— Стоп! — прикрикнул Кленов. — Это плохая мысль, ее не надо допускать.

— Конечно, я позволила бы все, — уже на истерической нотке высказалась Александра и уткнулась всхлипывать в платок.

— Вот именно, — подчеркнуто серьезно заметил Кленов. — Вот именно так многие дети и полагают. Убежим, повенчаемся, кинемся в ноги — простит. И ваша дочь, скорее всего, поразмыслила точно так же. А почему вы сказали, что она не создана для сцены?

— Она, конечно, всегда интересовалась театром… Ходила на все премьеры… Но никогда не делилась впечатлениями. Вообще редко о чем-то рассказывала. И в детстве — не читала стихов, как другие дети, не было у нее стремления что-то изображать, как вообще у девчонок. Я помню, в лицее ей хотели поручить роль маленькой Бабы-яги на каком-то утреннике, так она отказалась наотрез, даже со слезами. Сделала даже «иногда»…

— Что — иногда?

— Ах, да мы так называли ее капризы. Бывало, она расстраивалась, долго плакала, а потом замолкала. Могла молчать два-три дня. Причем казалось, что она не может говорить по какой-то причине физиологического порядка. Мы водили ее к врачам. Все говорили в один голос, что девочка очень ранима и впечатлительна, что на этом фоне у нее может развиваться временная афония. Нельзя ее только волновать, понимаете.

Кленов мало что понимал, но на всякий случай кивнул. Афония — штука загадочная. Но со склонностью к такому заболеванию на театральных подмостках действительно делать нечего.

ГЛАВА 3

Диана Юстицкая приняла следователя Кленова Евгения Эдуардовича в своей гримерной, после утреннего спектакля. Кленов сам выбрал этот вариант — во-первых, не желал, чтобы звезда посещала его скромный кабинет в Управлении, во-вторых, знал, что «родные стены» подействуют в этом случае сугубо положительно. Актриса сможет расслабиться, авось да и припомнит что-нибудь, что не пришло бы ей в голову в «тюремном застенке». Он даже на спектакле честно отсидел — первый раз за пять лет, он даже цветов для звезды принес! На такой букет ушла бы половина его зарплаты, но он достался ему даром. Едва только обмолвился о том, что пойдет к актрисе Юстицкой, порасспросит о Кире, Александра Леонидовна вручила ему свою визитную карточку и черкнула на обороте несколько слов.

— Зайдете в один из моих магазинов, там вам подберут букет. Она же все-таки актриса, женщина, ей будет приятно получить цветы от такого славного юноши…

«Славный юноша» прозвучало совсем по-матерински, и это отчего-то покоробило Евгения Эдуардовича. Только потом он понял — Александра Морозова была не только не старше, но моложе его на полгода. Что же это она, черт возьми, так рано себя в старухи записала? Конечно, дочь-безотцовщина, свое дело, некогда о глупостях думать. Но… Кто их, женщин, поймет? Или горе от бегства дочери потрясло ее так, что из дамы средних лет она превратилась в тетку, которой меньше пятидесяти не дашь при самом выгодном — рассеянно-бежевом — свете?

Цветочные магазины торговой сети «Деметра» — это, кажется, что-то из мифологии? — разбросаны были по всему городу, и один из них помещался как раз на Октябрьской, неподалеку от скромных апартаментов Кленова. Не раз и не два пробегал он мимо маленького магазинчика, который даже снаружи выглядел уютно, как выстланная шелком шкатулка. В витрине цвели стилизованные ветви яблони и невероятные позолоченные розы, порхали радужные райские бабочки. Впервые Кленов перешагнул порог магазина и сразу же задохнулся от насыщенного аромата цветов. Впечатление было такое, словно кто-то неожиданно ударил его кулаком в лицо.

«Грубые какие сравнения», — попрекнул он сам себя, но за первым шоком последовал второй. К нему двигалась нимфа, нимфа в образе девицы сказочной красоты, в воздушном платье цвета морской волны, отороченном белой пеной. Несомненно, она поднялась с морского дна, чтобы посрамить изможденно-анорексичных красоток, помешанных на собственном весе и изощренных диетах, — а мимоходом и пленить сердце зазевавшегося следователя Кленова.

— Чем могу быть полезна? — мелодично вопросила прекрасная океанида.

У Кленова было слишком много вариантов для ответа, и часть из них способна была смутить даже солдата-сверхсрочника, потому он вообще воздержался от вербального способа общения. Просто выудил из кармана и ткнул куда-то в облако белой пены картонный прямоугольник, уповая на то, что это именно нужная визитка. Иначе пришлось бы выворачивать перед нимфой карманы, а в них завалялось много лишнего — пакетик с презервативом, пара барбарисок, мятые десятки и даже аккуратный кусок туалетной бумаги — на случай оказии.

Визитка оказалась подходящей. Кленову было предложено сесть и подождать, и он безвольно опустился на прохладный кожаный диванчик. В глазах немного прояснилось, реальность стала четче. Выяснилось, кстати, что нимфа в магазине была не одна — вокруг кружились две ее товарки, одетые в такие же, видимо, форменные костюмы — пышная юбка и строгий френч голубовато-зеленого цвета. Впрочем, нимфы-подружки были наняты, очевидно, только для того, чтобы оттенять красоту третьей. Она-то и суетилась за прилавком, поглядывая на Кленова удивленно и заинтересованно. Даже, можно сказать, изучающе, и Евгений Эдуардович порадовался, что именно сегодня вздумал начистить видавшие виды ботинки, а вместо вытянуто-потертой джинсовой сбруи надел темный костюм в тонкую желтую полосочку. Имелось в виду, разумеется, вечернее культурно-массовое мероприятие, посещение театра, но сгодился прикид еще раньше.

Его несколько задело, что нимфы ни о чем не спрашивают. Он, например, всегда полагал, что самые шикарные цветы — красные розы и женщине нужно дарить только их. Конечно, если финансы позволяют. Если же нет — можно преподносить что придется. Ландыши там, молочайник всякий. Свою жену, тогда будущую, а теперь бывшую, он, помнится, покорил именно огромным кустом темно-красных роз на длинных стеблях. Стебли были толстые, как бревна, сами розы отчего-то ничем не пахли, но Вероника все равно была потрясена и счастлива. Хотя если припомнить, чем дело кончилось, то, может, красные розы были не такой уж хорошей идеей?

Букет, собранный по записке океанической нимфой, был прекрасен и утончен. Он состоял из бледно-лиловых ирисов и бледно-розовых роз. В нем была простота — торжественная, дорогостоящая простота. Потрясенный Кленов принял букет на сгиб руки, как младенца, и двинулся к выходу. И ушел бы, не сказав ни слова, если бы не легкий, как запах ирисов, смешок нимф за спиной.

Евгений Эдуардович повернулся как по команде «кругом», сделал четкую отмашку головой, которая от такого неосторожного обращения немедленно возобновила кружение, и сказал:

— Спасибо. Как вас зовут?

— Пожалуйста! Кого? — защебетали нимфы.

Ему хватило ума не выделять одну из девушек и быть любезным со всеми.

— Простите меня, юные леди, — прочувственно обратился он к нимфам. — Я, правду сказать, несколько растерялся от такой роскоши и общества прекрасных дам. Позвольте представиться — Кленов Евгений. Живу неподалеку, но к вам зашел в первый раз. Теперь знаю дорогу. Позволите узнать ваши имена?

Второстепенные нимфы назвались Олей и Ритой. Главная откликалась на имя Наташа.

Сжимая в одной руке это сладко-пахучее, шуршащее, шершавое имя, а в другой руке — букет, Кленов продолжил свой путь.

Букет, видимо, и в самом деле был собран по неведомым правилам комильфо, потому что Юстицкая приняла его с нежно-благодарной улыбкой. Впрочем, может быть, она сама была чересчур комильфо для того, чтобы отшвырнуть его не глядя в кучу цветов, принесенных благодарными поклонниками ее драматического таланта?

После краткого периода расшаркиваний и реверансов следователь Кленов перешел к делу. Тут его ждало ожидаемое, но от этого не менее печальное разочарование — Диана Юстицкая Киру не помнила. Вообще.

— Они часто приходят, — поделилась она с Евгением Эдуардовичем. — Девочки, которым хочется шагнуть на сцену. Я благословляю их, что ж, — ведь они этого ждут. На самом деле я никому, никому из них не пожелала бы подобной судьбы.

Кленов подивился про себя — надо же, еще чем-то и недовольна! Интересно, кстати, сколько ей лет? Юстицкая выглядит, как настоящая звезда, — сияет ухоженная кожа и волосы, молодо блестят глаза, и все это озаряется нестерпимым искристым свечением голубых камушков — в ушах и на пальцах. И чем ей не нравится «подобная судьба»?

ГЛАВА 4

Кленов решил времени не терять и, спустившись в сырую пасть метрополитена, через четверть часа уже шел по Моховой — к красивому, красно-заплаканному зданию Академии театрального искусства. Перед входом он замедлил шаг, достал из бумажника фотографию Киры Морозовой, вгляделся. Пожалуй, слишком она бледная и худая, чтобы считаться красавицей… Но глаза, глаза! Да уж, такую надо бы взять в актрисы.

В холле было тихо и прохладно. Из стеклянной будочки не суровый охранник-бультерьер выглядывал — выглядывала хрупкая старушка, божий одуванчик в кружевном воротничке, в седеньких мелких кудряшках.

— Вы куда, молодой человек?

Кленов продемонстрировал одуванчику удостоверение и прошествовал на второй этаж, где и имел место быть деканат. Он без труда обнаружил доску объявлений — оформленную с шиком, но уже довольно обшарпанную. Список фамилий поступивших — счастливый мартиролог! Каменщикова, Монаков, Морозова… Итак, Кира действительно побывала здесь незадолго до своего исчезновения, да и раньше заглядывала. И ей удалось поступить! Надо же…

— Вам кого? — поинтересовалась маленькая изящная дама, похожая на какую-то тропическую птичку. Птичка выпорхнула из дверей деканата и смотрела на Кленова с птичьим интересом. Предъявленное Кленовым удостоверение явно шло вразрез с этим нежно-удивленным взглядом, но цель была достигнута. Птичка вспорхнула, защебетала и указала Евгению Эдуардовичу на двери, за которыми, по ее словам, помещался Великий и Ужасный, Заслуженный и Народный мастер курса — Сергей Иванович Злотников. Именно к нему на растерзание и поступила маменькина дочка Кира Морозова. И тут можно было бы за нее опасаться. Злотников, безусловно знакомый следователю по многочисленным ролям в кино, сначала специализировался на ролях отважных юнг и лихих гусаров, а после, постарев и располнев, начал играть благородных отцов — есть, кажется, такое театральное амплуа? В последнем нашумевшем российском блокбастере (есть и такие) Злотников сыграл предводителя всея российской мафии, убеленного искусственными сединами, умного, ироничного, всемогущего. Слуга царю, отец солдатам. По физиономии он истинный бабник, отметил про себя Кленов. Ни одной не пропустит.