Она заговорщически приложила палец к губам.

– Он ввел тебе какое-то парализующее средство, – шепнула она. – Тебе сделают пластическую операцию, чтобы убрать шестое Клеймо.

– Что? – прошептала я.

– Ш-ш! – громко шикнула она. – Трибунал вызвал доктора Грин сделать тебе операцию. Извини, Селестина, все так скверно обернулось.

Она подошла вплотную, взяла меня за руку.

– Он угрожал и мне, и дочери. Я видела, что он сделал с остальными, я не могла … – Глаза ее наполнились слезами. – Я старалась помочь тебе. Ты нашла флешку?

– В стеклянном шаре? – уточнила я.

Она выдохнула с облегчением.

– Барк сделал двойное дно. Я не была уверена, сообразишь ли ты, но он думал – сообразишь. «Она умная девочка», – твердил он. – Тина печально улыбнулась, вспоминая своего друга. – Я думала, нужно приложить записку, но боялась оставлять бумажный след, боялась, что записка попадет не в те руки. Я не могла связаться с тобой. И все боялась, что ты так и не найдешь.

– Я слишком поздно сообразила. Мэри Мэй забрала все из моей комнаты. Но она тоже не догадалась про шар, иначе меня бы сюда не привезли. Куда она могла деть мои вещи?

– Не знаю. – Тина торопливо соображала, в глазах паника. Если в ее сувенире обнаружат флешку, ей несладко придется.

– Тина, пожалуйста! Мне нужно это выяснить. Узнай для меня, очень тебя прошу.

Дверь открылась.

Тина вытянула руку – мне показалось, сейчас она меня ударит, но она лишь толкнула меня в лоб, вынуждая опустить голову на подушку, и прикрыла мне рукой глаза, чтобы я сомкнула веки.

– Она еще спит, доктор Грин, – негромко сказала она.

– Подумать только. Никогда не видела, чтобы человек так крепко спал.

– Она долго скиталась, устала, наверное. – В голосе Тины звучала жалость.

– Хм, – пробормотала доктор Грин. – Вы уверены, что ей не давали седативные средства?

– Откуда же мне знать, доктор, – осторожно возразила Тина. – Мне лишь поручили присмотреть за ней.

– Обычно я начинаю готовиться к операции за несколько недель, чтобы лекарства не повлияли на формирование кровяных сгустков. – Доктор говорила с Тиной брезгливо, словно ожидая, что женщина вот-вот сознается: да, это она дала мне снотворное.

Неловкое молчание. Обе наблюдают за мной.

– Боюсь, об этом придется спросить судью Кревана.

– Я уже спросила.

Обе знают, что во второй раз к нему не подступиться.

Я стараюсь дышать ровно. Вспоминаю, как пряталась в той яме для костра. Тут хотя бы дышать можно. Жизнь налаживается. Вот только паралич – это что-то новенькое.

– Вы видели Клеймо? – тихо спросила доктор Грин.

– Это произошло при мне, доктор.

– Поверить не могу, чтобы девочка сделала это сама. Как она сумела в такой момент вырвать у стража инструмент? Разве во время Клеймения не привязывают к креслу?

– Что вы говорите? – растерянно переспросила Тина.

– Судья Креван сказал мне, что вы все не уследили, и Селестина сама поставила себе шестое Клеймо.

Молчание.

– Необходимо как можно скорее удалить шрам. Ее обвинения против судьи Кревана вызвали широкий резонанс. Знаете ли, она утверждает, что это он ее заклеймил. Неудивительно, что судья так усердно ее разыскивал.

Тина молчит как убитая.

– Ведь так все было, да? – неуверенно переспросила доктор Грин.

– Очнулась она? – загрохотал Креван, врываясь в комнату.

– Еще нет, судья, – ответила доктор Грин, растерявшись.

– Сразу меня зовите. И проследите, чтобы она ни с кем не говорила. Хватит ей распространять свои выдумки.

– Да, сэр, – торопливо подтвердила Тина.

– Все в порядке? Операционная вас устраивает, доктор Грин?

– Да, судья, благодарю вас. Могу я задать вопрос? Что это за учреждение? Я не знала о его существовании.

– Новый отдел. Государственная тайна, доктор Грин. – Я расслышала в его голосе усмешку и представила себе выражение его лица. Когда-то он казался мне красивым – пока маска не слетела.

– Мне нужно осмотреть шрам до операции, – твердо заявила доктор Грин.

С помощью Тины она перевернула меня на бок. Хоть бы Креван не стоял вплотную, не глазел! Доктор Грин со свистом втянула в себя воздух.

– Ничего себе! Это должно было причинить страшную боль. Словно пытка. Зачем юная девушка такое с собой сделала?

– Кто знает, что на уме у порочных? Мы еще побеседуем после операции, доктор Грин, – сказал Креван. – Боюсь, я должен готовиться к этому ужасному интервью, с которым премьер-министр поручил мне выступить перед выборами. Придется доказывать населению, что я не страшный, злой волк, каким меня выставляет партия Жизни.

Он снова попытался шутить, сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Но если правительство требует от него публичного выступления, значит, плохи у Кревана дела. Они пытаются заранее решить эту проблему.

– А, в самом деле: беседа с Эрикой Эдельман. Она … – врач запнулась в поисках точного слова, – опытный интервьюер. Желаю вам удачи.

