Екатерина Владимирова - И телом, и душой

— Что?! — обернулся к отцу с округлившимися от шока глазами и приоткрытым ртом. — Что-о?!

— Я спрашивал, — тихо сказал отец, — она мне ответила, что никогда не принимала контрацептивы.

Мир завертелся вокруг Максима с бешеной скоростью, вырывая почву из-под ног. Воронка становилась все глубже, все больше, она кружилась и кружилась, засасывая его в свой водоворот безумства.

— Но как такое может… Она сказала, что ей прописали, — пробормотал он ошарашенно. — Гинеколог, когда она… — быстрый взгляд на отца, словно в попытке докопаться до истины. — Что это значит?! — вскричал он, сжимая руки в кулаки. А потом, всего через мгновение, осознание случившегося озаряет его вспышкой яркого света. — Она меня обманула?! — сдержанно, холодно, безэмоционально выдавил он из себя.

— Я не знаю, — выдавил из себя Александр Игоревич. — Но…

— Я знаю! — сквозь зубы прошипел Максим, нервно запуская трясущиеся руки в волосы. — Обманула. Обманула, — шептал он, как заведенный, словно не в силах поверить этому, а потом вдруг: — Черт возьми! Как я мог повестись на это?! — посмотрел на отца, застывшего около стола и так и не сделавшего к нему и шага. — Она сказала мне, что ей прописал врач, и она… — поднял голову вверх и выкрикнул: — Черррррт!!!

Александр Игоревич все же сделал по направлению к сыну один шаг, желая его успокоить.

— Максим, — проговорил он, вынуждая того посмотреть на себя. — Это твой ребенок?

Ребенок?! Что за ребенок, черт побери?!

Задыхался. Оказался словно запертым в клетке. Без воздуха.

Повернулся к отцу спиной, снова схватился за голову, сделал несколько стремительных шагов.

— Максим?…

— Черт, я не знаю! — взбесился Максим. — Откуда я могу знать?! — повернулся к отцу, ослепленными яростью и гневом потемневшими глазами, вонзившись в него взглядом. — Как я сейчас вообще могу быть в чем-то уверен?! Как?! Когда она, — выделив последнее слово, бессильно поджал губы, — предала меня?!

— Срок пять недель, — тихо сказал отец. — Я послал ее на УЗИ, там скажут более точно возможный срок зачатия.

Пять недель… Пять гребаных недель. Он прекрасно помнил, что тогда произошло.

Глаза потемнели, превратились в узкие щелочки, налились гневом и злостью.

Предала… Обманула… Унизила…

Что решит УЗИ?! Ничего. Оно только подтвердит и так известную ему истину.

Разве можно было сомневаться?! Разве был у него хоть шанс на сомнения?!

Когда вся партия была разыграна, как по нотам, но без его участия?!

— Максим… — позвал его отец.

— Это мой ребенок, — твердо заявил тот, зажмурившись и не глядя на отца. — Мой.

— Ты уверен?

Он не сможет солгать. Он не такой лжец, как она. Да и ничего не даст эта ложь. Разве сможет она сейчас что-то изменить?! Для него… Для кого-нибудь?!

— У нее не было никого… до меня, — прошептал Максим, в бессилии опуская голову.

Грудь разрывали отчаянные удары сердца, а душа рвалась извне, на свободу, прочь от лжи.

Разве можно так сильно заблуждаться?! Ошибаться в человеке настолько сильно?!

Разве можно верить, слепо, почти безгранично, а потом вот так резко оказаться погребенным под собственными иллюзиями и мечтами об идеале, которого так и не удалось достигнуть?!

Разве может быть больнее, чем от предательства любимого человека?!

Разве можно простить подобное предательство, когда оно, словно пробежав свой круг, вновь замкнулось на тебе?!

Максим закрыл глаза, стискивая зубы, прикусил губы так сильно, что пошла кровь, зажмурился.

Попытался вздохнуть, но боль отозвалась в груди, остро надавив на все рецепторы.

— И что ты собираешься делать? — донесся до него голос отца

Максим, сжимая кулаки, уставился на отца, пронзая того раздраженным взглядом.

— А что здесь можно сделать?! — язвительно осведомился он. — Вот ты как врач мне скажи, что здесь можно сделать?!

Александр Игоревич подобрался и твердо встретил его взгляд.

— Как врач я тебе говорю, что есть два выхода решения данной… ситуации, — проговорил он. — Один из которых я даже и рассматривать не стану, поскольку я не только врач, но еще и твой отец.

— И что ты мне предлагаешь?! — сквозь зубы прошипел Максим.

— Что я предлагаю?… — пожал отец плечами. — Тебе нужно жениться на Лене и воспитывать вашего ребенка в нормальной полноценной семье.

Были ли хоть малая вероятность того, что он вновь ослышался?…

— Жениться?! — вскричал Максим, подскакивая к отцу. — Ты с ума сошел?!

— Не забывай, с кем разговариваешь, молодой человек! — с непроницаемым лицом выдал тот.

