Лаура Гурк - И он ее поцеловал

Однако если не брать во внимание редкие приступы хандры и сопутствующую им раздражительность по поводу критики, Эмма никогда не была так довольна жизнью. Ее нынешнее занятие было куда полезнее, чем ответственность за то, чтобы один-единственный непредсказуемый, беспечный человек вовремя попал на встречу. И определенно куда приятнее, чем покупать за него подарки.

С другой стороны, ее новая работа оказалась нелегкой, Эмме приходилось укладываться в сроки, а это было трудновато. Ее исследования должны отличаться тщательностью и скрупулезностью, а советы – благоразумием. А еще мистер Барринджер требовал сохранять секретность по поводу личности миссис Бартлби, что давалось особенно тяжело, ведь Эмма была по природе девушкой честной. Однако, как справедливо отметил Барринджер, таинственность подхлестывала интерес публики и способствовала успеху. И что гораздо важнее, она давала советы от лица матроны, а доверие к ней как к незамужней женщине резко пошатнулось бы. В конце концов, кому нужны поучения старой девы? Именно поэтому Эмма в свое время взяла псевдоним.

Она смирилась с необходимостью держаться в тени, но не понимала, как это сделать. Марлоу знал правду и мог в любой момент открыть ее, но когда она поделилась своими опасениями с Барринджером, тот как-то странно усмехнулся и заверил, что Марлоу – последний человек на земле, который выдаст ее тайну.

Уверенность графа озадачила Эмму, но она согласилась хранить молчание, и вскоре все ее знакомые пришли к выводу, что мисс Дав ушла от Марлоу и теперь работает секретарем знаменитой миссис Бартлби. Эмма чувствовала себя немного виноватой, но при воспоминании о пренебрежительных высказываниях Марлоу в адрес ее трудов чувство вины исчезало без следа.

С каждой неделей Эмме было все легче играть свою роль. По воскресеньям за полуденным чаем с другими квартирантками из ее дома она приноровилась ловко отбивать вопросы о горячо любимой писательнице, обходясь без откровенной лжи. И эти воскресные посиделки вознаграждались сторицей. Сидя в элегантной гостиной миссис Моррис с выцветшими обоями в розочках, папоротниками в горшках и мебелью красного дерева, Эмма слушала, как приятельницы обсуждают ее последнюю статью, и наблюдала за плодами своих усилий. Она обожала эти воскресные дни.

– Мистер Джонс сделал мне предложение.

Фарфоровые чашечки с нежным звоном опустились на блюдца, раздались пять удивленных возгласов, и все дружно посмотрели на дверь, у порога которой выросла мисс Беатрис Коул, в последнее время постоянно опаздывавшая на посиделки.

– О, моя дорогая Беатрис! – Миссис Моррис поставила чашку на стол и повернулась к молоденькой мисс Коул. – Какое счастье!

Беатрис заняла свое обычное место в потертом парчовом кресле. Личико ее сияло, отчасти от искренней любви, отчасти от того, что она смогла поднять столь редкую для незамужних подруг тему: жених с планами на будущее.

– И все благодаря миссис Бартлби. – Беатрис, поспешно стянула перчатки и показала подаренное по случаю помолвки колечко – серебряный филигранный ободок. – Если бы не она, я скорее всего так и умерла бы старой девой.

Мисс Пруденс Босуорт и мисс Мария Мартингейл передернулись, но горячо поздравили подружку, пытаясь скрыть вполне понятную зависть.

Миссис Моррис и миссис Инкберри, позабыв о чае, нахваливали колечко с восторгом, незамутненным низкими чувствами. В отличие от своих незамужних компаньонок у них не было причин волноваться о будущем. Миссис Моррис, вдова, унаследовала после смерти мужа дом с меблированными комнатами и преуспевала. Муж миссис Инкберри держал книжный магазин неподалеку от Флит-стрит, и хотя супругам приходилось ютиться в скромной квартирке над магазином, дом их отличался уютом, магазин процветал, и они благополучно подняли на ноги четырех дочерей. Несмотря на то что Эмма в свои тридцать уже имела мало шансов и давно оставила мысли о замужестве, зеленоглазое чудовище зависти не обошло стороной и ее. Но зависть, которую она почувствовала, услышав новости Беатрис, не шла ни в какое сравнение с удовлетворением – ведь это благодаря ей подруга светится от счастья.

– Беатрис, вы должны нам все объяснить, – сказала миссис Инкберри, отхлебнув чаю. – Как миссис Бартлби способствовала вашей помолвке?

– О да, вы же были в Йоркшире и ничего не знаете. – Беатрис приняла чашку из рук миссис Моррис и потянулась к подносу с пышками. – Вы читаете миссис Бартлби?

– Конечно! – кивнула миссис Инкберри. – Я стараюсь не пропускать ни одной ее колонки, но в Йоркшире трудно достать «Соушл газетт».

