— О, так я вам расскажу сейчас, коль временем располагаете?

Не глядя на Сергея, я утвердительно закивал головой.

— Сейчас у нас здесь институт, это вы, наверное, знаете, — педагогический. А раньше была гимназия, потом лицей. И духовная семинария здесь была. А еще раньше был костел, вот и иезуитский коллегиум еще в середине прошлого столетия был построен. Иезуитский орден здесь был. Но потом их изгнали, а здание отдали под гимназию. Учебные корпуса к костелу пристроили. И вот.

— Орден! — только и вымолвил я.

Старик, владеющий темой не хуже любого экскурсовода, пустился в исторические детали основания и развития гимназии. После того как я услышал слово «орден», мне сложно было сосредоточиться на чем-либо еще. Я пытался вникнуть в его увлекательное повествование, но не мог, все мысли занимал упомянутый «орден». Внимание вернулось ко мне, когда речь зашла о библиотеке гимназии — огромном по тем временам собрании, которое насчитывало около пятидесяти тысяч томов. Я взглянул на Сергея, он стоял со скучающим видом, и ему явно не терпелось идти дальше. Сторож не унимался, а я понял, что к рассказу об ордене он больше не вернется, как вдруг услышал не менее занятную историю: гимназия была преобразована в лицей, который затем был закрыт из-за революционного польского движения и перенесен в наш нынешний киевский национальный университет.

— А ботанический сад, где вы работаете, был заложен еще во времена лицея. А земли наши называли Волынскими Афинами.

— Да, земли у вас, и правда, знатные. Афины?!.

— А это вот наш дворик, вроде дворцового курдонера. Здесь раньше был уклон, вот архитектор и сделал террасу, лестницу, балюстраду и каменные фонарики.

После «иезуитского ордена» и «Волынских Афин» я даже не удивился архитектурной терминологии из уст сторожа. Рассказывал он от души, было видно, что он влюблен в эти места. И рассказывал бы еще долго, но скучающий вид Сергея вынудил его прерваться.

— Вы, ребята, если спешите куда, то в следующий раз заходите, коль желание будет. Я и чаем вас напою с домашним вареньем. И расскажу еще, что знаю. Вон военные памятники напротив, а дальше францисканский монастырь 1606 года, сейчас православный. Вы хорошее дело делаете, поэтому буду рад. И если на Замковой горе еще не были, обязательно сходите, с нее всю нашу долину видно. И ее отовсюду видать, вон она крепость, замок Боны, точнее, то, что от него осталось. Две башни уцелели. По главной улице пойдете до указателя, потом по стрелке и по серпантину наверх. Вы увидите, туда экскурсии водят. Это наша главная достопримечательность.

В указанном направлении мы увидели на вид абсолютно неприступный, заросший густой зеленью холм, на котором находилась крепость. Я сердечно поблагодарил этого милого человека и пообещал, что еще зайду. Мы отправились дальше, вниз по улице. Мне не хотелось разговаривать, я был под впечатлением от увиденного и услышанного. Сергей, к счастью, был не из разговорчивых.

По всем описанным стариком признакам мы вышли на главную улицу. Об этом свидетельствовал газетный киоск, двух-, максимум трехэтажные строения, проезжая часть с малочисленными машинами и редкими, по сравнению с городом, прохожими. Продуктовый магазин нужно было искать где-то здесь. Мы направились в противоположную от площади сторону, миновали парк. Я рассматривал витрину фотостудии, наличие которой в этих краях меня удивило, когда Сергей обнаружил на противоположной стороне магазин. Это был совсем небольшой магазинчик, но мы приобрели в нем все, что требовалось. Нас ждали с покупками, и нужно было возвращаться. Теми же тропами, только с кладью, мы добрались до нашего лагеря.

Наше долгое отсутствие не осталось незамеченным и даже вызвало переполох. Виталик уже собирался идти нас искать. Тата нас отчитала. Сергей, как нашаливший ребенок, слушал ее, опустив голову, я же собирался положить этому конец, но Юлин взгляд остановил меня. Мне сложно было объяснить, что именно я увидел в ее глазах. Мне показалось, это была симпатия, понимание и молчаливая просьба принять то, что говорит старшая. При виде моей кротости Аня разозлилась, а я не смог объяснить ей, почему смолчал. Признаться, я и сам от себя этого не ожидал.

Мне никак не удавалось рассказать Ане о новых фактах в нашем деле, связанных с Братством. Когда же она выслушала меня, сразу позабыла о своем недовольстве и даже возмущении моим и Виталика поведением, в котором якобы отсутствовала какая-либо самостоятельность, что, по ее мнению, недопустимо для уже взрослых, как она думала о нас раньше, мужчин! О своей первоначальной кротости и послушничестве в Братстве, которые меня так когда-то напугали, она уж и позабыла.

Этим вечером я приободрился. Мысли о Братстве и г-же Марине хлынули в сознание безудержным потоком. И если на первых порах мне казалось, что я здесь только теряю время, то теперь я понимал, что это не так.

