Гидеон чувствовал себя как рыба в воде: болтал с посетителями, заходившими в ложу, и выглядел спокойным и улыбчивым. Маккена, напротив, был куда более сдержан и с осторожностью подбирал слова. Одетый как подобает для выхода в свет, причем в его туалете преобладали два цвета – черный и белый, на фоне золотисто-элегантного Гидеона он смотрелся особенно контрастно. И страшно раздражал Ливию, проклинавшую выбор Алины.

Когда Гидеон отлучился, чтобы принести дамам лимонад из буфета, Ливия воспользовалась шансом поговорить с Маккеной наедине. Слава Богу, ее надзирательница заснула на своем посту. Маккена был вежлив и соблюдал дистанцию, казалось, он совсем не хотел кому-то понравиться, и Ливия не могла не пожалеть его. Несмотря на всю его неприступность, взглянув на его смуглое лицо, Ливия заметила признаки усталости и тени под глазами, которые говорили о бессонных ночах. Она знала, как ужасно любить того, с кем не можешь быть рядом, а для Маккены это было особенно тяжело, потому что он не знал истинную причину отказа Алины и своего изгнания из Стоуни-Кросс. Не в состоянии забыть свое участие в этом деле и то, что по ее вине Маккену выгнали из поместья, Ливия почувствовала, что краснеет. К ее ужасу, Маккена заметил этот предательский румянец.

– Миледи, – спросил он, – моя компания неприятна вам?

– О нет, – поспешила заверить она.

Маккена не сводил с нее глаз и мягко продолжил:

– А мне кажется, это именно так. Я найду другое место в зале, если вам так будет удобнее.

Когда Ливия заглянула в его пронзительные бирюзовые глаза, она вспомнила того энергичного мальчика, которым он был когда-то, и подумала: «Не слишком ли поздно извиняться спустя двенадцать лет?» Страшные сомнения охватили ее, когда она вспомнила обещание, данное Алине. Она обещала никогда не говорить никому про шрамы, но не обещала молчать о действиях отца.

– Маккена, – неуверенно начала она, – меня уже много лет мучает одна вещь, а именно тот вред, что я причинила вам.

– Вы говорите о том времени, когда я служил в Стоуни-Кросс-Парке? – спросил он, слегка нахмурившись. – Вы тогда были маленькой девочкой.

Ливия так волновалась, что ее голос неожиданно сел.

– Я боюсь, что порой маленькие девочки способны совершать непростительные поступки. Я не исключение. Это из-за меня вас так внезапно выпроводили в Бристоль.

Маккена смотрел на нее, ничего не понимая, и продолжал хранить молчание, пока она говорила.

– Вы знаете, я всегда ходила по пятам за Алиной, наблюдала за каждым ее шагом, стараясь подражать во всем... Я следила за ней и, конечно, знала о вашем взаимном увлечении. Наверное, я была очень ревнива, хотела заполучить всю любовь и внимание сестры, ведь она была для меня как вторая мать. И когда я увидела вас в тот день в конюшне, когда вы... – Ливия замолчала и еще сильнее покраснела. – Не подумав о том, какие могут быть последствия, я сделала ужасную вещь. Я пошла к отцу и рассказала ему о том, что видела. Вот почему вас уволили и отправили в Бристоль. Позже, когда до меня дошло, что же я натворила, и когда я увидела, как страдает Алина, я испытывала жуткие угрызения совести. Я всегда жалела об этом, и хотя не жду, что вы простите меня, я хочу сказать вам, что мне безумно жаль...

– Страдала? – переспросил Маккена. – Леди Алина отослала меня в Бристоль, потому что не могла простить себе, что снизошла до слуги... Она понимала, что скоро начнет избегать и стыдиться меня.

– Нет! – перебила его Ливия. – Нет! Это все наш отец, вы и представить не можете, до чего он был жесток. Он сказал сестре, что если вы посмеете вернуться назад, он уничтожит вас. Он поклялся, что не успокоится, пока вы не останетесь на улице без средств, не умрете или не закончите свои дни в тюрьме. Алина поняла, что это не пустые слова, и хотя не хотела, чтобы вы уезжали из Стоуни-Кросс-Парка, сделала все, чтобы спасти вас, Маккена. И в том, что отец отправил вас в Бристоль, а не выгнал на улицу без гроша, заслуга Алины. Она потребовала это от него.

Маккена с недоверием посмотрел на нее:

– Но почему она не рассказала мне все это тогда?

– Моя сестра думала, дай она вам хоть какую-то надежду, вы, несмотря на все запреты, рискнете и вернетесь за ней. – Ливия опустила глаза, поправила юбку и продолжила: – Хотите сказать, что она ошибалась?

Молчание тянулось бесконечно.

– Нет, – наконец произнес он.

Подняв на него глаза, Ливия увидела, что Маккена не моргая смотрит куда-то вдаль. Казалось, он пытался вникнуть в то, что она рассказала... она заметила капельки пота, выступившие на его лбу, и побелевшие костяшки пальцев, впившихся в ладонь. Она с тревогой подумала, не рассказала ли слишком много? Но, начав, уже не могла остановиться. Она должна поставить все на свои места, заставить его понять, кто виноват в том, что случилось.

– Когда вы уехали, – продолжала она, – Алина не находила себе места. Она любила вас, Маккена... и предпочла вашу ненависть, нежели гибель.

– Если все было так, как вы говорите, – сказал он резким, полным враждебности тоном, – почему она не рассказала мне об этом сейчас? Ваш отец умер, дьявол забрал его душу, после этого ничто не мешало Алине сказать правду.

– Возможно, она не хочет, чтобы вы чувствовали себя обязанным ей так или иначе, – осторожно проговорила Ливия. – Или, может быть, она боится, что вы узнаете... Если бы вы только...

Маккена жестом попросил ее остановиться. Заметив едва уловимую дрожь его руки, Ливия поняла, что рассказ расстроил его, хотя она думала, что он примет его с благодарностью и признательностью. Прикусив губу, она молча ждала. Маккена опустил руку и вновь уставился куда-то вдаль.

Увидев Гидеона, вошедшего в ложу с лимонадом, Ливия вздохнула с облегчением. Он сразу почувствовал напряжение, повисшее в воздухе, переводя удивленный взгляд с Ливии на Маккену и обратно. Заняв место рядом с Ливией, Гидеон с присущей ему легкостью быстро развеселил ее. Неловкость исчезла, и вскоре она уже улыбалась, как будто ничего не произошло.

Маккена же выглядел так, как если бы заглянул в ад. Пот с него лил потоком, а все морщинки превратились в глубокие складки. Он, казалось, не понимал, что происходит вокруг и где он находится. В конце концов он резко поднялся и, пробормотав что-то себе под нос, быстро покинул ложу.

Гидеон с удивлением взглянул на Ливию:

– Ради всего святого, что произошло между вами, пока я отсутствовал?


Маккена вышел из театра на улицу. Пешеходы прогуливались взад и вперед вдоль «Ковент-Гарден». Пройдя мимо величественного фасада театра, Маккена остановился у самой дальней колоны, где тень скрыла его от людских глаз. Его мысли пребывали в полном хаосе. Слова Ливии эхом звучали в ушах, сокрушая его самообладание. Мысль о том, в какой бред он верил долгие годы, не давала ему покоя. Целых двенадцать лет он жил, принимая за правду то, что на самом деле оказалось ложью во спасение.

Внезапно он вспомнил свои слова, сказанные давным-давно... «Я никогда не оставлю тебя, если ты не прогонишь меня...»

Если бы у него осталась надежда, что Алина любит его, он наверняка вернулся бы к ней, гонимый чувством куда более сильным, чем чувство самосохранения.

Алина знала это.

Маккена вытер лицо рукавом дорогого пальто. А если это правда?.. Если Алина выгнала его, чтобы спасти, защитить от гнева старого графа... значит, она любила его! Возможно, сейчас от этой любви не осталось следа, но когда-то она любила! Он старался не верить в это, и в то же время эмоции переполняли его, ему казалось – еще немного, и он не выдержит... Ему нужно пойти к ней и заставить сказать правду. Но он уже знал ответ, подкрепленный внезапной уверенностью, которая исходила из самого его существа.

Алина любила его... от этого голова кружилась.

Некоторые из прохожих с любопытством оглядывались, заметив странную фигуру мужчины, прислонившегося к колонне, с головой, опущенной вниз, как у поверженного колосса. Но никто не посмел остановиться и спросить, все ли с ним в порядке... Видимо, прохожие находили что-то пугающее в его неподвижности, словно он был сумасшедшим и любое неосторожное действие могло спровоцировать его. Проще и безопаснее уйти прочь и притвориться, что они ничего не заметили.


Гидеон пришел в дом Ливии поздно ночью. Проскользнув в холл, поднялся в ее спальню. Он бережно раздел ее и долго занимался с ней любовью, входя в нее медленно и глубоко, нежно заставляя менять позиции. Его страстные поцелуи заглушали ее стоны, а ее тело с трепетом принимало его.

Ливия думала о том, что с Эмберли она не испытывала ничего подобного. Сейчас в постели не было никаких иллюзий, ничего, кроме потрясающей, обезоруживающей честности, которая не оставила ни одного темного уголка в ее душе. Она хотела, чтобы Гидеон познал ее такой, какая она есть, со всеми ее недостатками. В нем было нечто такое, возможно, физическая сила, что растопило ее неприступность, в которую она заковала себя, как в доспехи. Она отдавалась ему без колебаний. Все, что он хотел, она делала с бесстыдной отвагой и удовольствием. И улавливала каждое его желание прежде, чем он просил ее.

Они лежали тихо, не размыкая объятий, довольные и пресыщенные. Ливия обхватила ногой его бедро. Она чувствовала, как сильные руки поглаживают ее волосы, спускаются к шее... подтянув повыше ногу, она ощутила его мужское достоинство, все еще твердое после акта любви. Лениво потянулась вниз, чтобы приласкать его.

Улыбаясь, Гидеон схватил ее за руки и заставил лечь на него.

– Ты невозможен, – заметила она со смехом.

– Не больше, чем ты.

Она наклонилась, дотронувшись носом до него.

– Признаюсь, – сказал Шоу, – я совершенно безоружен перед тобой.

– Безоружен? – хмыкнула она. – Ты безумен, когда любишь меня. – Ливия чувствовала, как ее сердце сжалось в груди, но она попыталась сказать как можно непринужденнее: – Иначе с какой стати мне влюбляться в тебя?