Лариса Райт - И все-таки это судьба

– Чай. – Нет, после него не уснешь. Так и буду всю ночь лежать и представлять характер этого злосчастного снимка. – Лучше кофе без кофеина. – И ничего не лучше. Цвет лица землистый, на зубах темный налет. Дался ей этот кофе. – Давайте просто воды без газа.

– Может быть, бокал вина?

Мила смотрит на официанта с таким удивлением, словно тот предлагает ей нечто кощунственное. Она качает головой и спешит ответить:

– Нет-нет, завтра с утра я должна быть абсолютно трезвой.

– Но от бокала…

– Абсолютно, понимаете?

По глазам очевидно – не понимает. Ну и не надо. Мила и сама до конца не понимает всего.

Конечно, он позвонил. Приманка сработала. Еще бы! Шура – знатный рыбак.

– Думаю, вашей матушке можно попробовать помочь.

– Отличная новость, доктор! Я вам так благодарна. – Конечно, новость просто замечательная, но, надеюсь, ты не только за этим мне звонишь.

– Потребуется время, терпение и деньги. Александра… э-э-э…

– Можно просто Шура.

– Немалые деньги, Шура. Не думаю, что научные сотрудники располагают такими средствами.

– Это не проблема. Мне есть что продать. – Уже давно решила: если появится хоть один шанс вытащить маму, продаст квартиру, не задумываясь. Конечно, потом несладко будет все время куковать втроем на малой пощади, но лучше уж втроем, чем вдвоем с сыночком в хоромах.

– Хорошо. Тогда я буду готовить ее к операции.

– Понимаю. – И это все? И никаких вопросов о лекциях? Никакой просьбы о встрече?

– Про лекции с утра вы говорили серьезно?

Ну наконец-то!

– Вполне!

– С кем надо обсуждать возможность проведения?

– А, собственно, и обсуждать нечего. У нас почтут за честь…

– Кроме вашей чести, Шура, есть еще мой гонорар, время проведения и количество лекций. Мы можем с вами обо всем этом договориться?

А он противный. И едкий. И надменный даже. Конечно, Шура нуждается в нем гораздо больше, чем он в ней, но зачем подчеркивать ее ничтожность? Микробиолог – это, между прочим, человек, а не какая-нибудь там бактерия. Хотя сейчас Шура чувствует себя именно никчемной амебой. Инфузорией такой, которая только и может, что спрятаться в свою туфельку. А договариваться о гонорарах – куда уж ей!

– Наверное, лучше с директором института. – Похоже на поражение, но другого выхода нет.

– Я так и думал. Как я могу с ним связаться? – Настоящий сноб и зазнайка! Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Это про Шуру. Свела концы с концами и свободна. Вы – лишнее звено. Ну уж нет, дудки!

– Если вы сможете подъехать сегодня во второй половине дня, мы – подчеркнутое «мы», – сможем обо всем договориться. У Артема Игоревича как раз приемные часы.

– А на прием к директору института не надо записываться заранее?

Ну вот это уже слишком! Он теперь не Шуру унижает, а весьма уважаемого человека – академика.

– Необходимо. Но для меня, – для нее, для Шуры, а не для этого горе-лектора, – смогут сделать исключение. – Что, съел? И никакая она не бактерия, а очень даже значимая величина. Многоклеточная, и каждая клетка особенная.

– Буду в семнадцать тридцать по адресу, указанному на визитке.

– Хорошо. Наберите с проходной.

«Может быть, я сделаю одолжение, спущусь и проведу тебя на встречу, самовлюбленный индюк».

– Если буду задерживаться, сообщу.

«Нет! Ну это уже ни в какие ворота не лезет. Он, видите ли, будет задерживаться, а не опаздывать. А академики тут должны сидеть и ждать. Ладно, и чего она так раскипятилась? Опоздает – будет виноват. Ей-то что? Главное, пусть приезжает, а там она уж расстарается. Хотя уже и охота стараться пропала. Когда ты со всей душой, а тебя, как собачку, на место, всякое желание исчезает. И на что он ей сдался? Вот маму вылечит, и спасибо. А остальное где-нибудь в другом месте найдем. Ну, может быть, найдем. Если очень повезет. С местами нынче как-то не густо».

– Операция может продлиться дольше запланированного.

Шура даже вздрогнула. Она так увлеклась собственными мыслями, что забыла – Владимир все еще висел на проводе.

– Я говорю, что у меня сейчас операция, и она может задержаться. Если от меня нет звонка до половины шестого, значит, все в силе. Договорились?

– Да-да, конечно. – Шура почувствовала себя виноватой и даже добавила: – Удачи.

– Спасибо. – Без всякой, кстати, напыщенности. Очень искренне и серьезно. Наверное, даже самому отъявленному самовлюбленному снобу, который собирается покопаться в человеческих внутренностях, удача не помешает.

Шура побросала мышей на аспирантов и понеслась в парикмахерскую. Перед этим, конечно, заглянула в приемную к директору и двумя шоколадками уговорила секретаршу организовать ей аудиенцию в конце дня. В салоне Шура расщедрилась не только на укладку, но и на макияж. И даже брови привела в порядок – мука мученическая, зато ровные линии вместо кустистых зарослей. Мозги мозгами, а привлекательная внешность тоже не помешает. Тем более что у доктора в арсенале очень даже симпатичная жена. И чего вдруг Шуре вздумалось с ней тягаться? Наверное, интуитивно чувствовала, что может побороться. Или взыграл хищный интерес. Проголодалась она, заскучала, затосковала, хватку начала терять. Да и проверять ее особо не на ком. Одни мальки кругом – такими не насытишься. А тут настоящий карп вырисовывается. С этим и побороться не грех. Достойный соперник – может и ускользнуть, оказаться не по зубам. Так что надо быть во всеоружии. Не только зубы наточить и включить интеллект, но и огонь в глазах зажечь, и укладку на голове продемонстрировать.

