Мы шли по брусчатой дороге, затем свернули в рекомендованный Палычем обход, но все равно взбирались довольно долго. Юля даже согласилась отдать мне камеру. Когда мы все же одолели подъем, замерли от красоты, открывшейся перед нами. Вся Кременецкая долина была как на ладони. Я сразу же увидел иезуитский монастырь, в котором ныне располагался педагогический институт. Здание было и впрямь красиво. С горы оно представляло собой еще более грандиозное зрелище. Пока все осматривали крепостные развалины, мы с Юлей стояли на тропинке и любовались развернувшейся панорамой. По той же тропинке мы обогнули выступ и оказались на пологом склоне, залитом солнцем и покрытом зеленой травой. Никаких экскурсионных групп мы не заметили, кроме нас, здесь было всего несколько туристов. И тут Юля взялась за камеру, которую сняла с моего плеча. В основном она снимала нашу группу, я ходил за ней, и поэтому в кадр не попадал. Юля сняла башню и руины укреплений, сняла вид на долину, но это не было главным. Цель состояла в том, чтобы запечатлеть нашу группу на экскурсии.

Мы глянули на небо. Палыч не ошибся в своих предсказаниях. Над нами сгустились черные тучи, которые невесть откуда взялись. Ветер усиливался. Сейчас разразится небывалой мощи буря и хлынет проливной дождь. Укрыться будет негде, а спуск, еще и под проливным дождем, займет не менее получаса, это чтобы добраться до какого-нибудь укрытия, где можно будет переждать непогоду. Нужно было поспешить. Только мы об этом подумали, как я почувствовал первые капли. Юля поспешно убрала камеру назад в чехол, и мы начали спуск. Все были в сборе. Дорога размокла и была скользкой. Аня с Виталиком держались за руки. Вера с Анатолием тоже. Я протянул руку Юле. Капли были хоть и крупными, но теплыми. Грянул гром, а за ним и проливной дождь, но мы были уже внизу. Вокруг не было ничего, что могло бы послужить укрытием. Не останавливаясь, мы двигались в направлении главной улицы, откуда мы начали свой сегодняшний путь. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. С неба еще падали редкие капли, но уже вовсю светило солнце. Вскоре дождь прекратился.

На этом наша экскурсия была завершена. Теперь те, кто устал, мог отправляться в лагерь, а у кого еще оставались силы и желание, мог погулять по городу. День, и правда, выдался насыщенным. Аня натерла себе ногу и хотела быстрее вернуться в лагерь, но у Виталика были какие-то дела в поселке. У меня не было определенных планов. Но была возможность побыть с Юлей, и я решил ею воспользоваться. Так я мог с ней сблизиться и выведать что-нибудь новое о Братстве. Тогда Аня отправилась в лагерь с Юрой, который ожидал ее поодаль. А я снова взял у Юли камеру.

Сами не зная зачем, мы решили зайти на почту, мимо которой проходили. Кто-то даже решил позвонить по межгороду. Остальные рассматривали газеты, журналы и канцтовары. Лика захотела блокнот и наклейки, Юля тут же ей их купила. Я, сам не знаю зачем, приобрел блокнот и шариковую ручку.

На краеведческий музей, о котором в самом начале экскурсии говорил Палыч, сил уже не осталось. И мы направились в сторону тропы, которая вела к нашему лагерю. По дороге мы еще зашли в тот самый магазин, в котором я отоваривался по нашим общественным спискам. Хотелось пить, я купил пакет сока и протянул Юле. Она взяла и передала его Лике. Тогда я, сосчитав всех присутствующих, купил по пакету сока каждому и, раздав все, оставшийся снова протянул Юле. Но я не посчитал себя, и она снова отказалась в мою пользу. Мы ждали на улице, пили сок, а тем временем Юля купила килограмм охотничьих конфет. Перед подъемом мы решили отдохнуть и сидели в парке на лавочке.

Вечером у костра к чаю всем было выдано по две шоколадные конфеты. День был яркий и насыщенный впечатлениями, я чувствовал приятную усталость. Угощение пришлось по вкусу, чай казался ароматным и вкусным, как никогда. Юля знала, как сделать приятно всем, и позаботилась об этом.