— Прости, — бросил Максим сквозь зубы. — Но то, что ты предлагаешь…

— А что ты думал, я могу предложить?! — вскричал отец. — Аборт?! Об этом не может быть и речи!

— Почему?! — с вызовом спросил Максим. — Этот ребенок не нужен ни мне, ни ей!

— Ты не прав, Лена хочет этого ребенка, — возразил Колесников-старший.

— Хочет?! — изумленно воскликнул Максим. — Ей всего девятнадцать, она сама еще ребенок… Она не может… Она… Черт! — схватился за голову, передвигаясь по кабинету стремительно и резко, из угла в угол, как загнанный зверь. — Она это специально сделала?! Все заранее спланировала, да?!

Ярость ослепила глаза так сильно, что Максим, не задумываясь, с размаху ударил кулаком по стене, ощущая, как боль пронзает руку.

— Не перевешивай всю ответственность за произошедшее на нее! — возмутился отец, получив от сына разозленный взгляд. — Ты виноват во всем не меньше, чем она!

— Она солгала мне, что принимает таблетки, — выдавил Максим, стискивая зубы. — Она обманула меня.

Вновь втемяшил кулак в стену и закрыл глаза.

А он ей так верил… Как никому никогда не верил уже много лет. Ей поверил, а она…

— Если бы ты хотел, то позаботился бы о том, чтобы принять и другие меры предосторожности, — заявил отец запальчиво. — Если не сделал этого, значит…

— Ты хочешь сказать, что во всем виноват я?! — возмущенно воскликнул Максим, отскочив от стены.

— А ты хочешь всю вину и ответственность возложить на нее?! — в тон ему возмутился Колесников-старший. — Она и так была в шоке, когда узнала! Она боится тебе говорить об этом.

Максим навис над отцом с непроницаемым лицом, горящими гневом глазами и поджатыми губами.

— Я не женюсь на ней, — выплюнул он сквозь зубы.

— Ты не можешь оставить ее одну в такой ситуации, — заявил отец ему в лицо. — Ты мужчина, а не мальчик! И ты — мой сын! Ты должен отвечать за свои поступки!

— Я не обещал ей того, что женюсь, — жестко выдавил он, глядя на отца сощуренными от злости глазами.

— Ты только что сказал мне, что будешь с ней, что бы ни было!

— Это было до того, как я узнал…

— Ты не имеешь права ее бросить, сын! — вскричал Александр Игоревич, ткнув сына пальцем в грудь.

Максим перевел взгляд на свою грудь, потом посмотрел на отца, пронзая его яростным взглядом.

Отошел от него, сжимая руки в кулаки, и выдавил из себя:

— Зато она имеет право так поступать с нами, правда?!

— Она тебя любит.

— С людьми, которых любят, ТАК не поступают! — закричал Максим, не сдерживаясь. — Ты понимаешь это?! Так не поступают. Обманывают, предают… Я верил ей, понимаешь?! — воскликнул он в отчаянии. — Я сто лет уже никому не верил! А ей поверил! И она отплатила мне… ложью и предательством!

— Она изумлена не меньше тебя, Максим… — попытался возразить Колесников-старший.

— Я. Не. Женюсь. На. Ней! — выдавил Максим жестко. — Я сказал, значит, сказал!

Слова упали между ними разверзнувшейся пропастью.

Глаза в глаза они смотрели друг на друга, каждый отстаивая свою правду.

Пока один из них не заявил, решаясь на отчаянный, безнравственный поступок:

— Если ты не женишься на ней, то можешь перестать считать себя моим сыном.

— Что?… — изумленно воскликнул Максим. — Вот как, значит?! — глаза его почернели.

— Мужчины семьи Колесниковых не поступают подобным образом, Максим, — твердо заявил отец. — Ты должен признать, что совершил ошибку. Пришло время расплачиваться!

Что ж, расплата не заставила себя долго ждать.

С того дня на протяжении девяти лет каждый день подряд…

Ее они с Леной тоже разделили на двоих.

Ему нравилось, как она выглядит. Он наслаждался каждой минутой, каждым мгновением, когда имел удовольствие наблюдать за ней, оторвавшись от нудных и скучных бесед со своими партнерами и обратив внимание на нее.

Она стояла у противоположной стены, около столиков с закусками и разговаривала со знакомыми, улыбаясь и изредка небольшими глотками выпивая шампанское.

Черный шелк обтягивал ее точеную фигурку второй кожей, подчеркивая все изгибы тела, а золотистые локоны, поднятые в высокую прическу, лишь вдоль ушей струились по щекам.

В этот вечер он не настаивал на платье, предоставив ей право выбора. И выбор был сделан гениальный.

Он не мог оторвать от нее взгляд. Такой он никогда еще ее не видел.

Максим с зажатым в руке бокалом стоял у противоположной стены и наблюдал за ней. Она знала, что он смотрит на нее, наверное, уже прожег бы взглядом, будь это возможно, но не подавала виду, лишь изредка бросая на него быстрые взгляды из-под опущенных вниз ресниц.