– Ты дура, что ли? Он же не знает.

– Блажен, кто верует.

– Мил, он не знает. Уж кто-кто, а ты могла бы это и понимать.

Здесь разговор всегда обрывался. Мила обижалась, скомканно прощалась и проваливалась в воспоминания, иногда даже позволяя себе похандрить и пошмыгать носом. О том, что образец культуры и порядочности, ее жених Гена Жигалкин, оказался отъявленным ловеласом, она узнала последней. Узнала после его смерти, как раз на похоронах. Гена разбился на мотоцикле за месяц до уже назначенной свадьбы, и хоронить его пришла такая череда девиц, что даже убитая горем Мила не могла не обратить на это внимание. И понеслось.

– Я буду скучать, дорогой. – Прелестная блондинка в узком платье с чересчур глубоким декольте.

– Спасибо тебе за чудесные вечера. – Молоденькая шатенка с роскошными волнистыми волосами, перехваченными черной атласной лентой. Красотка наклоняется над гробом, и волосы чиркают по лицу покойного. Мила отшатывается, будто ее полоснули пощечиной.

– Если бы я только знала, ни за что не пустила бы. Ведь Геночка тогда от меня ехал. – Ничем не примечательная брюнетка с красными от слез глазами. – А он все домой, домой. – И злобный взгляд в сторону Милы.

– Кто? Кто все эти девки? – Она беспомощно хватается руками за Алку и маму, висит на них тяжелой плетью и плачет, только теперь не знает по кому: то ли по Генке, то ли по совсем незнакомому человеку.

– Да какая теперь разница, Милка? – спросила Алка на сороковинах. О покойниках либо хорошо, либо…

– Нет, скажи мне, ты знала?

– Догадывалась.

– Но как?! – Сама Мила ничего не замечала, даже оглядываясь назад. Никогда она не видела, чтобы при ней жених оказывал внимание другой девушке или даже просто засматривался на другую.

Алка замялась:

– Да, честно говоря, он и ко мне… Теперь уж и нечего скрывать, видный парень.

Мила зашмыгала носом:

– Ал, я не понимаю, зачем он меня-то выбрал, если вот так бессовестно со всеми…

– Ну, может, его и мучила совесть, – сказала Алла, пользуясь своей же установкой говорить о покойниках хорошо. Мила, против желания, улыбнулась. С Алкой всегда так – невозможно не рассмеяться. – И потом, знаешь, Мил, было в нем что-то притягательное. Честно говоря, если бы они с Лешиком так не сдружились, я бы и сама, наверное, не устояла. – Алка схватила подругу за руку. – Шутка. За тебя я бы глотку ему перегрызла. Но это с одной стороны. А с другой – просто нереально было представить, чтобы такой парень принадлежал тебе одной.

– Допустим. Но почему мне? Ты видела этих на похоронах? Одна другой краше.

– А любовь, Мил?

– Да разве это любовь?

– А что же у вас тогда было?

Об этом Мила часто думала впоследствии. И вывод делала всегда один и тот же. Была любовь. Была. Именно такая, о какой мечталось. Именно такая, на какую надеялась. Именно та, которая не забывается. Вот она и не могла забыть. Ни любви, ни предательства. За все последующие годы так никогда и не встретился ей мужчина, похожий на Генку. Такой, чтобы во всем первый, чтобы душа компании, чтобы и умный, и веселый, и рукастый, и легкий. Хотя если бы встретился, она бы обходила его за километр – боялась бы обжечься. А о других обжигаться не хотелось. Не тянули они на героя Милиного романа. Так и получалось, что и без любви тошно, и с любовью страшно. Хватит с нее, отлюбила. Куда ни посмотришь – вранье одно. Алка вон изворачивается все время, юлит, а с виду прекрасная семья, и ни за что не скажешь, что у мужа рога тяжеленные и объемные. А журналы почитать. Все только и делают, что разводятся. Крепкие пары по пальцам пересчитать. Хотя где гарантия того, что они не такие же крепкие, как, например, Алкина. Ну, наверное, есть исключения. Вот родители. За всю жизнь, кажется, и не поссорились ни разу. И не скучно им друг с другом, и поговорить всегда есть о чем. Столько лет вместе – и не надоело. Мила даже спросила как-то у мамы:

– Почему у вас с папой такой крепкий брак?

Мама задумалась, а потом засмеялась:

– Милка, вот скажи, какое у твоего папки самое-самое отрицательное качество?

Тут Мила ответила не задумываясь:

– Лень. – До сих пор только и слышно, как мама попрекает папу: «Лень вперед тебя родилась». Конечно, отец не позволял себе лениться во всем. Работал он как положено, но дома любое дело выполнял с уговорами и откладывал на потом.

– Мусор вынеси, пожалуйста.

– Хорошо, попозже.

– А почему не сейчас?

– Неохота.

– Лампочка в коридоре перегорела. Поменяешь?

– Через недельку.

– ???

– Да там уже следующая моргать начала, вот-вот сгорит. Чего два раза лазить-то?

