– Только ты да я, – сказал Кэррик, открывая дверь машины. Внимательно посмотрел направо и налево, прежде чем выпрыгнуть.

Я бы с радостью поехала к Альфе. Принять ванну, поесть, лечь спать, и как будто ничего не было, но дело зашло слишком далеко. Джунипер пришлось занять мое место. Часы тикают. Нужно много успеть, пока там не сообразили, что меня подменила сестра.

– Удачи! – пожелала Кейт и захлопнула за нами дверь.

Вот мы с Кэрриком и снова одни, предоставлены сами себе. Крид-Бэрракс находится на одном конце города, а Маркус отвез нас в другой конец и дальше, в пригород. Кэррику вновь пришлось поддерживать меня. Я высматривала, где тут можно спрятаться, хотя не так уж это было необходимо, ведь мы находились в тихом проулке и солнце уже зашло. В темноте прятаться легче, но уже немного оставалось до комендантского часа, когда появляются патрульные, – вот тогда снова начнутся проблемы.

– Каков план? – спросила я.

Он повернул к себе ладонь, словно там были записаны пункт за пунктом.

– Спасти Селестину Норт, самую красивую девушку на земле. Ставим галочку. Дальше. Извиниться. – Он посмотрел мне прямо в глаза, смиряя свою гордыню. – Прости, что я сразу не рассказал тебе про Эниа Слипвелл, виноват, но поверь: я правда хотел как лучше. Все, что я делал, я делал ради Заклейменных, ради тебя и меня. И уж никак не хотел сделать тебе хуже. Что бы я ни говорил, что бы ни делал – все правда. Я стараюсь как могу.

Да, в его сердце нет лжи. Я это понимала и не собиралась больше спорить с ним. И все же – пусть еще чуть-чуть пострадает. Пусть скажет все до конца.

– Я думал, достаточно спасти тебе жизнь, это послужит извинением, сама понимаешь, и не придется все говорить словами, – сказал он и прикусил губу, чтобы скрыть нахальную усмешку.

– Хм, ну вообще-то не жизнь – они всего лишь собирались сделать пересадку кожи, а не покончить со мной. Но все равно я ценю твою помощь.

– Все тебе недостаточно хорошо! – фыркнул он.

Я приложила руку к его груди, ладонью к Клейму.

– Ты для меня достаточно хорош. Я готова была винить всех в том, что случилось со мной. Кого угодно, только бы не собственную глупость. Я люблю моих родных, мне так без них плохо. И я не привыкла быть сама по себе – мне было бы легче, будь во всем этом виноват кто-то другой.

А Джунипер там совсем одна в этой больнице! Меня бил озноб: они уже поняли, что это не я? Хотелось бы надеяться, что наш план сработает, что Тина поможет. Но я понимала: не будет мне покоя, пока я не узнаю, что и мама, и Джунипер в безопасности.

– Я всегда был один и по-другому не умею, – сказал Кэррик. – Прости, – шепнул он, прижимая меня к себе. – И за то, что случилось в супермаркете, и за то, что оставил тебя одну у адвоката. Но если это может тебя утешить – я неотступно следовал за тобой. И ты, кстати говоря, чересчур быстро гнала под гору в том «мини».

– Было срочное дело.

– Я видел тебя с Артом. – Он ждал моего ответа.

Я промолчала.

– Я слышал твой разговор с Креваном.

Теперь уже я опустила глаза, смутившись: дерзкий у меня был план, но ведь не сработал.

– Креван знает про тебя. Он конечно же сообразил, кто мне помог. Ты прости. Я пыталась выторговать у него свободу для нас обоих, и он бы согласился, но не могла же я предать всех остальных. Просто не смогла.

Я боялась, он крикнет мне: «Ты сглупила, Селестина, как ты могла!» – но он молчал.

– Ну что? Скажи, что я дура.

– Ты молодец, что попробовала.

– Глупо было.

– Чуточку глупо. – Я расслышала в его голосе улыбку. – Но ты правильно сделала, что отказалась. Я бы счастлив был бежать в другую страну и жить на свободе, но я бы не смог кинуть всех наших.

Я успокоилась. Значит, я приняла правильное решение.

– Та ночь, в твоей комнате, была, наверное, лучшей в моей жизни, – пробормотала я.

Он наклонился ближе, чуть приподнял пальцем мой подбородок, нежно меня поцеловал. Прикрыв глаза, я наслаждалась мгновением – кто знает, когда будет и будет ли следующий раз.

– Так зачем мы приехали сюда? – спросила я, когда мы разомкнули объятия и вернулись к реальности.

– Тебя ждет один человек.

– Кто?

– Эниа Слипвелл.

47

Раньше тут торговали мобильными телефонами. Теперь магазин закрыт, в витрине – табличка «Продается», стекло закрашено, чтобы нельзя было заглянуть внутрь.

– Она там? – Я немного растерялась. Мне казалось, кандидат на главный пост в стране выберет себе штаб-квартиру пороскошнее.

– Не может же она встречаться со своими сторонниками из числа Заклейменных где попало. Приходится соблюдать осторожность.

Он позвонил, и дверь тут же открылась. Кэррику все еще приходилось помогать мне на каждом шагу, но силы возвращались, я уже ковыляла довольно бойко.