Ровно в половине шестого Шурин мобильный зазвонил.

– Я внизу, как договаривались.

– Спускаюсь. – И где эта чертова помада?! Когда не надо, вечно в руки попадается, а теперь не найдешь. Шура под удивленными взглядами коллег вытряхнула на стол содержимое сумочки, выхватила помаду и, намалевав себе перед зеркалом алые губы, выскочила из кабинета. Халат! Халат, идиотка, забыла снять. Вернуться? Да нет, и так сойдет. Под халатом-то ничего выдающегося. Вот у докторской жены декольте так декольте, а у Шуры два отвисших миньона. Раньше, до родов, вполне аккуратная была маленькая грудка, а после и то, что было, сыночек высосал. Но что ж теперь делать? Не грустить же с утра до вечера по этому поводу? Кто может себе позволить – исправляет ситуацию. Режет, вставляет, увеличивает. Кто стеснен в средствах – пользуется корректирующим бельем. А кто-то вообще не заморачивается. Вот Шура никогда и думать о таком не думала, а сейчас распереживалась. Ведь и показать нечего. Сисек нет, бедра как у пацана, ножки стройные, но не слишком длинные. К тому же в джинсах и кроссовках, да еще и закрыты халатом. Конечно, и на такой товар купцы найдутся. Полным-полно любителей субтильных, анорексичных барышень, но у доктора-то аппетит нормальный. Так что придется брать лицом, которое под макияжем превратилось в прехорошенькое и теперь рассчитывало сорвать куш.

– Здравствуйте. – Шура постаралась: тон официальный, равнодушно протянутая рука.

– Здравствуйте. – Удалось произвести впечатление. Голос удивленный, правая бровь поползла чуть вверх, рукопожатие теплое и на секунду дольше приличного. Наверное, задумался, эта ли женщина приходила с утра к нему в кабинет. Теперь все наоборот: она в белом халате – официальная принимающая сторона, и очень даже презентабельная. А он, хоть и заносчив, и самолюбив, все-таки в роли просителя. Может, и не возьмут его лекции. Мало ли желающих тут выступать. Хотя, надо признать, вид у него тоже очень и очень репрезентативный. Вот есть такие люди, что мужчины, что женщины, умеющие носить одежду. Хоть простыню на себя повяжут – она будет смотреться модно, свежо и к месту. На докторе оказались джинсы, однотонный бежевый свитер и темно-синий щегольский пиджак с дизайнерскими заплатами на локтях. Шура задержала взгляд на груди гостя, и это не осталось незамеченным.

– Наверное, надо было одеться солиднее для визита к директору института, но уж в чем с утра из дома вышел…

– Отлично вышли. Пойдемте?

– Да-да, конечно. – И тут Шура впервые увидела, как он улыбается – очень тепло и по-детски беззащитно. Владимир напомнил ей Валерку, когда тот был совсем маленьким. Он забирался к Шуре на колени, засовывал голову куда-то ей под мышку и замирал. А когда поднимал глаза, то всегда улыбался именно так: мягко, вопросительно, с какой-то затаенной надеждой, будто спрашивал: ты ведь меня в обиду не дашь, правда? В Валерке эта жажда защищенности осталась до сих пор, хотя уже не за горами то время, когда ему самому придется становиться материнской опорой. Но пока он все еще выглядел, да и вел себя, как беспомощный теленок.

У Владимира же только на мгновение промелькнула на лице тень какой-то растерянности. Уже в следующую секунду он был собран, уверен в себе и решителен. В этой же решительной, деловой манере он и построил разговор с директором института. За каких-то пятнадцать минут, сдобренных крепким кофе, мужчины договорились об условиях сотрудничества, ударили по рукам и разошлись, весьма довольные друг другом.

Шура отправилась провожать гостя. Она была разочарована. Столько планов, столько приготовлений, а зачем, если он говорит только о том, что «читать лекции каждый третий четверг месяца в течение года – весьма и весьма достойное предложение». И что же теперь делать? Сейчас карп уплывет в пучину и будет появляться из нее лишь для того, чтобы обсудить с Шурой здоровье ее матушки.

– Спасибо вам. Отличное, отличное предложение!

Шура сама не поняла, как только язык осмелился повернуться:

– Может, отметим?

Что это? Он смутился? А почему? Потому что она ему нравится? Он что-то такое чувствует, но старается не дать волю чувствам? Докторская этика не вступать в отношения с пациентами, а теперь еще и практически с коллегами? Ну да, конечно! Поэтому он и был так сдержан и сух, чтобы не сорваться, не позволить себе. Да расслабься, расслабься! Можно позволить, можно! Ну, что же ты мнешься? Решайся! Не можешь? Ах да, думаешь о жене. Дело в ней, а не во мне, потому и смущаешься. Как бы так извернуться, чтобы не обидеть наивную дурочку? Куда ей до моей декольтированной женушки! Да ладно уж, не тяни, руби правду-матку!