Кира тоже смеялась.

— Прямо как Брюс Ли! — выкрикнула она и снова залилась истерическим смехом.

Марк сделал пару звонков, но с тем же результатом мог бы и никуда не звонить. Ведь он не видел, как Харон, слушавший весь разговор в коридоре, вышел вслед за Эрбергом. И если его легкомысленный хозяин, как размышлял Харон, мог спустить предателю, то он, Харон, этого не может себе позволить. Такова его работа.

Марк отвел Киру в спальню.

— Ты успеешь досмотреть фильм, — уговаривал он ее. — Хватит с тебя на сегодня волнений. Приляг, я принесу тебе чаю.

Но Кира вцепилась в его руку тонкими пальцами:

— Подожди, подожди минутку…

И Марк услышал стук ее сердца, увидел очень близко к своему лицу ее глаза, тонко прорисованные губы, наклонился и прижался губами к ее губам.

Кира тихонько ахнула и быстро обняла его за шею. Радость разлилась по ней горячей волной. Эта неожиданная новая близость была веселой, и горячей, и очень естественной. Кира не боялась и не волновалась, словно была с рождения предназначена именно для объятий Марка, для его рук, для его губ. Скроенные друг для друга по точной мерке умницы Судьбы две разлученные половинки целого слились — и новый мир родился вокруг них. Новый мир, новые созвездия, новое движение новых бесчисленных солнц — все было в их поцелуях, в их жарком дыхании.

Новая домработница Ниночка — впрочем, ей суждено будет остаться в положении новенькой до тех пор, пока живет на белом свете опекающая и притесняющая ее Зинаида Германовна! — осторожно собрала на поднос чайную посуду. Если хозяева не спускаются к чаю, она отнесет его наверх. Кулебяка ведь остынет, а остывшая она не такая вкусная! Не звякнув ни единой ложечкой, она поднялась по лестнице и остановилась у спальни Киры. Теперь нужно было как-то попытаться открыть дверь. Но тут перед Ниной как из-под земли выросла Зинаида Германовна — старуха иной раз проявляла совершенно невероятную для ее более чем почтенного возраста прыть!

— Чего пришла? А ну, марш обратно в кухню!

— Да ведь я чаю… И кулебяка вот… — попыталась объяснить Нина.

— Только им кулебяки твоей не хватало! — шепотом закричала Зинаида Германовна. — Ну! Совсем ничего не соображаешь?! Вот молодежь пошла! Я старая, и то…

— А-а… — осенило Ниночку. Которой, стоит заметить, недавно перевалило за сорок. — Так я пойду, Зинаидочка Германовна?

— Иди, иди… Кулебяку к обеду разогреешь.

И проницательная старая нянька удалилась в свою комнату, продолжая прислушиваться. Харона куда-то унесло, значит, за безопасность молодой пары она в ответе!

ГЛАВА 22

Деметра

Огромный буфет больше не был буфетом. Он не изменил своей внешности. Изменилось только его предназначение. Теперь он представлял собой величественные врата. Врата в подземный мир. Тяжелые створки буфета были распахнуты, из них тянуло могильной сыростью. Запах влажной земли щекотал ноздри. В распахнувшемся темпом проеме виделись земляные ступени, оплетенные мертвенно-бледными, не знавшими солнечного света корнями. А по ступеням вниз, все глубже и глубже, спускалась, напевая печальную песенку, девушка в белом платье.

— Кора! Вернись! Кора, туда нельзя!

Там мрак, и холод, и могильный запах. Белые хрупкие мотыльки, подобные тебе, Кора, не живут под землей. Им нужен солнечный свет, и цветы, и легкий ветерок.

— Кора, вернись!

Но она уходит — все глубже и глубже. Конец лестницы теряется в непроглядном мраке. Что-то шевелится там, на границе света и тьмы. Подземные чудовища? Невиданные хтонические гады[3], которых не в силах представить себе человеческий рассудок? Нет. Это корни растений вылезают из стен. Они поймают тебя, дитя мое, они утащат тебя под землю — туда, где никогда не будет солнечного света!

Но это не корни. Это ветви неведомого растения. Что могло вырасти тут, в могильной глубине? И даже невиданный плод висит на ветке. Это гранат. Это перезревший, багрово-красный гранат. Кожура лопнула от спелости, обнажив зерна — они словно окровавленные мелкие зубы. Зубы, готовые кусать и разрывать живую плоть…

— Кора! Они поймают тебя! Не трогай плода! Не прикасайся к корням! Иди обратно, Кора!

Поздно. Слишком поздно. Оплетенная хваткими ветвями, белая тень бьется в их смертоносном, жадном объятии.

В сон Деметры вторгается звон — земной и привычный, мелодичный и обыденный звон. Она успевает только заметить то место в стене, откуда тянутся к Кире убийственные ветви. Это нужно… Очень нужно, только она пока не знает зачем…

Звонил телефон. Деметра нащупала на столике рядом с постелью трубку. Знакомый голос, такой спокойный и уже почти родной:

— Александра Леонидовна? Это следователь Кленов Евгений Эдуардович. У меня есть сведения, касающиеся вашей дочери. Не могли бы вы к нам подъехать?

— Да, конечно, — согласилась Александра, чувствуя, как в ней пузырьками закипает радость. — Конечно, сейчас же! А где она? У вас? С ней все в порядке? Она что, в больнице?

— Приезжайте, — ответил Кленов и положил трубку.

От дрожи в руках, от невыносимо щекочущего сердце счастья Александра даже не смогла толком привести себя в порядок. Пыталась причесаться, но волосы упорно не ложились в привычную прическу. Пару раз она больно ударила себя феном по голове, плюнула на укладку и забрала волосы в хвостик, гладко зачесав и стянув аптечной резинкой. Краситься нечего было и начинать — в таком состоянии вряд ли получится не ткнуть кисточкой в глаз. Попыталась натянуть колготки, но те перекрутились, упорно не налезали и наконец ехидно треснули, пустив длиннющую стрелку. Чертыхнувшись, Александра вытянула из шкафа джинсы, которые надевала только для выезда за город, отыскала какую-то белую футболку, мельком глянула на себя в зеркало и с удовольствием отметила, что похожа в этом наряде на Мартину Навратилову. Не самый плохой вариант!


Господи, почему в этих серо-зеленых кабинетах не вешают больше портретов вождей? Почему хозяин этого кабинета не присобачил к стене хотя бы календаря с полуголой нахальной девицей? Александра смотрела бы и ненавидела — вождя или девицу, все равно. А так ненависть плескалась в ней, прожигая внутренности, и некуда было выплеснуться.

— Престранная история, дорогая Александра Леонидовна. Найден нож. На нем отпечатки пальцев вашей дочери. Нож, несомненно, является орудием преступления…

— Откуда у вас отпечатки пальцев моей дочери? Она что, закоренелая преступница? И ее отпечатки хранятся в вашей базе данных?

— Теперь уже хранятся. Я снял их в ее комнате. С предметов мебели. Вы уж меня извините. А вас, Александра Леонидовна, я лично застал на месте преступления. Вы собирали вещи вашей дочери и явно собирались… как бы это выразиться… замести следы. Правильно?

— Не собиралась. Никак нет. Я просто собирала ее вещи.

— Интересное кино… У нас с вами большие проблемы, гражданка Морозова. Огромные проблемы.

Она посмотрела затравленно. Но плечи остались гордо распрямленными. Черт, красивая она все-таки баба! Вот сейчас, без дурацкого старомодного макияжа — разводы теней, пятна румян, хлопья туши на ресницах, — она выглядит гораздо моложе и привлекательней. И без склеенных лаком, взбодренных начесом локонов. И без официальных костюмчиков в стиле народных депутатов. Ноги какие-то образовались — сильные ноги, обтянутые плотной джинсовой тканью, и длинная шея в вырезе белой рубашонки, и грудь…

Кленов помотал головой, попытавшись отделаться от наваждения. «Какая еще грудь! Ты на работе!»

— Знаете что, — сказал он неожиданно для себя. — А пойдемте кофе пить? Вы ведь наверняка не завтракали еще…

Александра растерялась, покрутила головой. Хвостик, затянутый аптечной резинкой, защекотал шею.

— Пойдем…

В маленькой кофейне было прохладно и безлюдно. Разочарованная в жизни молодая особа (Гульнара — значилось на бедже) принесла им огненный кофе в крошечных чашечках, мокрую пепельницу, пузатенькую бутылку минеральной воды, два стакана и оскорбленно удалились.

— Я и сам не верю в то, что она его убила, — пожаловался Кленов, обжегши губы кофе. — Но мотив у нее был… Так?

— Какой мотив? — поразилась Александра. — Если она в него влюбилась, из дома ушла…

— Вот именно. Влюбилась и ушла из дома. А он, кстати, был женат. На ее подруге. И может, разводиться не хотел. А она его — хоп! — не доставайся же ты никому.

— Кира не могла «хоп». Она прекрасно знала, что этот смазливый подонок…

— Александра Леонидовна, вы все ж о покойном говорите…

— …то есть этот смазливый покойник женат. Была на его свадьбе! Свидетельницей со стороны невесты!

— Откровенно говоря, — заметил Кленов, — покойник наш тоже был гусь хороший… Торговал наркотиками. И последний срок за это мотал, извините за выражение. После освобождения стал паинькой, а последнее время опять за свое принялся. Я бы предположил, что ваша дочь к убийству непричастна… Было кому Менделея убить и без него…

— Менделеева, вы сказали?

— Это у него прозвище такое. Менделеев, или Менделей. За глубокие познания в химии, которые здорово помогали ему в его противоправной деятельности. Недавно он впарил в одном ночном клубе совершенно новенький наркотик. Неизвестно, откуда он его взял… Не исключено, что сам изобрел. С маленькой помощью своих друзей… Так вот от этой дури вполне приличный мальчик совершенно свихнулся и убил двух человек. Не кого-нибудь — свою девушку и своего лучшего друга. И произошло все это на глазах у толпы народа, в разгар вечеринки. Ясно, к чему я клоню?

— Ясно. Но Кира никогда не стала бы принимать наркотиков! Она и уколов-то боялась до смерти!