Выждав какое-то время, она придала лицу расстроенный вид и, выйдя в зал, развела руками:

– К сожалению, мусор вывезли.

– Да что вы несете? Пять минут всего прошло.

– Да я только оставил.

– Неудачное стечение обстоятельств, – пожала плечами Шура. – Уборщица пошла к контейнеру, а его как раз в мусоровоз загружали, пакет туда прямиком и отправился. Если хотите, я могу узнать, на какую свалку вывозят наш мусор.

– Идиот! – сказал коллега бывшему владельцу формулы.

– Знаю, – вздохнул тот.

– Ты хоть восстановить-то сумеешь?

– Наверное, но я не уверен.

– Витя! Я тебе через день говорю: купи компьютер и работай там, а не на бумажках.

Они ушли, проклиная судьбу, Шура же достала из кармана заветный листок и углубилась в изучение. К ее счастью, изобретатель, видимо, не слишком рассчитывал на собственную память, потому что все ступени соединения оказались описаны так подробно, что студенту биофака было хоть и с трудом, но возможно в них разобраться.

Не теряя и дня, Шура помчалась к своему научному руководителю. У нее, конечно, хватило ума оставить дома заветный листок. Она принесла преподавателю только половину формулы и сказала:

– Считайте меня Менделеевым, мне приснился сон. Думаю, что это недоработанное лекарство и, похоже, направленное на борьбу с раковыми клетками.

Руководитель с ней, конечно, согласился.

– Я думаю, эту формулу возможно вывести на должный уровень, но необходимо время для исследования, а лучше всего – лаборатория. Шура, вы же знаете, что время дают аспирантам, а лаборатории только обладателям грантов. Этот материал, безусловно, достоин, но гранты нынешнего года уже распределены.

– Андрей Сергеич, я все понимаю, мне бы только микроскоп, вашу помощь и место в аспирантуре.

Педагог закусил губу, пожевал усы, почесал висок и наконец резюмировал:

– Попробую устроить.

Устроил. И Шуру в аспирантуру, и, таким образом, ее сестричек в театральный. Льгота пришлась как нельзя кстати. Потому что талант талантом, а конкуренция высочайшая. Шура аспирантуру исправно посещала, раз в месяц показывая руководителю очередной кусочек из готовой формулы на заветной бумажке, и ждала звездного часа. Вот допишет диплом, и ее с ногами оторвут крупнейшие фармацевтические компании или какая-нибудь серьезная лаборатория. Работа была написана, но с практическими доказательствами не все было так просто, как этого ожидала Шура.

– Напишешь в практикуме, что положительный эффект отмечен у семидесяти пяти процентов больных, – распорядился научный руководитель.

– То есть как напишу? А на самом деле? Когда будут проходить испытания?

– Шура, бог с тобой, какие испытания?! Мы занимаемся наукой, а до практики нас никто так легко не допустит.

– То есть как не допустит?! Это ведь может помочь миллионам!

– А может и не помочь. Мы же не знаем наверняка.

– Так надо узнать. Надо протестировать.

– Шура, где? На ком? Мы – биологический факультет, а не лаборатория с патентом на производство лекарств. Никакая больница, ни один врач не будет рисковать и проводить опыты с препаратом, предложенным неизвестно кем.

– Биофак – это неизвестно кто?

– Еще раз говорю, биофак – неуполномоченная организация.

– Но это… Как же так? Но ведь…

– Да не расстраивайся ты так. Сейчас защитишься и дуй, устраивайся в лабораторию. Собеседование с таким козырем на раз пройдешь.

– И люди получат лекарство?

– Ну… если все эксперименты пройдут удачно, то лет через пять-десять.

– Сколько?

– А сколько ты хотела? Это еще не очень большой срок для такой масштабной разработки.

Шуре было грустно. Но вовсе не от того, что своим поступлением в аспирантуру она могла украсть жизни у миллионов больных. Как знать, скорее всего те ученые из ресторана работали над лекарством уже не один год, и проводили эксперименты, и им остался только один маленький шажок, и лекарство бы получилось и поступило бы в продажу. Но свой шаг сделала Шура. И жалела о нем, однако лишь потому, что он не привел ее к ошеломляющему результату, которого она ожидала.

Впрочем, советом научного руководителя Шура воспользовалась и предложила свое исследование на рассмотрение одной из ведущих лекарственных лабораторий. Метила, естественно, высоко – материалы отправила за границу. Вскоре получила ответ, что подобная формула давно выведена их специалистами, а лекарственный препарат несколько лет существует в свободной продаже.

– Как же так?! – негодовала Шура. – Я думала, что совершаю открытие.

– Детка, – научный руководитель – старичок в сединах, давно научившийся отделять теорию от практики, – жалел наивную Шуру, но не мог не удивляться этой наивности, – ты уже не такая маленькая. Должна понимать, где мы и где они.

– Где? Я всегда считала, что наша наука…

– Ну ты же не знаешь, какие ученые вывели для них эту формулу. Скорее всего наши. Просто там больше возможностей применять открытия на практике. А наш удел другой: описывать теорию. У тебя, кстати, это прекрасно получается. Тут на кафедре молекулярной биологии (как раз твоя тема) освободилось место доцента. Если подсуетимся, займешь, будешь собирать материал на докторскую, опыты проводить. Подумай.