На следующие утро я снова проснулся под чьи-то крики: «подъем». Потом тихий и спокойный голос Юли пригласил дам и рыцарей пожаловать на зарядку, потом на завтрак, а затем на работу. Еще некоторое время я оставался в спальнике, представляя, с какой поспешностью выбегал бы из палатки, будь это голос Марины Мирославовны.

После завтрака, который для нас снова приготовили Поля Николаевна со своей верной помощницей Галей, всем парням выдали лопаты и обозначили участок работ. Задача состояла в том, чтобы выкорчевать из земли громадный корень спиленного дуба. Как нам объяснили, на этом месте будет разбит еще один участок для посадок. Девчонки, как и в прошлый раз, должны были отправиться на прополку цветника. Но тут случился бунт на корабле, и главным действующим лицом этого инцидента была Аня. Она запротестовала и твердо вознамерилась идти с нами. Взяв лопату, под возгласы и аплодисменты всей мужской половины Аня примкнула к нашей группе. Лично я не видел никакой проблемы в том, что она пойдет с нами. Но, как всегда, вмешалась старшая. Пока Аня пыталась отстоять свое право самой выбирать род деятельности, Виталик, потупив взгляд, лишь молча стоял в стороне и ковырял лопатой землю. Никто не уходил, все ждали, чем все это закончится. Юля отвела Аню в сторонку, и уже спустя несколько минут они вместе направлялись к оранжерее. А мы отправились выкорчевывать громадный корень.

Труд, и правда, оказался непосильным для женских рук. Мы планировали закончить к обеду, но не тут-то было. Прошло уже несколько дней, а корень все еще торчал в земле. В лагерь мы возвращались абсолютно обессиленные, мокрые от пота. В такие минуты я вспоминал о море. Мылись мы в душе, который сами и соорудили. Здесь, в лагере, я привык к постоянным физическим нагрузкам, и если в первые дни сразу же после ужина я заваливался спать, то теперь у меня оставались силы для игры в мяч.

Тата с сыном уехала, и всем стало легче дышать. У Ани больше не портилось настроение, Виталик стал чуть смелее и активнее, они теперь спали в спальнике под открытым небом на краю обрыва. Анатолий после инцидента со старшей стал любимцем публики. А произошло вот что. Как-то вечером у костра, когда Тата проводила очередной плановый концерт, Толик пришел с губной гармошкой и стал подыгрывать Ване. Получалось отлично, но старшая была недовольна и открыто это демонстрировала. Когда ее сыну потребовался перерыв, Анатолий начал играть мелодии сам, и тогда ее протест вылился в слова. Никто не понял, в чем, собственно, дело, но на этом вечер был окончен, и все разошлись по своим палаткам. Уезжая, Ваня гитару забрал с собой. У нас только и оставался, что Анатолий со своей губной гармошкой.

Солнечная погода закончилась, зарядили дожди. А дождь с самого утра означал, что все работы отменяются на целый день. Теперь я высыпался. Мы с Аней сдружились с каратистами, включая самого младшего, и проводили почти все время вместе с ними. Вместе мы ходили в город, вместе играли в мяч и в карты, собираясь вечером в нашей палатке. Мы и к костру перестали выходить. Нам было весело, мы рассказывали анекдоты и разные истории, много играли и смеялись. Аня и Юра явно симпатизировали друг другу, или нет, точнее будет сказать, Юра был влюблен в Аню. Аня была единственной девушкой в нашей тесной компании, и все мы за ней ухаживали. Пока Виталик занимался общественными делами, а делал он это постоянно, Аня проводила время с нами. Да, у нас сложилась компания, и мы немного обособились от коллектива, но не видели в этом ничего плохого. Виталик никогда не присоединялся к нам, потому что ему нужно было быть на виду. Он все время был в лагере, рубил дрова, складывал их, поддерживал костер, помогал дежурным или что-нибудь мастерил. Если раньше Тата вела наблюдение за всем и всеми, то теперь это делала Юля, но она избегала замечаний и ни на чем не настаивала.

В середине срока к нам прибыло пополнение. Приехали муж Юли, Вячеслав, студент-физик по имени Константин и девчонка Лика двенадцати лет, которая ходила за Юлей по пятам. Вячеслав жил отдельно, в палатке с парнями. По их поведению никто никогда и не догадался бы, что они муж и жена. В общении они не проявляли никаких супружеских чувств. Я не видел, чтобы они сидели в обнимку или держались за руки, не говоря уже о том, чтобы они целовались и спали вместе. Это было странно. Славик также был из старших учеников Братства. После приезда он не уделял внимания ничему, кроме работы. Казалось, он приехал лишь для того, чтобы продемонстрировать нам свой энтузиазм, активность и трудоспособность.

Помимо нашей компании, в лагере обособились еще два человека. Это были вполне взрослые люди. Отсутствия Веры и Анатолия вначале никто не заметил. Как-то их не было очень долго, затем они вместе появились за ужином и так же вместе после него удалились. С тех пор их стали видеть вдвоем все чаще. И в очень скором времени это была очевидная пара. Я был рад за Веру, быть может, теперь она не будет вспахивать поля, как бульдозер. Теперь у нее появились другие интересы — мужчина.