Я сладко и крепко спал, когда кто-то начал тормошить меня за плечо. Спросонья я совершенно позабыл, о чем мы договорились с Аней накануне, поэтому в недоумении смотрел на нее. Постепенно память начала ко мне возвращаться, и я вспомнил, что обещал перед рассветом отправиться следить за вороном. Я не знал, на самом ли деле этот ворон существует или только в воображении Ани, но в ее рассказах он приобретал мистическую окраску. По ее словам, он появляется в предрассветное время, и мы не должны упустить момент. Кое-как во тьме я нащупал свою одежду и, вооружившись фотокамерой, выполз из палатки. Все еще спали. Аня за руку потащила меня к обрыву. Вся впадина, подобно ванне с пеной, была наполнена туманом. Мне сразу же вспомнилось место из Кастанеды о соблазне сделать шаг в бездну. В этот туман действительно хотелось окунуться, он казался таким густым и мягким, представить себе, что сквозь него просто рухнешь наземь, было невозможно. Аня сильно дернула меня за рукав, и я приземлился на коврик с ней рядом. Я хотел было что-то сказать, но она закрыла мне рот рукой. Тогда я устроился поудобнее и прикрыл глаза. Было зябко. Видимо, я даже успел задремать, потому что Аня снова меня стукнула. Я открыл глаза, уже было совсем светло. Я перевернулся на живот и замер. Над обрывом пролетал огромный черный ворон. Я схватился за камеру. Он летел над самым туманом в сторону холма, укрытого густой зеленью. В полнейшей утренней тишине он царственно взмахнул крыльями и раздался его клич, после которого проснулось все вокруг: защебетали птицы, послышалось стрекотание насекомых и взошло солнце. Я не мог поверить ни своим глазам, ни ушам. Мне удалось снять его на фоне лесной чащи. Но теперь ворон снова летел в нашу сторону. Мы не разговаривали и не шевелились. Царь здешних мест сел на дерево. Между нами была пропасть, преодолеть которую можно было только в обход. Недолго думая, Аня вскочила, я за ней. Прятаться и красться уже не было никакого смысла, перепрыгивая через пни и кочки, мы неслись вниз по уступу, в то время как он просто сидел и наблюдал за нами. Подпустив нас на довольно близкое, но не менее сотни метров расстояние, он взлетел. Аня всплеснула было от отчаяния руками, так ей хотелось подойти ближе, как мы увидели летящее вниз перо. Летело оно, как в замедленной съемке, качаясь из стороны в сторону. Когда мы прибежали, черное как смоль перо лежало на земле. Аня взяла его в руки и не выпускала, как мне показалось, целый день. И, конечно же, она собиралась забрать его с собой домой.

Работали мы только в первой половине дня, после обеда погода испортилась, и мы нашей привычной компанией в палатке играли в карты. Послышался тихий голос Юли. Я тут же откинул противомоскитную сетку и пригласил ее войти. При этом я был уверен, что она откажется и вызовет кого-нибудь из нас наружу, но Юля уже пробиралась через нашу обувь внутрь. Вслед за ней пришел Виталик. Даже не догадываясь, о чем пойдет речь, мы приготовились их слушать. Оказалось, что причиной был день рождения самого младшего участника нашей группы, Данилы. Он был моложе всех, даже Лики, потому что двенадцать ему только должно было исполниться. Он был отличным малым, компанейским и не капризным. Несмотря на его возраст, никаких проблем с ним не возникало. Он всегда и тренировался и трудился наравне со всеми, не требуя каких-либо поблажек. За одно это его уже стоило уважать. Вдобавок он был открыт сердцем и добр душой. Его мама втайне от сына дала Виталику деньги и просила накрыть сладкий стол. Подарок сыну был ею заранее куплен и также передан Виталику. Теперь Юлия делилась с нами своими идеями по поводу того, как в честь именинника украсить лагерь, сколько воздушных шариков купить и в котором часу встать, чтобы к пробуждению виновника торжества все уже было готово. На этот раз я не вызвался идти в город за покупками, а на следующее утро проспал, и все украсили без меня. Данилу не будили, дали поспать. Когда он все же выспался и, ни о чем не подозревая, вылез из своей палатки, весь лагерь выглядел празднично, а на него обрушились поздравления со всех сторон. Ребенок понял, что о его дне рождения известно всем. И это первое впечатление было организовано именно Юлей. Я и подумать не мог, что какие-то шарики могут иметь такое значение. Затем парню вручили подарок — деревянный парусник, передали поздравления от мамы, а вечером был обещан сладкий стол. Но, похоже, больше всего ребенка обрадовало то искреннее к нему внимание, которым встретил его этот день. Юля точно знала, что делает. А я пожалел, что почти не принимал в этом участия.

