно условиях был сделан обмен и чем осталась недовольна дочь Поли. Возможно, она была недовольна тем, что при любых операциях с недвижимостью существует большая доля риска. Полина Николаевна по неопытности могла не обратить внимания на то, что район отдаленный, квартира на окраине, что автоматически снижало ее стоимость, или на метраж, или еще на множество нюансов. Должно быть, ее дочь была более практична в таких вопросах. Имело ли какую-нибудь выгоду от сделки Братство? Возможно, и не имело. Но самое главное, старая квартира Поли была в одном доме с дочерью, что было очень удобно, а теперь они живут в разных районах, да еще и в разных концах города. Раньше, до происшедших событий, Поле казалось, что ее служение Братству не закончится никогда, а уже меньше чем через полгода года все изменилось. Теперь она жила возле Братства, в котором уже не состояла.

Я решил, что если повстречаю Полю вновь, то обязательно задам ей все свои вопросы. Сможет ли, захочет ли она на них отвечать, я не знал. Ей нужно было выговориться, и она пригласила на встречу меня. Она не обратилась к друзьям, близким или психологу, а обратилась ко мне. А сделала она это по той простой причине, что я состоял в Братстве. Я был тем, кто знает о Братстве, которое стало для нее жизнью. Ее желание говорить именно со мной свидетельствовало лишь об одном: она до сих пор болела Братством и не могла без него существовать. Наше общение было для нее способом удовлетворить свою непроходящую тягу к Братству, со мной она собиралась говорить о нем, я был для нее тем связующим звеном, той нитью, которую она не могла и не хотела обрывать. Когда мы прощались, Полина Николаевна обещала приглашать меня на все новые спектакли. Я поблагодарил, но предупредил, что очень много работаю и что у меня совершенно нет времени. Она все равно обещала звонить, а там уж как получится. Мне даже было предложено брать с собой свою девушку или друзей. Я еще раз поблагодарил, а сам подумал, что она и не догадывается, насколько одержима Братством.

После этой встречи Поля часто звонила мне и приглашала на очередной спектакль. Иногда она звонила спустя месяц или месяцы, иногда неделю, но каждый раз я благодарил и отказывался. В Братство я не ходил уже довольно давно, с тех самых пор, как мы с ней пили чай в торговом центре после спектакля.

XVII

Работа и учеба в университете завладели всем моим временем. Лекции для заочников проходили и по субботам, и по воскресеньям. Я умудрялся и работать, и посещать занятия. И теперь у меня не было ни одного выходного дня. Домой я приходил только для того, чтобы завалиться спать.

Как только я сдал все экзамены, жить стало гораздо легче. Лекции в университете мне очень нравились, несмотря на усталость, посещал я их с удовольствием. В прагматичном мире зарабатывания денег эти занятия были для меня чем-то вроде отдушины. К работе в офисе и к образу жизни офисного работника я как-то приспособился. Порой я даже был горд собой, своими успехами и продвижением по карьерной лестнице. Меня назначили начальником хоть и небольшого, но отдела, и теперь под моим контролем находились и регионы. Я начал довольно много ездить, правда, только в пределах страны. Каждый месяц я отправлялся в командировку. Планирование этих командировок лежало на мне. Все это время с Валерией Викторовной я поддерживал связь только в режиме переписки. Каждое утро я заходил в свой почтовый ящик и просматривал многочисленную корреспонденцию, на которую нужно было ответить по работе, но первыми я открывал ее письма. Я их не читал, а только пробегал глазами, к их детальному прочтению я возвращался в обед. Я делал себе кофе, садился в кресло и на некоторое время отстранялся от всех дел. А когда возвращался к работе, недоумевал, как можно говорить о ромашковом поле или винном погребе из своего будущего романа среди бела дня в рабочее время! Но это и было ее работой, ромашковое поле или винный погреб, куда переносило ее воображение, и являлось ее рабочим пространством. На какое-то время в ее писательские миры переносился и я, но затем мой обеденный перерыв заканчивался, и я возвращался к заполнению форм поставок и таможенным декларациям.

В одном из писем Валерии Викторовны я прочел о намечающейся поездке в Днепропетровск. Она была приглашена на какую-то очередную писательскую конференцию, где должна была выступать с докладом. На этот раз, не приглашая меня, она не преминула заметить, что ее ожидает купе, шикарный прием и комфортные жилищные условия, что в писательских организациях встречалось крайне редко. Я же прекрасно помнил о ее поездке на писательскую фиесту вместе с Лизой и финал этого путешествия. Чутье подсказывало мне, что я должен принять сие известие на уровне информации, но точно не как призыв к действию. Однако после получения письма я около полутора часов не находил себе места, работалось с трудом. К концу рабочего дня было принято решение ехать в командировку в Днепропетровск.

Покупкой билетов у нас в компании занимался офис-менеджер, нужно было только назвать дату, и билеты будут доставлены в офис. Я же хотел приобрести билет самостоятельно в надежде выяснить в кассе, в каком вагоне едет она.

Ехал я в соседнем вагоне. Со мной был наш юрист, Юля. Мы всегда ездили с ней вместе. Это была еще юная, но уже очень серьезная и амбициозная девушка. Ум у нее был развит не по годам, и дело она свое знала очень хорошо. Я оставил вещи на Юлю, а сам направился в соседний вагон. К моему удивлению и счастью, дверь в нужное мне купе была открыта. Валерия Викторовна повернула голову, глянула в мою сторону и тут же отвернулась, но уже через секунду в недоумении снова смотрела на меня. Я стоял и улыбался.