Сесилия Ахерн - Идеал

– Ты обманываешь себя, если думаешь, что он притворяется. Сегодня мы видели, как он отрывал Ивлин от матери. Твой дед все еще в замке – Арт вроде мог бы подергать за ниточки, а? Он был в той команде, которая обыскивала завод – завод, получающий государственное финансирование, – чтобы схватить тебя. Ждешь, что прекрасный принц спасет тебя, Селестина? Этого ты ждешь?

– Нет! – рявкнула я.

– Потому что, заметь, вот он я, и я взаправду рискую жизнью, чтобы тебе помочь.

– И я тоже! – яростно крикнула я.

Он глянул на меня в упор, полыхая гневом, но я выдержала его взгляд, я тоже была зла. Что-то еще Кэррик собирался сказать, но вовремя передумал, аккуратно вписался в поворот, и мы поехали дальше в гору. Оставшиеся сорок пять минут мы глухо молчали. У меня шея затекла, так я старалась смотреть прямо перед собой, только бы не на него.

Я прямо-таки дымилась от злости. Немало времени прошло, пока гнев улегся, и, когда это случилось наконец, я поняла, что сержусь не на Кэррика, на саму себя. Я ведь понимала, что он прав. Арт вовсе не пытается мне помочь. Хотел бы – давно бы уже помог.

От ворот до крыльца дома, где жил Рафаэль Ангело, добрых пять минут езды. Деревянная табличка с вырезанной на ней надписью «КЛАДБИЩЕ» здорово меня смутила, но вдруг впереди показался дом – огромное деревянное здание с большими стеклянными панелями, в которых отражался лес у нас за спиной, – немногочисленные кирпичи в этой конструкции казались миражом, они будто плавали посреди леса, словно дом старался мимикрировать и слиться с окружающей средой. Я вышла из машины, размяла ноги, чувствуя, как нарастает тревога – я не знала, как подступиться к Рафаэлю, мне нужна была помощь, но я не могла обратиться к Кэррику после ссоры.

– Кто будет говорить? – тихо спросила я. – Нам нужен план.

– Поздновато ты об этом вспомнила! – рявкнул он, избегая моего взгляда. Прямиком направился к двери и надавил кнопку звонка. Ох и упрям! Я бегом нагнала его, но дверь открылась прежде, чем я добежала.

На крыльце появился человек ростом примерно метр двадцать.

Он глянул на Кэррика, потом на меня:

– Ого, жизнь становится интересной. Заходите.

Раскрыл дверь шире и провел нас в свой дом.

Из просторного холла с деревянной лестницей мы прошли в кухню-гостиную, застекленную от пола до потолка – за высокими окнами красовался заросший сад, а дальше – дикий лес. Внутри вся отделка – из дерева разных пород, цветов и фактуры. Дом светлый, нарядный, очень современный – и с легким налетом безумия. Повсюду дети. От подростков до младенца в высоком стульчике, одни унаследовали карликовость, другие нет. Они рассыпались перед нами, когда мы вошли, и собрались за длинным деревянным столом у высоких тонированных окон. Ребята были с ног до головы перемазаны красками.

– Ясень, я просил тебя не есть краску, – сказал Рафаэль. – Липочка, дай одну кисточку Лавру. Груша, воду для мытья кисточек пить нельзя. Малышка Мирт создает свой шедевр. – Нам он пояснил: – У Мирт все выходит коричневым. Это, я считаю, талант.

Он указал на стену, где каждому ребенку отводился свой участок, – доля Мирт действительно была целиком закрашена коричневым.

– Вы всех детей назвали в честь деревьев! – сообразила я. Ясень, Груша, Бук, Лавр, Мирт, Лещина.

– Дзинь! – Он изобразил звонок, как в телеигре.

Мимо нас со смехом прошла женщина, принялась наводить порядок на столе.

– Моя жена Сьюзен. Святая.

На обратном пути Сьюзен наклонилась и обменялась с мужем долгим поцелуем.

– Мой добрый дух и источник успеха. Сьюзен, дети, это Селестина и Кэррик. Поприветствуйте их.

– Привет! – сказали они в унисон.

Мы с Кэрриком переглянулись. Значит, он уже знает, кто мы.

Сьюзен, усмехаясь, махнула нам рукой – идите за Рафаэлем. Глаза Кэррика вновь позеленели, он с невинным любопытством изучал дом. Мы вошли в комнату с рабочим столом, и тут уж нас обоих охватило почтительное изумление: весь кабинет подогнан под рост Рафаэля, только для нас обычных размеров диван. Рафаэль уселся в свое кресло, мы пристроились на диване напротив. На полу – ковер в виде сшитого из лоскутов ковбоя, у него плоское резиновое лицо, настоящая шляпа. Я переступила через ковбойские сапоги, стараясь не задеть шпоры. Над очагом человеческая голова – хотелось бы верить, что фальшивая, – с рогами. Лицо седого старика улыбается, выставив напоказ золотой зуб. Да и диван, на котором мы устроились, тоже обтянут белой кожей с веснушками.

– Ни одно животное не пострадало! – подбодрил нас Рафаэль. – Шутка. Осмотритесь хорошенько. Я веган. Против убийства животных ради пищи, моды или отделки интерьера. Тут все фальшивое, включая кожаного парня на ковре. Я назвал его Уэйд. – После небольшой паузы он добавил: – Ну да, ну да. Веган-коротышка. Проблемы с едой в ресторанах. У моей сестры еще хуже: у нее целиакия[2]. Шучу, – продолжал он без улыбки и даже не переводя дыхания, – сестры у меня нет. – Он поднялся и сходил к бару за виски. – Я бы и вас угостил, но по правилам Заклейменным не полагается пить спиртное. Вот вода. – Он бросил нам две пластиковые бутылочки из холодильника, и мы успели их поймать.

Кэррик с подозрением взирал на воду.

– Не беспокойтесь, все без обмана: при бутилировании этой воды ни одно животное не пострадало. Так, дело вот в чем. Я люблю кино. – Он открыл ящик, в нем – сотни дисков. – Смотрю по три штуки в день, и шаблон мне известен. Старый коп собирается в отставку, берется за последнее расследование, и тут его убивают. Или старый вор решается на последнее дело, и его ловят. Это неизбежно. Мы воплощаем свои страхи, искусство подражает жизни, жизнь – искусству, и так далее, и, хотя моя жена Сьюзен очень по этому поводу переживает ….

– Берись за дело, или я тебя брошу! – крикнула она из соседней комнаты.

– Несмотря на то что моя любящая жена Сьюзен так сильно за меня переживает, я готов подумать о том, чтобы взяться за дело. У меня свой сюжет: меня не застрелят и не схватят. Я – адвокат, не проигравший ни одного дела, значит, в моем кино будет так: после ухода на пенсию я вернусь к работе – и проиграю дело.

Я посмотрела на Кэррика – впервые за последний час.

– Но это в худшем случае. Я никогда не проигрывал и на этот раз не собираюсь. Полагаю, денег у вас нет, вы в бегах, а потому едва ли можете устроиться на работу и заплатить мне, а даже если бы и работали, не те заработки у Заклейменных, чтобы хватило на мой гонорар. Это ставит меня в сложное положение – и тем сложнее, что вы стали нарушителями, – ну да ладно. К трудностям мне не привыкать. Я собираюсь представлять вас не вместе, а каждого по отдельности, ты уж, Кэррик, не обижайся. Ты удивился, что мне известно твое имя, но я читаю новости, слежу за заседаниями Трибунала, и, хотя ты не столь знаменит, как твоя спутница, мне попалась на глаза короткая заметка и о твоей выходке – не слишком разумной, но честной. Наша звезда – Селестина. В любой паре кто-то послабее, из-за этого случаются конфликты, но выше нос: многим людям удавалось с этой проблемой справиться. Полагаю, вы приехали ко мне, потому что я – единственный на всем белом свете адвокат, которому удалось отменить приговор Трибунала. Не знаю, как вы это выяснили, дело строго засекречено, никаких следов, но это вы расскажете мне потом. Большой радости нашему другу мистеру Кревану та история не принесла. Хотите знать, как я этого добился?

Снова пауза, потом улыбка.

– Я был прав! А правый побеждает всегда – нужно лишь упорно работать, не сдаваться, не жалеть денег, угроз, всяких финтов и чтобы дело вел неравнодушный человек. Я таков: взявшись за дело, я его не брошу.

Каждую неделю я получаю десятки просьб от Заклейменных, но я не берусь за их дела. Я – их заветная мечта, их единственная надежда, не потому, что они знают о моем успехе, но потому, что я добился такой репутации в зале суда. В юрисдикции Заклейменных я – гигант. Забавно, правда?

Вот почему я здесь: вышел на пенсию молодым и укрылся в безопасности, в горах, подальше от всего. Не знаю, как вы меня нашли, но – снимаю шляпу. Судя по твоему лицу, Селестина, ты не веришь, что я тут в полной безопасности. Ты нахмурилась, когда я произнес эти слова. Да, ты права, твой дружок Креван и для меня заноза. Я решил, будет лучше для нас обоих соблюдать дистанцию. Он, мягко говоря, проигрывать не любит. И он знает, где меня искать, если я ему понадоблюсь. Он довел это до моего сведения.

Подавшись вперед, Рафаэль впервые глянул на меня в упор:

– Ты сумела ускользнуть от него. И это любопытно, возникают два вопроса: как тебе это удается и почему он гонится за тобой. Особенно меня интересует «почему», но я не могу допустить, чтобы решение взяться за твое дело зависело от этого. На худой конец, мое любопытство останется неудовлетворенным.

Он откинулся назад и постучал пальцем по подбородку, размышляя.

– Если я задам вопрос, почему Креван так тобой интересуется, ты мне расскажешь?

Я видела, что Кэррик собирается что-то сказать, и поспешила ответить сама:

– Только если вы дадите согласие представлять меня в суде. Письменное, – уточнила я.

Он улыбнулся.

– Проблема в том, что я не уверен, смогу ли я выиграть дело – независимо от того, как сложились отношения у тебя с судьей. Дело-то с самого начала было странное. Тебя заклеймили не за то, что ты помогла Заклейменному – за это полагается тюремный срок, – а за то, что ты солгала. Ты сама признала в суде, что лгала. Признала задним числом, это уже пятно на репутации. Но, по правде говоря, мне хочется знать, из-за чего судья Креван так распсиховался. И в то же время я не уверен, стоит ли это знание риска проиграть дело. – Он смотрел на меня в задумчивости. – Пока что я склоняюсь к утвердительному ответу.

Он встал и принялся расхаживать по коврику с лицом ковбоя Уэйда.