Вечером были сладости и вино. Вино — это, пожалуй, единственный из алкогольных напитков, который разрешалось распивать в стенах Братства в связи с каким-нибудь поводом, конечно же. Никогда ничего другого я не видел. Здесь, на лоне природы, традиция была продолжена. Правда, мы с ребятами, когда ходили в город, пили там пиво.

Все конфликты, которые возникали в лагере, это были и не конфликты вовсе. Это я для себя обозначил их таким словом. Просто возникала какая-нибудь ситуация, на которую Юля взирала молча, но выглядела она при этом крайне удрученной. Взгляд ее был не столько осуждающим, сколько грустным. В такие моменты появлялось понимание, что что-то не так. И вот эти «что-то не так» я начал подмечать именно в связи с нашей компанией, потому что с остальными все было так. Они не делали ничего, на что можно было бы обратить внимание. Да и мы не делали ничего такого, просто мы сдружились, проводили почти все время вместе, некоторые из нас открыто демонстрировали свои чувства, например, Юра к Ане. А я пытался ухаживать за Юлей. Это были совершенно невинные попытки. Юля мне нравилась, я знал, что она близко общается с Мариной Мирославовной, и поэтому хотел с ней сблизиться. Но каждый раз она смотрела своими грустными глазами и снова и снова давала понять, что выделять ее среди остальных не стоит. В этом плане она вела себя, как г-жа Марина. Я прекрасно относился к нашему коллективу, но совершенно одинаково относиться ко всем я не мог! Кто-то был мне ближе и интереснее. Я считал это совершенно нормальным и естественным для любого человека. Невозможно любить всех. Но передо мной был наглядный пример, Юлия демонстрировала одинаково хорошее, доброе отношение к каждому — к маленьким и большим, к мальчикам и девочкам. И если старшие ученики в Доме пытались имитировать это, то Юля была в этом абсолютно искренна. По крайней мере, мне так казалось. Я же не мог, как она! Я всегда сосредоточивался на близких мне людях, друзьях и я не стыдился своих теплых к ним чувств. А когда влюблялся, все вокруг исчезало и начинала существовать только она. В такие моменты у меня все было написано на лице. При всем желании я не смог бы этого скрыть. Мои друзья меня понимали и прощали. Через какое-то время влюбленность проходила, я возвращался к нормальной жизни и с удивлением начинал отмечать для себя такие явления, события и факты, как время года, погода, день недели, конец учебного года. Это являлось первым признаком того, что я начинаю приходить в себя от захлестнувших меня чувств. В случае с Юлей все было иначе, я не был в нее влюблен. Я был влюблен в ту ее часть, которая напоминала мне М. М. Юля была для меня ее отголоском. О любви ко всем часто и много говорила г-жа Марина. Это и Марк Аврелий — «Люби людей всем сердцем», «Делать добро другим, значит, делать его самому себе», и стоики, которые обращали свою любовь на все человечество, потому что в нем царит мировой разум. Теперь появилась возможность воплотить эти идеи в жизнь, но у меня плохо получалось. Из нашей группы Аня, понятное дело, была мне самой близкой, парней я считал своими новыми друзьями, к Юле я испытывал симпатию и интерес в связи с М. М. К остальным участникам нашей группы чувства мои были умеренными. Кто-то из них мне был менее интересен, кто-то не интересен вовсе, а некоторые даже раздражали. Но это единичный случай. В общем и целом я относился ко всем хорошо. Как говорил Оскар Уайльд: «Ты любишь всех, а любить всех — значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны».