Проходя мимо «тайной комнаты», я успел заметить пробивающийся через щель свет. В руке я сжимал заветный клочок бумаги. Оставаться до полуночи и следить за Домом, теперь не было никакого смысла. Я вышел на дорогу и отправился к машине, чтобы сразу же ехать домой. Ее я предусмотрительно спрятал за углом.

Я радовался предстоящим выходным. Уж больно много мыслей побывало в моей голове за это время. Нужно было все их уложить в каком-то порядке. И самому мне с этим точно не справиться. Одна голова хорошо, а две лучше. Я намеревался завтра же позвонить Ане и договориться о встрече. Выходные обещали быть насыщенными и продуктивными. Я многое собирался с ней обсудить.

Чуть ли не с порога я начал пересказывать Ане лекцию о творческом процессе, которую я прослушал у Валерии Викторовны в университете. Валерия Викторовна тоже упоминала о Платоне, и Платон, в ее интерпретации, предстал предо мной в несколько ином свете, в другом контексте. Именно тогда, на этой лекции, я понял, насколько отличалась подача материала Валерией Викторовной и Мариной Мирославовной. Из любого учения г-жа Марина вычленяла и затем культивировала лишь одну составляющую — ученичество. Помимо ученичества речь шла лишь о поиске истины и необходимых для этого качествах. «Поиск истины» был часто употребляемым термином, который имел довольно широкое и абстрактное значение. Валерия Викторовна была конкретна, все называла своими именами, не избегала тем, которые затрагивали все существующие страсти, включая сексуальные, и пользовалась четкими определениями.

Аня слушала меня с нескрываемым интересом. Я же с увлечением и азартом частного детектива, расследующего дело века, старался нарисовать ей всю сложившуюся в моей голове картину. Я использовал аргументы и констатировал факты, оперировал доводами и выдвигал гипотезы, проводил параллели и сравнивал. Но о главном я молчал. Я не признался ей в том, что воспользовался «служебным положением» в личных целях.

Я настолько был очарован Мариной Мирославовной, что готов был верить ей, несмотря ни на что. Неудивительно, что, слушая ее, я терял всякую бдительность и вместо того, чтобы различать скрытый смысл ее реальных посланий, я просто растворялся в звучании ее голоса. Из многочисленных тем и вопросов, рассматриваемых на ее лекциях, я сосредотачивал свое внимание в основном на поэтических словах о романтической любви. Ради такой любви я был готов и к ученичеству, и к поиску истины, и к подвигу, и к любым свершениям.

Ученичество, служение в тайных обществах и орденах оставались для меня мифическим, далеким прошлым минувших эпох, никак не связанным с настоящим временем и Братством. А вот что из лекции фиксировали остальные, что вычленяли они? Как речи г-жи Марины воспринимались другими слушателями? Что из сказанного понимали они и как это влияло на них? Этого я знать не мог. Каждый слышал и понимал что-то свое. Находились, например, такие уникумы, которые, внимательно слушая и даже конспектируя лекцию о почтительном отношении к наставнику и благородной тишине в школе Пифагора, тут же перебивали лектора на полуслове. Если она не реагировала, стараясь не сбиться и не прерывать лекцию, они упорствовали до тех пор, пока с ними не вступали в дискуссию. Хоть Марина Мирославовна и пыталась при этом сохранять невозмутимый вид, она была недовольна, я это видел. Она вовсе не претендовала на величие Пифагора, но на элементарное уважение право имела. Я злился на тех, кто смел ее перебивать, кто считал дозволенным выкрикивать с места все, что взбредет в голову. Это уже вопрос воспитания. Как-то она об этом так и сказала, и я с ней был полностью согласен.

Когда я рассказал об этом Ане, она сделала вывод, что я все же сравниваю Марину Мирославовну с гуру, что я провожу такую параллель. Я попытался ей возразить, но затем понял, что так и есть. Переняв от меня эстафету, теперь анализировать и проводить параллели принялась Аня. Заменив фигуру Пифагора г-жой Мариной, она сравнила учеников пифагорейской школы с членами Братства, подтвердив мои недавние выводы о модели иерархической структуры Братства. Аня подвела меня к компьютеру и ввела в строку поиска: «Пифагор». Зайдя на первые попавшиеся сайты, открывшиеся на запрос, Аня дала мне время на прочтение, а сама отправилась готовить чай. Вернувшись, она обратила мое внимание на то, что в лекциях Братства о Пифагоре не было сказано ни слова о числах, основных музыкальных интервалах, геометрических точках, линиях, плоскостях и бесконечности пространства, о которых я только что прочитал. Исключительно об ученичестве, покорности и служении, пришли мы к единому мнению.

За чаем мы уже вместе продолжили чтение в интернете и выяснили, что о строгом отборе кандидатов в Пифагорейскую школу с ее высочайшими нормами нравственности известно лишь из мифов, рассказов учеников и слухов, имеющих разные интерпретации. Также мы узнали, что школа была сожжена, но нашлись последователи, продолжившие дело своего учителя. Отбор кандидатов в школу оставался по-прежнему строгим. Были лекции, слушание которых являлось испытательным сроком. Далее кандидат принимался в ученики и учился внутренней тишине, учился внимать учителям. Только для избранных наступал этап медитаций, а остальные развивали свои творческие способности в служении.

Мы с Аней переглянулись.

— Да, что-то мне все это напоминает! Но, Саша, ты же не хочешь сказать, что они последователи Пифагора?

Но я уже и сам не знал, что хочу сказать. С таким же успехом они могли быть и последователями Платона, и какого-нибудь эзотерического или масонского общества, ордена. И одно дело быть последователями, а совсем другое — использовать чью-то идеологию и форму в своих целях. И снова возникал вопрос, в каких же целях? Нам предстояло это выяснить. Но я точно знал, что ответ на все вопросы кроется в самой г-же Марине. Не в Юле, не в ком-нибудь еще и даже не в Форте. Юля была введена в заблуждение. Она служила Братству верой и правдой, испытывала перед Братством и учителями чувство благоговения, это было видно. Конечно, по сравнению с г-жой Мариной ее лекции были намного слабее, но делала она свое дело искренне, очень старалась, и уже этим вызывала симпатию. Рядом с ней я и сам невольно становился покладистым и смиренным. Фортунатэ, наверное, знал об истинных целях Братства, но никогда никому не открыл бы их, тем более мне. Но, наверняка, он открыл их своей жене! Правда, в заблуждение могла быть введена и она, но я свято верил в ее разум. Такую женщину не так-то просто обмануть, хотя и возможно. Тайны Братства, за которыми стояла или могла стоять Марина Мирославовна, в такой степени волновали только меня. Для Ани, например, Братство было лишь территорией, где она могла встречаться с понравившимся ей парнем. Она была влюблена, но не так, как я в Марину Мирославовну.

Однажды Аня пожаловалась мне на Виталика. Проблема заключалась в том, что он все рассказывает Форту. В это «все» входили даже интимные подробности их отношений. Как-то он сам сказал ей об этом. Это откровение явилось причиной их первой ссоры, после которой влюбленность Ани пошла на спад. А Виталий никаких оснований для ссоры не видел и пребывал в полном недоумении от такой реакции своей возлюбленной. Он даже не понял, что, по сути, произошло. Я попросил Аню рассказать обо всем подробнее, и она поведала мне все, что знала о членстве Виталия в Братстве. Пришел мой черед слушать и удивляться. По длительности обучения он состоял в группе старших учеников. Однако он не входил в костяк привилегированных, тех, кому доверяли вести группы, направления внутри организации, читать лекции, то есть быть одним из руководителей. Сам он объяснял это своим несовершенством и плохой кармой. У него были жена и ребенок. К тому времени, как он начал встречаться с Аней, его брак распался. Кризис в их семейных отношениях наступил вследствие принадлежности Виталия к Братству. Супруга требовала от него большего внимания к семье, к сыну. Того, что он зарабатывал, не хватало даже на еду. Виталий работал тренером по каратэ при небольшом спортивном клубе, где проводил тренировки по утрам. Все остальное время он находился в Братстве. Деньгам неоткуда было взяться. Разрыв спровоцировало первое сентября, когда сын пошел в школу и необходимо было покупать школьные принадлежности. В общем, содержание семьи всецело легло на плечи женщины, и ей это в конце концов надоело. Виталий сильно переживал, страдал и мучился, но менять ничего не собирался. Всякий раз со всеми своими горестями и печалями он отправлялся в Братство на аудиенцию к Форту. Ссоры в семье случались все чаще, а Виталий с той же частотой плакался в жилетку старшему. В отличие от жены Виталика, Фортунатэ был доволен своим учеником, ведь вместо семьи и работы тот каждый раз выбирал его, Форта, гуру, и служение Братству. Так проходили годы, пока жена Виталика не подала на развод. И даже тогда Виталий не рассматривал возможность выбора между семьей и Братством. Об отказе от Братства не могло быть и речи. Он всецело погрузился в теорию своего наставника о причинах всех бед и прочно в ней «обосновался». Заключалась эта теория в следующем: Виталий ошибся, его выбор пал не на ту женщину, потому что она не смотрит с ним в одном направлении, то есть в направлении Братства (о Братстве его жена действительно ничего не желала слышать и не позволяла даже заикаться о своем вступлении в него). А такая жена — это наказание за ошибки прошлых жизней, плохая карма. Наказание нужно принять как должное, выстрадать, вытерпеть, а вину искупить. Но уже сейчас необходимо засевать свое кармическое поле семенами будущих всходов, и делать это следует в виде членства в Братстве. Виталик в Братстве, а значит, теперь он на правильном пути. Своим служением он оградит себя от подобного рода ошибок и страданий в будущем, в своих следующих воплощениях. Братство и есть то место, где есть возможность «подправить» карму.

После всего услышанного я уставился на Аню. Она рассказывала об этом так спокойно! У меня возникал лишь один вопрос, зачем ей такой парень? Вопрос снимался только в том случае, если Аня не рассматривала их отношения сколько-нибудь серьезно. Да, человеком Виталий был неплохим, это было видно с первого взгляда. Но если он настолько подвержен влиянию со стороны и не способен на собственные решения, чего могла ожидать от него девушка? С виду Виталий был вполне адекватным, да и в разговоре производил впечатление развитого человека. Но то, о чем поведала мне Аня, не лезло ни в какие ворота. Я вспомнил прямую спину и завороженный взгляд Виталика летом, когда он слушал Форта. После рассказанного Аней мне стало его жалко. С тех пор я не ревновал Аню, я просто не мог ревновать ее к нему. К тому же он был нашей единственной надеждой. Хоть парень и не был вхож в высшие круги Братства и о многом не знал, но на начальном этапе это было все же лучше, чем вообще ничего. Мы с Аней договорились, что она как можно чаще будет говорить с ним на интересующие нас темы и, если что-нибудь узнает, тут же сообщит мне. Аня стала моим сообщником.