— Вся моя жизнь, — продолжил Сергей Петрович, — голый расчет, математическое извлечение максимальных выгод при минимальной затрате сил, бесконечное взвешивание желаний, поступков, слов на внутренних весах с ярлычками «Полезность» и «Бесполезность» на чашах. И я рад, что ты не такой. Рад и счастлив, что мой сын способен, очертя голову, без всякого расчета нырнуть в самую пучину страстей. Я горжусь тобой. Горжусь, что ты вырос не эгоистичным, а честным парнем, хотя моя заслуга в этом минимальна. Мы ведь с тобой даже не говорили толком до этого. И я благодарен тебе, что ты рассказал мне о своих проблемах. Именно мне, хотя, видит Бог, я меньше всего этого заслуживаю.

— Ты мой отец, — тихо напомнил Андрей, чувствуя невероятное облегчение.

— Тебе бы нужно было почаще мне об этом напоминать. Ну, ну, сын! Держись!

Андрей почувствовал, как теплая благодарность к отцу переполняет его душу. Ведь этот человек не был виноват в том, что мать-диктатор превратила его в ничто, устранила от воспитания сына и сделала простым, безгласным членом «ячейки общества» (если бы общество не ввело в канон семейственности понятие «муж — жена», Маргарита Львовна, как теперь подозревал Андрей, запросто вышвырнула бы эту «балластную деталь», называемую «мужем», за борт семейного челна). Что чувствовал отец, ежедневно подвергаясь унижению? О чем думал? Почему не покинул их и не избавился от муки, ущемлявшей его гордость? Расчет? Или все из-за него, своего сына?

Отец был добрым, мягким человеком. Эти качества мать сразу отнесла на счет безвольности. Но не всем же быть супергероем с мужественным тяжелым подбородком и холодным блеском в глазах! Просто отца нужно было принимать таким, какой он есть. И любить…

И тогда Андрей со всей очевидностью понял, что мать никогда не любила отца. Значит, что-то неправильное произошло между ними. Раньше любовь в понимании Андрея имела весьма абстрактные очертания: так, баловство взрослых! Поцелуи, там, нежные слова… И одновременно присутствовало ощущение тайны, которую они знали, но скрывали.

Познав впервые в 16 лет плотскую любовь, он отчетливо подумал: и только-то?

Но даже после этого ощущение тайны не исчезло. Осталось что-то еще… И познать это «что-то» ему никак не удавалось.

Андрей знал многих женатых людей и видел, чувствовал — они знают эту тайну! Знают и берегут.

До встречи с девушкой-гидом он признавал это «знание» и за родителями. Но сейчас все перевернулось! Он сам невольно прикоснулся к этой тайне (пусть лишь чуть-чуть), боясь назвать ее затасканным, банальным словом «любовь». А родители? Почему у них было не так? Почему они обделили себя? Почему смирились, свыклись с невеселым поскрипыванием семейной повозки, катившей их в безрадостное, лишенное чувств будущее… к старости, не озаренной светлыми воспоминаниями? Зачем тогда все это? Зачем он? Зачем эта квартира, современная мебель, дача в Переделкино, машины? К чему это все, если нет главного?

Все эти мысли пронеслись в голове Андрея ярким метеором. И ему стало жалко родителей, как бывает жалко убогих калек.

И эту жалость прочел в его глазах отец (по крайней мере, Андрею так показалось).

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Сергей Петрович. — Но так сложилась жизнь. В нашем возрасте поздно что-то менять. Можно только начать с самого начала. А у меня на это нет ни сил, ни мужества. Вот поэтому я и не хочу, чтобы у тебя было также. Не хочу! Но мать раздавит тебя, стоит тебе только на шаг отступить. Раздавит простым микрокалькулятором, на котором подсчитает убытки, приносимые твоими чувствами. Не позволяй ей подсчитывать твои убытки, ибо они только твои и ничьи больше! Ты понимаешь меня, сын?

Андрей медленно кивнул.

— Отлично. Я помогу тебе. Рассчитывай на меня, сын.

9

Эти слова отца запечатлелись в памяти Андрея, как запечатлелись клинописные значки на великих «халдейских таблицах», — навечно.

«Не позволяй ей подсчитывать твои убытки…»

Как же отец был прав!

Разговор попутчиков позади него заставил оторваться от воспоминаний. Андрей с улыбкой прислушался.

— …Не, не кажыце, даражэнькі! Вы гляньце, што у Расеі робіцца! А у нас? — надрывалась пожилая женщина.

Андрей скосил взгляд и увидел беседующих. Женщина была в сером пуховом платке, простой замызганной куртке и держала между ног огромную сумку с продуктами. Рядом с ней сидели два ехидно посмеивавшихся мужичка. Один доверительно нагнулся и сказал:

— Вы посмотрите, какие в России цены и какие зарплаты.

— Не сагласная я з вамі! А што цэны? Затое ім грошы не даюць. А у нас? Палучку даюць? Даюць! Пенcii плацяць? Плацяць!

Андрей снова улыбнулся. В России такого страстного разделения мнений не наблюдалось. Почти все вспоминали ситуацию с Брежневым, но тут же трагично вздыхали: хуже его — сколько угодно, лучше — пока не видно.

— Простите, вы не военный? — услышал Андрей неожиданный вопрос.

Рядом с ним сидела сухонькая старушка и умиленно улыбалась, глядя на него. Странный вопрос позабавил его, и он ответил отрицательно. Старушка, словно боясь потерять в его лице со всех сторон приятного собеседника, быстро заговорила:

— А мой муж был военным. Служил в Мачулищах… Мы как раз проехали… Там такой был большой военный городок! А мне показалось, что вы военный… Я к знакомой еду. Просила альбом с фотографиями привезти. Ну я и везу… А хотите покажу?

И не дожидаясь согласия, стала вытаскивать огромный альбом в бархатном переплете из холщовой сумки. Через несколько мгновений на колени изумленного Андрея легла семейная реликвия, которая обычно не возится в холщовых сумках по электричкам и не показывается первым встречным молодым людям. Странная же старушка видимо имела на этот счет иное мнение и теперь вдохновенно принялась комментировать картинки незнакомой, непонятной и чужой ему жизни.

Андрей просто кожей чувствовал, как окружающие сочувственно заулыбались. Старушка, казалось, даже не видела этих многозначительных улыбок.

— … вот это — сестра моя с мужем. Вот в Сочи… Вот в Ленинграде… А это Ташкент… А это сослуживцы Володи… Вот дочка наша… А вот внучка моя. Ой, ну тут она маленькая! Здесь уже взрослая. Восемнадцать! Бабуля, говорит, такие парни сейчас неинтересные! А сама такая красивая, умница!

Андрей вдруг понял, какую «ловушку» устроила ему хитрая старуха. И от того, что свидетелями ее беззастенчивого сводничества стали все окружающие, стало еще хуже. Чертыхаясь в душе, Андрей все больше и больше краснел от сдерживаемой досады. Через минуту у него не осталось никаких сомнений относительно намерений разговорчивой старухи.

— Все дома сидит! Почти и не выходит. С подружками, да с подружками. А хотите телефон дам? — и опять же, не дожидаясь согласия, «выстрелила» набором цифр. — Запомните? Или давайте запишу, а?

— Я запомню, — неловко улыбаясь, произнес Андрей.

— Нет, забудете. Я лучше напишу на бумажке.

Старуха вытащила из кармана куцего пальто приготовленную ручку, остаток блокнота и быстро написала номер телефона обожаемой внучки.

— Вот! — торжествующе произнесла она, впихивая ему в карман бумажку. — Обязательно позвоните! Лучше прямо сегодня и позвоните! А! Договорились? Вы обещаете?

Андрей, понимая, что избавиться от старухи он не сможет, а дорога еще дальняя, поднялся, достал с полки свою сумку и самым беззастенчивым образом соврал:

— Конечно, позвоню. Но мне пора выходить.

— Так вы позвоните? Только не говорите, откуда телефон! Скажите: Оля, привет, а я вас знаю!

Оля! Андрей вздрогнул.

Все, с него хватит!

— Позвоните обязательно! — старуха буквально вцепилась в него, и Андрею стоило большого труда мягко освободиться.

В тамбуре он просто перешел в другой вагон и, найдя свободное место, сел. Правда, не у окна, но все лучше, чем рядом с ненормальной старушкой. Бумажку он с раздражением выбросил еще в тамбуре.

Разве может быть еще какая-то Оля, кроме его Оли? Разве может быть другая Оля, отличная от той, которую он знал?

Мысль об этом оскорбляла его чувства и его память…

Андрей заставил себя успокоиться. С чего вдруг он так разволновался? Если посмотреть на это с другой стороны, то старушку можно и пожалеть. Живет одна, чувствует свою ненужность, покинутость, хочет чем-то помочь людям, которых любит. Да, чудаковата, да, наивна в своей старческой чудаковатости. Но нельзя осуждать ее за это. Андрей подозревал, что он — не единственная «жертва» странной старушки. Нечаянный разговор, случайно оказавшийся с собой семейный фотоальбом — все это тщательно инсценированные, но наивные уловки. И Андрею стало действительно жалко старуху, раскатывавшую в электричках в тщетной надежде доставить внучке радость, вручая ее телефон молодым парням.

Чего только в жизни не бывает! И снова слова отца…

10

— Чего в жизни не бывает, сын! Есть у меня один знакомый. Давно его знаю. Вроде как и не друзья, но и связи друг с другом не теряем. Точно он ждал твоего случая. Он большой милицейский чин. Я думаю, он не откажется помочь найти твою незнакомку, а? — и отец тихо засмеялся, снова потрепав его шевелюру. — Завтра же поговорю с ним.

Отец сдержал свое обещание. На следующий день, вечером, к телефону его позвала удивленная мать.

— Возьми трубку — тебя. Мужчина какой-то.

И сама стала рядом, давая понять, что не намерена терпеть никаких тайн от своего сына.

Андрей подхватил телефон с полки и демонстративно скрылся в своей комнате.

— Да, слушаю.

— Андрей Сергеевич Коротков? — серьезно поинтересовался мужской голос.

— Да.

Неожиданно в трубке рассмеялись:

— Здорово, Андрей Сергеевич! Наслышан, наслышан! Был у меня разговор с твоим отцом. Хо-о-роший он у тебя мужик! Чекнарев Борис Иванович мое имя. Запомнил?