— Клянусь святым распятием, Ранульф, я рад, что ты наконец свил себе гнездышко, да еще такое отличное гнездышко!

— Неужели? Вы что думали, что я всю свою жизнь буду наниматься на службу к чужим людям?

— Вовсе нет. Я знал, что ты претендуешь на гораздо большее, чем участь наемника. Да и разве могло бы быть наоборот, когда ты так похож на меня? Но что меня особенно радует, так это то, что ты превзошел все мои ожидания. И как только тебе удалось все так удачно проделать?

— Леди без памяти влюбилась в меня и поклялась, что если когда-нибудь и выйдет замуж, то только за меня. — Ошеломленный возглас Рейны немного прояснил обстановку, дав понять отцу Ранульфа, что это была лишь неудачная шутка, сам же Ранульф довольно улыбнулся, увидев негодование в ее взгляде. — Вы имеете что-то против подобной постановки вопроса, леди?

— Дело совсем не в том, как ты стал хозяином Клайдона, — поспешил вмешаться отец Ранульфа. — В любом случае прими мои самые искренние поздравления.

— Итак, вы что же, выходит, рады за меня? — холодно спросил Ранульф. — И вы хотите, чтобы я поверил в это?

В мужчине почувствовалось волнение, ибо он не мог больше не замечать откровенно неприязненного отношения Ранульфа.

— Ты сомневаешься в моих словах?

— Прошу вас назвать хоть одну причину, по которой я не должен был бы…

— Я могу сделать это, — вмешалась Рейна, возмущенная его жестокостью. — Причина в том, что он ваш отец. И этого вполне достаточно, чтобы он мог желать вам только добра.

— Леди, вы и так причинили мне массу неудобств своими интригами, заставив спуститься. Довольно. Прошу вас оставить нас. Этот разговор ни в коей мере вас не касается.

— Все, что касается вас, имеет непосредственное отношение и ко мне, — ответила Рейна. — К тому же вы не можете приказать мне покинуть мой собственный зал. А если вы хотите, чтобы я ушла, — вам придется силой вывести меня отсюда. Но предупреждаю, если вы проделаете подобное на глазах такого количества моих людей, то можете не сомневаться, что жалеть об этом вам придется несравненно дольше, чем мне о том, что осмелилась насмехаться над вами.

Извинение, или угроза, или все вместе? Ранульф было нахмурился, но уже через мгновение выражение его лица смягчилось, а в глазах заиграли искорки смеха, хотя в ее словах не было ничего забавного.

— Вы поздравили меня, лорд Хью? Возможно, вместо этого стоило бы посочувствовать?

То, что он подшучивал, было вне сомнения, а поэтому Рейна и не особенно рассердилась из-за подобного замечания, И его отец также улыбался, что было хорошим предзнаменованием. Лорд Хью? Ей следовало бы сообразить, что раз сама она замужем за Фитц Хью, то отца его должны звать именно так.

— Могу ли я предложить вам, милорды, продолжить разговор за столом? Обед и так был уже довольно задержан из-за неисправимой лени некоторых людей.

Ранульф не ошибся, кому адресовала Рейна эту шпильку, и ответил ей в том же тоне — Не это ли вы в последние дни называли страстью, леди? Рейна проследовала было вперед, но мгновенно развернулась, и на милых щечках вспыхнули два ярко-красных пламени Она попыталась что-то сказать, но вместо этого издала какой-то жалобный писк и поторопилась закрыть рот. Однако колючий взгляд ее голубых глаз был более чем красноречив, и Ранульф понял, что попал в самое яблочко, на что, по правде говоря, не очень-то и надеялся. Вот когда она вспорет ему живот однажды, он узнает, что представляет собой месть женщины!

Однако теперь-то Ранульфу удалось все же заставить ее замолчать, что было само по себе настоящим подвигом. Сверкая гневом, она гордой поступью направилась к столу, оставив его наедине с отцом, который, казалось, был немало смущен подобным обменом любезностями.

— Это было… — начал он неуверенно, однако передумал и сказал:

— Все в порядке.

— Вы могли бы сказать мне все, что считаете необходимым, и здесь, — проговорил Ранульф совершенно равнодушным голосом. — Лично я так и собираюсь поступить.

Хью вздрогнул, услышав, насколько сух и невыразителен был голос.

— Ну что ж. Хорошо. Это было не очень-то вежливо. В конце концов она твоя жена.

— Именно так. Моя жена. А у вас нет прав на то, чтобы вмешиваться в наши отношения, ибо вы и понятия не имеете, что действительно между нами происходит. Достаточно сказать, что леди заслужила много большего, и она прекрасно знает об этом, иначе не переставала бы встревать в разговор тут и там, умело орудуя своим острым язычком. Полагаю, что вы на собственном опыте уже ощутили его прелесть и прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Признаться, я уж и позабыл об этом, — кивнул головой Хью. — А она действительно за словом в карман не лезет.

— Она сказала, что вы слишком толстокожи, чтобы заметить это.

— Неужели? — усмехнулся Хью. — Вовсе нет. Скорее очарован. Это было неожиданно и интересно — встретить женщину, которая не склонила бы благоговейно голову перед моим положением, не была бы ошарашена моим видом или покорена одной лишь улыбкой. Признаться, со мной раньше подобного никогда не случалось.

— Вы вовсе не потеряли былую удаль, если вы именно это имеете в виду. Она и мной не была особенно заворожена, когда впервые увидела.

— И все же, Ранульф, ты не выслушал меня. Леди может быть самой ворчливой и сварливой женщиной на свете, но рыцарь никогда не должен отчитывать ее или оскорблять, и уж особенно в чьем-либо присутствии.

— Вы снова о галантности? — проворчал Ранульф. — Ас чего это вы взяли, что я был обучен подобным вещам в Монтфорде? Уверяю вас, таких тонкостей там не преподавали.

Хью вспыхнул:

— Говорю тебе, Ранульф, я и понятия не имел, что за человек был этот Монтфорд, по крайней мере до того дня, когда впервые не встретил его в день твоего посвящения в рыцари. Мой отец занимался устройством твоего воспитания. С давних времен лорд Монтфорд был его другом, и отец заверил меня, что с тобой будут обращаться как нельзя лучше и ты получишь превосходное образование. Мне лгали даже о твоих успехах, уверяя, что никакими особенными способностями ты не обладаешь. Вот почему я был так удивлен твоему столь раннему посвящению в рыцари. Мне самому исполнилось 19, когда я стал рыцарем, даже мой отец был поражен твоей сноровкой и несомненным талантом воина.

— Полагаете, мне есть дело до того, что думал старик? — Ранульф не мог более скрывать горечь, переполнявшую все его существо. — За все те годы, когда он приезжал в деревню, чтобы осведомиться о моем развитии, я не слыхал от него ни единого доброго слова, ни…

— Что ты сказал? — резко прервал его Хью.

— Неужели маленький мальчик не мог рассчитывать хоть на одно нежное слово или ободряющий взгляд деда?! — воскликнул Ранульф.

— Господи милостивый! Да что ты такое говоришь, Ранульф? Он и понятия не имел о твоем существовании. Тебе было уже девять лет, когда он сказал мне о тебе, и он клялся, что сам только что узнал об этом.

— Ранульф настолько опешил, что просто стоял и смотрел на отца, чувствуя, как все тело его разрывается на части. Мгновенно исчезли и горечь, и досада на него, ибо отец не мог обманывать сына в том, что даже не знал о его существовании в первые годы его жизни. Никогда прежде не думал Ранульф, что отец может просто не подозревать о его существовании. Неужели он все же ничего не знал?! Но дед! Он-то знал о внуке! Однако Ранульф забыл про другие разочарования и долгие годы несправедливости, что постигли его в Монтфорде. Нет, не забыл. Все остальное было просто совсем не так важно.

Стараясь ничем не выдать своих чувств, Ранульф сказал:

— Он лгал.

— Он не стал бы! — вскричал Хью.

— Отлично, — вздохнул Ранульф, слишком изможденный, чтобы спорить. — Я лгал.

Следы невероятного душевного страдания отразились на лице Хью, и он тяжело покачал головой.

— Нет. Я знаю, что ты не лжешь. Господи! А я-то удивлялся, почему ты был так холоден и, замкнут со мной, когда мы впервые встретились! Отец сказал мне тогда, что это естественно, что и ты ничего не знал обо мне. Он сказал, что тебе необходимо время, чтобы свыкнуться с этой мыслью…

— Да, а потом последовали те долгие семь лет привыкания, которого вовсе и не было. С того самого дня как я узнал, кто мой отец, я узнал и что такое отец, а также и то, что он не хочет признавать меня.

Хью побледнел, услышав в его словах неприкрытое обвинение.

— Неужели именно так ты и думал?

— А что еще должен был я думать? Я жил на вашей земле, в вашей деревне. Еще прежде чем развилось мое тело, сделавшее меня вашей точной копией, все жители местечка знали о том, что я ваш незаконнорожденный сын.

Рейна услышала достаточно, даже более чем достаточно. Она вернулась для того, чтобы пригласить их к столу, пока обед не остыл, но вместо этого просто стояла и слушала, уверенная, что они оба были слишком поглощены своим мучительным экскурсом в прошлое, чтобы заметить ее или кого бы то ни было еще. Однако она не могла продолжать слушать, не могла вынести всего того, что уже услышала, и не думала, что Ранульф мог. Лицо его было отрешенным. Все невзгоды и ужасы одинокого детства как в зеркале отражались в его голосе, глазах, каждом слове. Все существо его разрывалось от невыносимой боли, и она чувствовала это. О! Как она ненавидела его боль! Как ненавидела она его отца за то, что он причинил ее! Ранульф страдал несравненно больше, чем раньше, когда все, что он чувствовал к своему отцу, была лишь страшная ненависть.

Рейна не могла избавить своего мужа от этой боли, однако она могла помешать ей еще сильнее сжать своими смертельными тисками сердце Ранульфа.

— Если ты еще не заметил, Ранульф, то в зале полно людей, которые просто умирают от голода, ожидая, когда же ты наконец займешь свое место во главе стола.

Она получила свирепый взгляд в ответ на то, что посмела прервать их разговор, однако жертва ее все же не была напрасной. Он коротко кивнул и направился к столу. Когда Хью последовал было за ним, она задержала его, дотронувшись до рукава камзола, Те же васильковые глаза устало посмотрели на Рейну, однако она была настроена весьма решительно.