– Удача понадобится, – ответил он. – Эта женщина, я так понимаю, жаждет моей крови, но я с ней справлюсь.

Он вышел из палаты, и его шаги замерли в отдалении.

– Что вы будете делать на операции? – жалобно спросила Тина.

– Когда Селестина проснется, мы поставим капельницу в руку и будем вводить общий наркоз, а также физраствор и другие жидкости. Я введу наркоз, она уснет и ни малейшей боли не почувствует. Дальше я сделаю пересадку кожи: возьму лоскут с внутренней стороны бедра, наложу на место ожога и пришью. На область, откуда возьму кожу, наложу повязку. Мы снова привезем ее сюда, в палату, дадим обезболивающее, все, что понадобится по ее состоянию. Нужно будет несколько дней наблюдать, как заживает участок, откуда мы возьмем кожу, и как приживается трансплантат. Затем пациентка три-четыре недели должна будет избегать активных нагрузок. Бедро заживет раньше, через две – две с половиной недели.

– Ждать, пока заживают раны. Через это она уже прошла, – негромко напомнила Тина.

– Мне кажется, вы … Простите, вы, кажется, жалеете ее. Привязаны к ней.

– У меня дочка – ее сверстница, – ответила Тина.

– Интересно, – сказала доктор Грин. – Вы говорите совсем как она.

– В каком смысле?

– Я видела суд над Селестиной. Она сказала, что помогла старику, потому что он похож на ее деда.

– Это вроде бы называется «эмпатия», – мягко напомнила Тина. – Боюсь, наше общество ее утратило.

– Не все утратили, – ответила доктор Грин.

Запищал линолеум под ее ногами, и в палате остались только я и Тина.

– У тебя максимум час, чтобы убраться отсюда, – торопливо заговорила мне в ухо Тина. – Еще немного, и доктор Грин начнет задавать Кревану вопросы и наживет неприятности. Сейчас я пойду выпить кофе, а ключи от машины оставлю рядом с сумкой на стуле у двери. Машина на парковке, сразу у входа. Остальных я постараюсь отвлечь. Больше я ничем не могу помочь, Селестина. – Она чуть ли не извинялась. И быстро вышла, опасаясь, что я попрошу большего. И я бы действительно попросила.

Не теряя времени я села, отталкиваясь локтями от постели. Ухватилась за шторку, чтобы сползти с кровати, но мой вес оказался слишком велик для хлипкой шторки, оторвалась даже струна с кольцами, и я рухнула на пол со стоном, отшибла бок, а уж насколько пострадали ноги, понятия не имею, я не почувствовала даже, как они ударились о пол. Стараясь не думать о боли, я перекатилась на живот и поползла, опираясь на локти, волоча ноги за собой. Тело было тяжелым, неподвижным, как труп, не откликалось на команды и не слушалось их. От такого усилия обильно проступил пот, кожа скользила по гладкому полу. Там, где пол соприкасался с ногами, я ничего не чувствовала. Словно меня разрубили пополам: никаких ощущений ниже пояса. И к тому же я не знала, где я, на мне только и было что нижнее белье, а сверху красная ночная рубашка, я могла доползти разве что до двери палаты, и то с огромным трудом, выбраться из здания – об этом нечего и думать. Но зато я знала, что это не замок Хайленд.

Я добралась до стула, где лежала кожаная сумка Тины, потянулась за ключами.

Мне виделось, как врывается Креван, застает меня распростертой на полу, корчащейся у его ног. Беспомощной, в полной его власти, именно как он хотел. Эта мысль придала мне сил, я поползла быстрее.

Дверь оставалась приоткрытой достаточно, чтобы я могла ухватиться за нижний край и увеличить проем – до ручки я бы не дотянулась. Тина помогла мне больше, чем я смела надеяться. Я выглянула в коридор. Там было пусто. Из комнаты персонала доносились голоса.

– Джейсон, иди сюда! Судья Креван велел мне изучить с вами инструкции, – сказала Тина, и я увидела, как страж, следивший в конце коридора за камерами, встал со своего места.

– Ее уже сколько дней назад прислали, – заговорил он, подтягивая штаны на толстом брюхе и подходя к небольшой группе коллег.

– Видимо, его не устроило, как мы ее соблюдаем, – возразила Тина, и стражи ответили ей недовольным бурчанием. – Давайте просто сделаем, как велено. И для начала сварим кофе, а?

– Хорошая мысль, – согласился Джейсон.

– Первая страница, – начала Тина.

Я собиралась выползти в коридор и сразу направо, к лестнице на выход, но тут в помещении напротив телевизору прибавили громкости: дебаты в прямом эфире между лидерами всех партий. Волнующие всех дебаты.

– Партия Жизни выбрала девизом слова «Логика и сострадание», ибо, как известно, «Хорошая голова и доброе сердце – грозное сочетание»[3], – заговорила с небольшого подиума Эниа Слипвелл.

– Слова «Логика и сострадание» принадлежат Заклейменной, то есть Эниа Слипвелл и ее партия отождествляют себя с Заклейменной группой населения, – прокомментировал премьер-министр Перси.


Одно очко у Эниа.

Я поползла по коридору к той комнате, в распахнутую дверь видны были кресла. Там сидели пациенты, все в красных ночных рубашках, – значит, такие же Заклейменные, Они мне помогут.