Или уйдет мама с Милкой куда-нибудь, отец дома останется за младшим братом присматривать. Возвращаются. Ребенок накормлен, уложен, а в квартире трам-тарарам. И спрашивать не надо, чем они занимались. Вот тут башню строили – кубики везде валяются. А там книжки читали – на полу целая куча разбросана. На кухне чай пили – чашки не убраны и фантики на столе. В неспущенной ванне гора игрушек в мыльной пене. Значит, купали ребенка, не забыли. А на диване в гостиной мокрое полотенце и детская одежда. Там раздевались перед купанием, там же и надевали пижамку. А еще на диване (верхним слоем) лежит папа, газету читает. Маму увидит, вскакивает, суетится:

– Люсь, я сейчас сам все уберу, ты не сердись.

– Убирай. – Больше мама не говорит ничего. Но по ее напряженному лицу можно понять, что она бы с удовольствием спросила, почему нельзя сначала все убрать, а потом уже отдыхать. Но к чему спрашивать, когда знаешь ответ. Лень. Мама ходит по квартире и помогает папе наводить порядок. Неожиданно из спальни раздается ее удивленный голос:

– Петь! А кровать-то чего не убрал? С утра ведь неубранная!

И такое же удивление в ответе отца:

– А зачем убирать-то, если вечером опять ложиться.

Мама хохочет и уже без всякого напряжения выдает свое любимое:

– Ох, Петька, лень вперед тебя родилась.

Так что действительно ничего хуже лени в папиной натуре не сыщешь. Мила потому и не задумывалась, когда отвечала. И мама согласилась:

– Правильно, доченька. Лень, она самая. Папа наш не из тех, кто захочет что-либо менять, потому что ему лень напрягаться. От добра добра не ищут. На том и стоим.

– Подожди! Ты хочешь сказать, что вы живете столько лет вместе из-за лени?! А любовь, а терпение, а…

– Не переживай! Этого хватает. Но лень тоже имеет значение. Люди же разные. Кто-то неугомонный постоянно рыщет в поисках приключений, а кого-то все устраивает, лишь бы не совершать телодвижений.

Миле сначала показалось это форменной глупостью. Но чем дальше она размышляла, тем больше понимала, что мама права. Вот Алка все время куда-то несется и жаждет перемен, а Лешик идеалист и консерватор. Ему бы у телеэкрана посидеть в обнимку, бокальчик винца выпить, и жизнь удалась. А Генка, он – редкая гремучая смесь. С Милой был консерватором, а со всеми остальными Алкой. Чудак. И нужен ли такой второй Миле, она и сама не знает. Считает, что скорее нет, потому столько лет и сторонится мужчин, не видя в себе способности существовать ни с лентяем, ни с консерватором, ни с вечным двигателем, ни со всеобщим любимцем.

– Тебе нужен идеал, – как-то заметила Алла.

– Точно, – согласилась Мила. – Значит, мои ожидания напрасны.

– Это еще почему?

– Потому что идеальных людей не бывает. Прописные истины. Я их не придумывала.

– Может, и бывает. Ты просто не ищешь.

– Делать мне нечего!

– А я бы на твоем месте попробовала…

И пошла обработка.

– Приходи в гости, есть отличный вариант для знакомства!

– Алка, мне неудобно. И потом, что, меня тоже будут вариантом рассматривать, как квартиру?

– Видела клевое шоу по телику, пары подбирают – тебе туда.

– Туда. А потом сразу на выход со своего места. Хочешь, чтобы на следующий день вся компания обсуждала, как начальник одного из крупнейших отделов тщетно пытается устроить личную жизнь?

– По радио разыгрывают билеты в кино. Дозваниваешься, диктуешь номер от фонаря. Если на другом конце провода одинокий человек противоположного пола, идете в кино вместе. Судьба может сработать.

– Ага. На восьмидесятилетнего старичка или двадцатилетнего студента.

– А что? Двадцатилетний нам вполне подойдет.

– Конечно! А восьмидесятилетний еще больше. Помрет и оставит мне все свои миллионы.

– Точно! Я об этом и не подумала. Умница, Милка!

– Алка, отстань!

И так если не каждый день, то через день уж точно. Алка атаковала нещадно и прицельно. Часто брала в помощники Милину маму, та тоже принималась названивать и причитать, петь песню о желанных внуках и одинокой старости. Вода камень точит. Когда Алка предложила действовать в Интернете, Милина крепость пала. Но ненадолго. Уж слишком трагикомичным оказался контингент Всемирной паутины.

– Рано сдаешься, – твердила Алка. – паутина на то и всемирная, чтобы искать на всей планете.

– Иностранца, что ли?

– А почему нет?

– Чтобы он потом у меня детей отобрал?

– Не думала, что ты всех под одну гребенку стрижешь.

Мила и не стригла. Просто нашла повод отбрыкнуться. Но тут и мама поддержала:

– Может, не надо, Аллочка, иноземца-то? – Тут дочка хоть и одна, но под боком.

– Не хотите иностранца – не надо, но и наши тоже не все инвалиды.

– Конечно. – Мила не может сдержаться. – Кто не инвалид, тот таксидермист.

– Дура! – говорит Алка и обижается, а Мила прекращает интернет-общение.

– Ты хоть аккаунт не закрывай, – просит Алка, когда обида сгорает.

– Да пожалуйста, пусть висит.

Вот и довиселся до сообщения, которое Мила так и не удосужилась прочитать. Дернул же Алку черт позвонить. Теперь опять вместо совещания Мила будет думать о загадочном послании. Хотя, стоп, что же тут загадочного? Мила возвращается в реальность. Надо же, молчала ведь секунды три, не больше, а сколько всего успела передумать, а главное – до чего додуматься: