Я отправилась промывать Иркины коленки в расстроенных чувствах, совершенно забыв о своем намерении предложить соседке наши транспортные услуги. Я вообще забыла о ней до следующих выходных.

В наступившую субботу убежавшие гулять дети уже через пятнадцать минут ввалились в калитку, радостно крича:

– Пруд! Пруд чистый! Ура!

Побросав гараж и грядки, мы с мужем отправились смотреть на чудесное перевоплощение. Оно завораживало. Чистейшая вода переливалась на солнце. К голубовато-болотной глади клонились пламенеющие зеленью ивы. С правого берега в воду выдавался аккуратный деревянный мосток. На левом – стояли две новые скамейки с округлыми спинками и резными коваными подлокотниками.

– Однако. – Муж даже помотал головой, будто хотел проснуться и избавиться от наваждения.

Удивленные возгласы раздавались со всех сторон. Громко радовались дети, старики выражали молчаливое одобрение. Рядом с нами оказался председатель, я тут же принялась благодарить:

– Спасибо! Спасибо вам огромное! Это просто сказка какая-то!

– Да уж, сказочница она занятная, Астрид Линдгрен ваша.

– При чем тут она? – не поняла я иронии.

– Да соседушка ваша опять удружила. Пришла в понедельник, говорит: «Буду пруд чистить». Я, конечно, подхватился: «Чем помочь?» А она: «Не мешать». «Технику, – говорит, – пропустите, чтобы вместо лужи конфетка получилась».

– Леденец! – цокнул языком мой муж. Чистая гладь пруда действительно напоминала это детское лакомство.

– Какие у нее хорошие дети, – сказала я просто для того, чтобы что-то сказать.

– Дети?

– Ну да. Стоит ей попросить, и все тут же делается. То дорога, то теперь пруд. Да и дом такой построили.

– Не знаю, не знаю, – с сомнением произнес председатель. – Что-то я не видел никаких детей. Рабочие – да, строители – да, а детей нет, не было.

– Деньги есть – присутствие не обязательно. Откупаются от матери, некогда им, – сказал муж с осуждением.

– Может, и так, – пожал плечами председатель. – Только дорогу приезжали из местной управы делать. Вроде она туда звонила и ругалась.

– Я тоже могу позвонить и поругаться, никто от этого дорогу не положит, – резонно заметил муж.

– Ругаться можно по-разному, – откликнулся председатель, – она, видно, умеет.

Я только улыбнулась. Никак не могла представить Антонину, выпускающую пар на нерадивых чиновников. Но внезапно радость сменилась грустью. Умеет же человек добиваться желаемого. Только появилась – тут тебе и дорога, и пруд чистый, и дом красивый, и газон постоянно стриженный. А кто стрижет? Не сама же она за косилкой ковыляет.

– Чего нос повесила? – заметил муж мое настроение.

Я нехотя поделилась своими мыслями.

– Добиться чего-то – характер надо иметь, – вздохнул муж.

Характер у нас обоих был слишком… Да, в общем, не было никакого характера. Послали тебя, обругали, обвесили, нагрубили, не повысили зарплату, лишили премии – скажем спасибо и уберемся восвояси. Плывем по течению, сложив лапки и не высовываясь.

– Надо ее поблагодарить, – сказал муж.

– Надо, – согласилась я, но на этом дело и кончилось.

Я занялась своими делами, мельком видела, что к соседке заходило правление в полном составе, и решила, что в их лице она получила благодарность от всего поселка. У меня времени перекинуться с Антониной хотя бы парой фраз так и не нашлось. Лето клонилось к закату, дел на даче хватало. Регулярные выезды заканчивались.

В течение года мы изредка наведывались в поселок: то пожарить шашлыки с друзьями, то прокатиться на лыжах по зимнему лесу, то насладиться первым весенним солнышком. Во время этих кратких визитов я не могла не заметить, что и соседний участок не пустует. Дорожки всегда были почищены, окна на первом этаже приоткрыты, то и дело доносился звук работающего телевизора, едва темнело – зажигался свет, да и сама Антонина иногда выходила во двор подышать свежим воздухом. Мы перекидывались общими, ничего не значащими фразами о погоде, о здоровье, о моих детях. Лишь однажды наш разговор перетек в более глубокое русло: я в ответ на вопрос о здоровье детей спросила о ее родных, но соседка сказала только:

– Одна как перст, детка. – Антонина помолчала, взгрустнув, но уже через секунду в живых глазах снова плясали веселые искорки. – А может, оно и к лучшему.

– Почему? – не удержалась я. Одиночество казалось мне самым страшным на свете.

– Потому что можно ни от кого не зависеть.

Я потом размышляла над этой фразой и пришла к выводу, что, наверное, иногда хорошо не зависеть ни от мужа, ни от детей, ни от начальства, но так, чтобы всегда, всю жизнь отвечать только за себя, самой принимать решения, – нет, я так не хочу. Или все же хочу? Этот вопрос так и остался для меня нерешенным. Я бы хотела поговорить об этом с Антониной, возможно, даже поспорить, но удобного случая не представилось.

Следующим летом мы наконец смогли позволить себе съездить вместе с детьми на юг: целых три недели на Азовском море под Керчью. Муж, конечно, переживал, что зимой останемся без собственных маринадов, но я, так как не могу резко отрубить и потребовать, долго ныла, что без моря сама окончательно замаринуюсь, а потом взорвусь, как огурцы на балконе. Муж сдался, и мы укатили. На даче появились только в конце июня. Там царила нервная обстановка: за последние две недели обокрали шесть домов. Конечно, те, в которых хозяева постоянно не жили, а приезжали только на выходные. Выносили все подчистую: начиная с техники и заканчивая посудой. Если учесть, что большинство жителей поселка звезд с неба не хватало, то вторжение чужаков на их территорию было серьезным ударом не только по психике, но и по кошельку. Пострадавшие горевали и подсчитывали убытки. Счастливчики, чьи дома остались нетронутыми, обсуждали необходимость поставить решетки, завести сторожевых собак и поднять зарплату охранникам, чтобы они не только смотрели футбол в своей сторожке, но и периодически совершали обход по темным улицам. Даже самые экономные теперь соглашались с тем, что уличное освещение должно гореть всю ночь. Самые смелые обещали поймать «ворюг и надрать им задницы, потому что от милиции толку никакого».

– Запишут в висяк, и все дела.

– Даже искать никого не будут.

– Зачем вы так? К нам три раза приходили, опрашивали.

– Только время тратят. Профессионалам и одного раза хватило бы.

Царила общая атмосфера смятения и недоверия.

– А вдруг свои?

– Да что вы такое говорите?!

– Что думаю, то и говорю.

Говорили многие и многое. Дальше разговоров дело, как обычно, не пошло. На охранников никто не надавил, добровольных дружин не организовал. На следующей неделе обокрали еще два дома, а еще через выходные мне сообщили, что банда воров задержана при попытке ограбления нашей дачи, и попросили приехать на место происшествия. Мы с мужем, конечно, бросились в поселок. При встрече сразу же начали горячо благодарить полицейских, но те только отмахнулись:

– Бабульку вашу благодарите. Отчаянная!

– Бабульку? – Мы недоуменно переглянулись.

– Ну да, соседку. Она шум услышала и, недолго думая, пальнула из двустволки в воздух, а потом этих красавцев на прицеле держала, пока уж мы не подоспели. Воришками-то пацаны деревенские были, вот они перетрухали, когда бабку с ружьем увидели. Один так и сказал: «Она в халате черном с капюшоном, вдоль лица космы седые – ну чисто смерть!»

Теперь, конечно, мы не могли обойтись без личной благодарности соседке. Купили коробку хороших конфет, фрукты и отправились в гости. Антонина усадила пить чай, муж вежливо, но категорично отказался. «О чем говорить со старушенцией?» А я задержалась, считая, что нам есть чему поучиться у этой женщины. Не знаю, как хватило храбрости, но я прямо спросила:

– Как вам все удается: дорога, пруд, теперь вот преступников поймали? Вы очень смелая! Мне бы такой характер!

– Характер… – уже привычные искры в ее глазах неожиданно погасли. – Тонька – железный характер – вот как меня называли в детдоме.

Через два часа и три выпитых чашки очень вкусного травяного чая я узнала цену этому характеру.

Закаляться он начал еще в детдоме. Бывают, наверное, такие учреждения, где дети живут дружно и не борются за место под солнцем, но там, где росла Антонина, им приходилось не жить, а выживать. Предметом ссор и даже жестоких драк становилось буквально все: лишний кусок хлеба, лучшая кровать, присланный кем-то гостинец, внимание воспитателя. Тоня отвоевывала себе более или менее спокойное существование умением давать сдачи и никогда не ябедничать на своих обидчиков. С ней считались, пожалуй, даже уважали, но ни о какой дружбе в таких условиях и речи, конечно, быть не могло. Все воспитанники детского дома мечтали только об одном: уйти оттуда, чтобы наконец зажить другой жизнью – обрести профессию, дружбу, любовь. Это мало кому удалось, потому что если ребенка с детства превращают в волчонка, то вырастет он скорее всего волком, а не человеком.

Тоне Елисеевой повезло. У нее, в отличие от других, была еще одна, конкретная, цель: девочка хотела стать врачом. Пятилетней она наблюдала, как соседка по комнате – Наташка Порываева – металась в бреду и нянечки тихо шептались о том, что не жиличка и скорее бы уже отмучилась. Наконец приехала «Скорая». Хмурые люди в белых халатах долго колдовали над Наташкой: делали уколы, вставляли трубочки – а потом, сообщив, что надежды мало, увезли ее в больницу. Через два месяца девочка вернулась: похудевшая, похожая на прозрачный стебелек, но живая. Взрослые говорили: «Чудо. Божья милость». А Тоня сразу поверила в то, что Наташку спасли врачи, и захотела стать одной из них. Ее не одолевали идеи о спасении человечества – слишком большим был к нему счет у маленькой девочки, преданной сразу же после рождения неизвестными родителями, отказавшимися от нее. Возможно, отец погиб на фронте, а мать побоялась оставаться одна с маленьким ребенком на руках. Тоня не интересовалась. Знала, что из отказников, да и ладно. Она считала людей, способных победить смерть, самыми сильными на земле, а кто, как не врач, зачастую побеждает в этом сражении.