Шура думала примерно неделю. Работа в научной лаборатории была ее целью, заветной мечтой. Но, с другой стороны, всего лишь ступенью к великим свершениям. А выходило, что ожидания оказались напрасными. Нет, конечно, можно всю жизнь ставить опыты на мышах, писать статьи и быть известной в узких кругах. Но вот так, чтобы прославиться на весь мир, чтобы совершить нечто выдающееся… Неужели не получится? Неужели и она останется ни с чем? Вот, например, сестрички. Столько лет грезили о сцене и славе. Видели себя на столичных подмостках и на киноэкранах. Даже снялись в какой-то рекламе пару лет назад. Должно же было хоть что-то проклюнуться в результате постоянного обивания порогов студий и бесчисленных кастингов. Они пытались играть на своей похожести, но в моде, как всегда, оставалась индивидуальность. В итоге к такому выводу пришел даже их мастер, который перестал уделять близнецам внимание, занимать девчонок в этюдах, а потом и вовсе сказал откровенно:

– Диплом получите, а дальше пустота. Не теряйте времени.

Послушались обе, но по-разному. Аленка перевелась в театральный институт Ярославля. Надеялась на то, что драмтеатр в этом городе как гремел при Федоре Волкове, так и будет продолжать греметь и свое восхождение на Олимп можно начать оттуда. Дашка же, заметив, что «в этот драмтеатр тоже надо суметь попасть», с актерскими амбициями завязала окончательно, а вскоре познакомилась с каким-то «гениальным» поэтом, который писал в стол и даже не пытался напечататься. «Поэзия сейчас мало кому интересна. Мир не тот. Человечество в упадке». Аленка укатила с ним под Нижний Новгород, где ему от бабки достался дом в деревне и корова. Можно было жить натуральным хозяйством и продолжать писать в стол.

– Долго не протянешь, – пообещала Шура сестре.

– Посмотрим, – беззаботно откликнулась та.

– Неужели читать свои стихи коровам – это те мечты о большой сцене, что еще недавно владели тобой целиком?

– А хоть бы и так.

Удивительно. Дашка в деревне прижилась. Питалась с огорода, на жизнь не жаловалась. Непризнанный гений иногда подхалтуривал: писал сценарии деревенских праздников и сам их проводил. На жизнь хватало. Дашка ходила беременной. Когда гормоны заставляли ее вспоминать о своем неудавшемся актерстве, она звонила Шуре и читала в трубку монологи толстовских героинь. После этого снова чувствовала себя счастливой и говорила довольно:

– Слава богу, что хватило ума все это бросить, правда?

– Конечно, – отвечала Шура. А про себя думала: «Дура! Разменять талант на кабачки. А я, между прочим, ради твоего успеха формулу украла. Ну и успех, однако, вышел. Ничего себе успех. Вот именно, что ничего. И с формулой у меня не вышло. Может, хоть у того дядечки получилось. Может, это он для лаборатории все восстановил».

Действительно он. Только это восстановление заняло не один месяц. Он буквально бредил этой формулой, забыв обо всем. Работа, работа, работа – дело всей жизни. В итоге добился прорыва. А в семье сплошной упадок. Жена не выдержала этой гонки и подала на развод. В иностранную лабораторию пришлось ехать одному. Конечно, все это можно пережить, особенно если тебе сопутствует успех. Но вслед за ним потянулись рядовые будни, приправленные горьким одиночеством. Прижиться не получалось. Ему, сделавшему многое для иностранного государства и для человечества вообще, дали гражданство, а он чувствовал себя чужаком. Жена не хотела с ним общаться. Дети, правда, отношения поддерживали – взрослые уже, но в гости не приезжали. Полно своих забот. Одиночество давило, тянуло и окольцовывало. Он начал выпивать. Рюмку, стакан, бутылку. Рядом не было никого, кто остановил бы. И он не останавливался. Зачем? Все равно главное открытие он сделал, а другие в уже пропитую голову не приходили. С работы уволили, из хорошей квартиры пришлось съехать. Жил в конуре, которую удавалось снимать на пособие и, иногда трезвея, все пытался представить, как сложилась бы жизнь, если б он не оставил заветную бумажку на барной стойке. А ну как немного счастливее?

Шура, конечно, так далеко в своих мыслях об этом человеке не заходила. Какое ей до него дело? Своих забот хватает. Все-таки соглашаться на работу на кафедре или не стоит? Что это? Шанс или шаг назад? Быстрая горная речка, которая обязательно прибьет к какому-нибудь интересному берегу, или болото, что засосет и никуда не отпустит. Прежде чем принять решение, Шура изучила обстановку на рынке труда. За специалистами с дипломом биофака очередь не стояла. Она позвонила в несколько фармацевтических компаний и услышала:

– Сейчас свободных вакансий вашего уровня нет. Но пришлите резюме, мы с вами свяжемся в случае необходимости.

– А какого-то другого уровня? Можно начать и с малого.