Внутри меня сразу поразила обстановка: повсюду рабочие столы, кресла, доски со статистическими таблицами и данными опросов. В каждую розетку – а их в бывшем магазине гаджетов немало – воткнут ноутбук. И никто и глазом не моргнул, когда мы с Кэрриком вошли, все уставились на огромный плазменный экран.

На экране судья Креван давал интервью Эрике Эдельман. Он был в щегольском костюме, в голубой рубашке, в галстуке под цвет глаз – и голубые глаза так и сияли, так и светились отраженным светом. Человек, внушающий доверие. Эрика в изящной блузе и юбке, видны безукоризненные ноги, прическа столь же идеальна. Самая знаменитая женщина на телевидении, ведущая собственную программу, и все политики боялись ее: Эрика справлялась с ними, словно с младшеклассниками.

Я огляделась по сторонам в поисках Эниа Слипвелл, но ее нигде не было видно. Да и о чем с ней говорить? Кэррик и прочие были преданы ей всей душой, но я заметила, что Альфа и тот же Рафаэль считают, что она еще не вполне проявила себя, рано ей безоговорочно доверять. Кое-кто полагал даже, что она выступает в защиту Заклейменных ради саморекламы, прокладывая себе путь наверх, но это, по мне, не беда, лишь бы, пробившись наверх, она сделала все, что сулила.

Стоя у двери, мы тоже стали смотреть интервью. Я прислонилась к двери, ноги еще не очень меня держали.

Креван и Эрика Эдельман прогуливались в тех местах, где он вырос. Эта запись была сделана несколько дней назад. Он показывал ей свой первый дом, футбольные кубки, фотографии дедушки и бабушки, все, что помогает представить его как обычного человека, имевшего семью и детство. А потом они вернулись в студию, в прямой эфир – вернее, не в студию, он давал интервью прямо у себя дома, в парадной гостиной, которая редко использовалась. Красивый камин, книжные полки, на стене детские фотографии Арта – их специально повесили поближе друг к другу, чтобы, когда камера даст крупный план, они попали в кадр вместе с Креваном. Ага, моих фотографий уже нет.

– Мистер Креван, для начала расскажите нам о себе. У вас даже имя необычное. Почему вас назвали Боско?

Здорово, она обращалась к нему не «судья», а «мистер», сразу выбив у него из рук главное оружие, превратив его в обычного человека, и я знала: каждый раз, когда она так обращается к нему, это его бесит, она методично заколачивает его в землю.

– Имя от бабушки. Она родом из Италии. Мария Боско – хорошее итальянское имя. Родители решили назвать меня в честь этой замечательной женщины.

– Мария Боско была женой Митча Кревана, который и создал Трибунал.

– Именно. Он и наш великий премьер-министр Данбар организовали первый Трибунал, сначала это была временная мера для расследования злоупотреблений правительства.

– А ваш отец стал его преемником.

– Мой отец добился, чтобы Трибунал был постоянным, и вместе с другими людьми, чья заслуга тоже велика, привел Трибунал к его нынешнему состоянию.

Эрика посмотрела судье прямо в глаза, будто хотела проникнуть ему в самую душу.

– Расскажите о своем детстве, Боско.

– Это было самое счастливое детство, нас двое братьев и сестра, Кэнди … – Он пустился описывать счастливое семейство, в котором все привыкли упорно работать и добиваться наград.

– Да, прекрасная картинка, мистер Креван, – прервала его Эрика. – Но все же вернемся в ваше детство. Расскажите о наказаниях, которым подвергали вас отец и дед.

Креван рассмеялся:

– Вы говорите так, словно это какие-то … драконовские меры. Обычная дисциплина, так моего отца воспитывал его отец, да и деда так воспитывал прадед. Это не было … – Он пожал плечами. – В наше время многих воспитывали куда жестче, можете мне поверить. – Он улыбнулся, надеясь, что сумеет увернуться от этой темы.

– Расскажите, что это была за дисциплина, – вцепилась Эрика.

Он сел ровнее, выпрямил спину, собрался с мыслями.

– Этот метод воспитания основывается на семи основных пороках человеческого характера. При любом проступке или ослушании нам надевали на шею табличку с указанием, какой именно порок побудил к этому.

– Вы ходили с такой табличкой по дому?

– Нет-нет. – Он улыбнулся, как будто с удовольствием припоминая. – Приходилось носить ее повсюду. Хоть на футбольную тренировку, хоть в школу. Помню, Кэнди на первое свидание пошла с табличкой «Жадность». – Он засмеялся. – А у Дэймона, когда он участвовал в футбольном турнире, на шее болталась табличка «Упрямство». Но мы быстро учились. Я имею в виду – мы быстро научились разбираться в своем поведении, рано поняли, какие у каждого «главные пороки» и как их контролировать.

– В тринадцать лет вы уже смогли этому научиться?

– С тринадцати лет эта система начинала действовать. Какое-то время, конечно, требовалось, чтобы привыкнуть. – Он снова рассмеялся.

– Объясните мне, что это за «главные пороки», которые вы упомянули, и какова была цель такого наказания.

– Если вкратце … У каждого человека есть какая-то главная отрицательная черта. Иногда она берет верх над всем характером, превращается в порок. Мы учились различать в себе такие свойства, справляться с ними и совершенствовать свой характер.