Роберт Херрик, 1648 г.

Тетя Лидия вернула бы книги. Отец сжег бы их. Эмма оставила книги себе.

Она ни секунды не сомневалась в своем решении, вот что поразило ее больше всего. Более того, она решила выставить непристойное собрание в своей гостиной, на полке, которую было прекрасно видно с ее кресла у рабочего стола. Она могла любоваться им, сколько душе угодно, сочиняя опусы о благопристойном поведении. Может, это своего рода лицемерие, но всякий раз, когда она отрывалась от машинки и смотрела на яркие красные обложки, Эмма улыбалась – тайная радость, коей она имела возможность наслаждаться когда пожелает.

Выходит, она все-таки была мятежницей. Подобно невольно слетающим с губ бранным словам в минуты отчаяния и чрезмерному поеданию шоколада в грустные дни, эти книги являлись крошечным мятежом против строгих рамок ее воспитания. Однако с поцелуем Марлоу дело обстояло иначе. Это был куда более серьезный бунт, чем несколько ругательств или непристойная литература.

Миссис Инкберри совершенно справедливо напомнила о хрупкой природе женской добродетели и тех последствиях, с которыми придется столкнуться несчастной, утратившей ее. И все же стоило Эмме вспомнить о Марлоу и о происшествии в книжном магазине, в душе ее начинало клубиться темное, горячее желание – еще один тайный восторг, но в отличие от первого она не могла себе позволить насладиться им. Не успевал он появиться, как Эмма тут же подавляла его, приговаривая, как вредно лелеять нескромные мечты о виконте, который никогда не даст ей своего имени.

Последнее время они обсуждали ее труды через курьера, но, получив от него записку с требованием возобновить личные встречи, Эмма была уверена, что время излечило ее, что она уже собрала волю в кулак. Прошло около двух недель после поцелуя в книжном магазине Инкберри – вполне достаточно, чтобы взять себя в руки и подавить бесстыдные мысли и порывы.

Но стоило в среду вечером переступить порог конторы, как Эмма поняла, что жестоко ошибалась. Как только секретарь объявил о ее приходе и Марлоу повернулся к ней от окна, его улыбка пронзила ей сердце, всколыхнув воспоминание о болезненно-сладостном удовольствии, которое она испытала от прикосновения его губ. В его взгляде читался тот же темный, тайный голод, и Эмма поняла, что все ее усилия пошли прахом. Что поцелуй создал между ними невидимую связь, которая никогда не прервется. И через двадцать лет ничего не изменится. Едва Эмма увидела Марлоу, и ее вновь охватила безудержная радость.

Эмма неуверенно остановилась в нескольких футах от кресла, стоявшего напротив его стола, намертво вцепившись в ручку кожаного портфеля. Казалось, она не в силах двинуться дальше, не в силах сделать еще хоть шаг.

– Привет, – выдохнула она.

– Эмма… – Его губы растянулись еще шире, и удовольствие в груди стало невыносимым. Эмма опустила глаза, но это не помогло – из нагрудного кармана его темно-синего сюртука выглядывал краешек розовой благодарственной открытки, которую она послала ему за книги. Эмма прикусила губку.

– Это все, сэр?

Обыденный голос секретаря разрушил чары. Марлоу посмотрел мимо нее.

– Да, спасибо, Куинн.

Секретарь вышел, и Эмма преодолела последние футы до стола Марлоу. Она села, поставила портфель у ног и попыталась вспомнить, зачем она здесь.

– Обсудим исправления, милорд? – Она старалась говорить четко и по-деловому, каждой клеточкой тела ощущая открытую дверь в приемную, прекрасно понимая, что секретарь, который сидит сейчас на ее бывшем месте, может услышать их разговор. – Они настолько многочисленны?

– Нет. Почему вы так решили?

Она не стала объяснять ему причину. Не скажешь ведь, что, сидя за пишущей машинкой, она не столько работала, сколько разглядывала книги в красных кожаных обложках и пыталась выбросить из головы Марлоу и его поцелуй.

– Я подумала, вы именно поэтому пожелали встретиться лично.

Он бросил взгляд на открытую дверь, наклонился и прошептал:

– Я пожелал встретиться лично, потому что хотел увидеть вас.

Заклубившаяся в груди радость прорвалась наружу яркой улыбкой.

– О!

Он подвинул к себе стопку бумаг.

– Но раз уж вы спросили, у меня действительно имеется несколько замечаний. – Он начал листать страницы. – Вы слишком затянули с рассказом о ванильном суфле. История шоколада больше похожа на школьный урок. Нужно добавить остроты, образности. Если вам требуется помощь, буду рад оказать вам ее.

Эмма втянула воздух через зубы, и Гарри посмотрел на нее невинным взглядом:

– Что-то не так?

– Нет. – Она откашлялась. – Все хорошо. Что еще?

Он снова посмотрел на листочки:

– Думаю, это все. За исключением того, что в рецепте карамельного соуса вы забыли указать сахар.

– Правда?

Он с улыбкой кивнул:

– Было трудно сосредоточиться, да?

Эмма ни за что на свете не призналась бы в этом.

– Позвольте взглянуть.

Он протянул ей статьи, и Эмма убедилась, что действительно упустила из виду самый важный компонент карамельного соуса. Кроме того, несмотря на все заверения Марлоу, она обнаружила, что ошибка в, рецепте, мягко говоря, далеко не единственная. Листочки были испещрены его исправлениями и замечаниями.

Боже правый, если она и дальше будет витать в облаках, ее писательская карьера окажется под угрозой.

За спиной послышалось деликатное покашливание. Они с Марлоу дружно посмотрели на дверь и увидели Куинна.

– Я закончил на сегодня, сэр, уже шесть вечера, – проговорил секретарь. – Есть еще задания?

– Нет, Куинн, можете идти.

– Хорошо, сэр. Если это все, то я желаю вам доброго вечера. – Секретарь с поклоном удалился, и через несколько секунд Эмма услышала, как хлопнула входная дверь. Они с Марлоу остались наедине.

– Я сегодня же внесу изменения, – поспешно выпалила она, убирая бумаги в портфель. – Вы прочитали мои наброски?

– Да. – Он взял другую стопку листов. – Вполне приемлемо, но я хотел спросить вас об одной вещи. – Он начал перебирать странички. – Подождите минутку, сейчас найду.

Из-под широких полей соломенной шляпы Эмма внимательно наблюдала, как он пытается отыскать нужный листок. Локон темных волос упал на лоб, Гарри машинально убрал его, но волосы вновь выбились из прически. Ей захотелось протянуть руку и потрогать их, покрутить в пальцах. Ей захотелось прижаться губами к его губам. Ей захотелось…

– Вот. – Он постучал пальцем по строчке в тексте. – Что такое язык веера?

Она сделала глубокий вдох, решительно прогоняя фантазии о поцелуях.

– Тетя рассказывала мне о нем, когда я была девочкой. А поскольку я собралась писать о веерах, то подумала, что будет забавно рассказать об этом.

– Но что это такое? – пронзил он ее взглядом.

– Говорят, женщины в прежние времена пользовались веерами для передачи сообщений молодым людям, к коим они питали романтический интерес. К примеру, женщина хотела дать понять мужчине, чтобы он пригласил ее на танец, или намекала, что хочет познакомиться с ним, и для этого она пользовалась особыми жестами.

– Жестами? Не понимаю, о чем вы толкуете. – Он вышел из-за стола. – Покажите мне.

– Что, прямо сейчас?

– Да. У вас есть с собой веер?

– Конечно, – Она достала из кармана летний веер из слоновой кости и полосатого зеленого шелка. – Я летом всегда ношу веер.

– Превосходно. – Он знаком пригласил ее подняться. – Я не имею представления о языке веера и хочу лично посмотреть на эти жесты.

Эмма поднялась с кресла. Подумав немного, она указала на другой конец комнаты:

– Идите туда и встаньте в дверном проеме. – Она подождала, пока он выполнит ее просьбу. – Теперь представьте, что мы на балу…

– Не могу, – перебил он ее. – Я не могу представить, что мы на балу, пока на вас эта жуткая шляпа.

– Она не жуткая! – выпалила Эмма, но рука автоматически взметнулась к головному убору. – Что с ней не так?

– Все. Почему женщины до сих пор цепляют к шляпам перья, выше моего понимания. У вас такой вид, как будто вы натянули на голову зад страуса. Кроме того, поля настолько широкие, что я вижу ваше лицо, только когда вы поднимаете голову, а мне нравится смотреть на ваше личико. Снимите шляпу.

Критику лучшей ее шляпки – шляпки, за одни перья которой она выложила целый шиллинг, чтобы шагать в ногу с модой, – эту критику можно было простить за высказывание о ее личике. Эмма убрала веер в карман, отколола шляпную булавку, сняла шляпку и положила на стол. Потом снова вынула веер.

– А теперь представьте, что мы на балу. Вы только что пошли, и, хотя мы с вами не знакомы, я заметила вас, и вы мне понравились.

– Это и представлять не надо, – сказал он, одарив ее самодовольной улыбкой. – Вы же сами назвали меня красивым, помните?

– Не отвлекайтесь, – с притворной суровостью велела Эмма и открыла веер. – Видите, как я держу его, в левой руке, у лица, глядя поверх веера? Это значит, что я хочу познакомиться с вами.

Он склонил голову набок, внимательно изучая Эмму через комнату.

– А если бы вы взяли его в правую руку? Это значило бы что-то еще?

– Да, этим я намекнула бы вам о встрече. Я вышла бы из зала, а вы должны были бы последовать за мной.

– И люди действительно занимались этим? – с сомнением протянул Гарри. – Вы ничего не выдумываете?

Эмма рассмеялась:

– Я и сама обвинила тетушку во лжи. Я сказала: если вы хотите передать тайное послание, веер вряд ли поможет вам, потому что окружающие увидят ваши знаки и все поймут. Но тетя Лидия настаивала на том, что и она, и ее подруга объяснялись таким образом с кавалерами на балах и приемах.

– Я не верю, – покачал он головой. – Мужчины никогда не стали бы заниматься подобной чепухой. Все слишком запутанно, слишком невнятно. Откуда мужчине знать, беседуете вы с ним или просто используете веер по прямому назначению? Мужчина может легко ошибиться. Мы предпочитаем прямое, открытое общение.