– Ну, – продолжила Беатрис, – мистер Джонс уже давно просил позволения проводить меня домой с работы, но миссис Моррис говорила, что гулять вдвоем нехорошо, ведь мы оба не состоим в браке. Люди могут всякое подумать.

– Вы абсолютно правы, Абигайль, дорогая, осторожность никому не повредит, – одобрила миссис Инкберри. – Молодой леди лучше перестраховаться в том, что капается противоположного пола. Она должна заботиться о своей репутации.

– Знаю, Жозефина, – ответила миссис Моррис, – но я ошибалась. Миссис Бартлби в своей колонке утверждает, что прогулка с молодым человеком вполне допустима для Беатрис.

– Правда? – ошарашенно уставилась на подруг миссис Инкберри. Собеседницы согласно закивали.

– Она, конечно же, не лично ко мне обращалась, – сказала Беатрис и разъяснила правило, о котором Эмма писала в статье шесть недель тому назад. – Вот видите, миссис Инкберри, все было в порядке. Я знаю мистера Джонса уже пять лет. То есть мы с ним практически каждый день видимся, я почти каждый вечер в шесть часов закрываю магазин за миссис Уилсон, а он в это же время выходит из адвокатской конторы, живем мы в двух улицах друг от друга и идем домой в одном направлении. Что касается порядочности, мистер Джонс, мне думается, обладает ею, он ведь помощник адвоката. И временами, когда мы стоим в очереди за ленчем у уличного лотка, я вижу, как он покупает два пирожка со свининой, чтобы один отдать бедной нищенке, которая частенько роется в мусорной куче на аллее. Это о многом говорит, не так ли?

Эмма была абсолютно согласна с ней. Дабы несчастная Беатрис могла пройтись до дома со своим кавалером, Эмма взялась за эту тему и немного ослабила правила. У миссис Моррис доброе сердце, но, по правде говоря, женщина она недалекая и чересчур щепетильна в таких вещах. Даже тетушка, долгие годы дружившая с миссис Моррис, считала ее слишком ограниченной.

– Ну, – протянула миссис Инкберри, – если миссис Бартлби уверена, что ничего страшного в этом нет, Беатрис, то вопрос решен.

– Я так обрадовалась, прочитав ту колонку, – мечтательно вздохнула Беатрис, – такое облегчение испытала! И немедля рассказала об этом мистеру Джонсу. Если миссис Бартлби пишет, что все в порядке, говорю я ему, то мы можем не сомневаться. С тех пор мы с ним каждый день ходили с работы домой, миссис Инкберри. И по воскресеньям в парке гуляли. Там он и сделал мне предложение час тому назад. – Она посмотрела на колечко и покрутила рукой, чтобы полуденное солнце заиграло на его гранях. – Мы поженимся перед Рождеством.

Эмма улыбнулась и сделала глоток чаю. Да, решила она, ее новая жизнь действительно хороша.

Ощущение счастья еще не покинуло Эмму, когда в четверг посыльный из «Соушл газетт» пришел забрать ее статью. Она пребывала на седьмом небе, несмотря на четырехдневный ступор, называемый «творческим кризисом». И вот теперь, когда мистер Хоббс уже стучался в дверь, она лихорадочно допечатывала заключительный абзац.

– Подождите секундочку, Хоббс, – крикнула она, вытягивая из машинки последнюю страницу. – Я сейчас.

Она сложила листочки, сунула их в конверт и запечатала края, в спешке закапав весь стол воском. Подбежала к двери, распахнула ее и со вздохом облегчения вручила концерт посыльному:

– Держите, мистер Хоббс.

К ее удивлению, он не взял конверт, а лишь покачал половой.

– Меня просили передать, чтобы вы сами принесли статью в «Газетт». Я пришел за вами.

– Но… – Эмма озадаченно нахмурила брови. Такого поворота событий она никак не ожидала, но Хоббс, похоже, ничего больше не знал. Она взяла шляпку, надела перчатки, опустила конверт в карман юбки и отправилась с посыльным в контору «Соушл газетт» на Бувери-стрит.

За порогом двери посыльный исчез, а служащий с озабоченным выражением лица проводил ее в кабинет Барринджера. Эмма еще больше удивилась, когда застала секретаря графа, мистера Эша, за сбором вещей.

– Добрый день, мистер Эш, – поздоровалась она. – Что это вы делаете?

Секретарь положил серебряную чернильницу в стоявший на столе деревянный ящик и только потом ответил:

– Лорд Барринджер продал газету. Мне предложили место секретаря у нового владельца, но я слишком долго работал с лордом Барринджером и предпочитаю остаться у него. Поэтому, как видите, пакую вещи.

– «Соушл газетт» продана? Кому?

– Мне, мисс Дав.

Голос за спиной оказался до боли знакомым. Она на мгновение прикрыла глаза, моля Господа об ошибке, но стоило открыть их снова и повернуться, и Эмма поняла – никакой ошибки быть не может. В дверях, привалившись плечом к косяку и сложив руки на груди, стоял ее бывший хозяин.

Эмма молча взирала на Марлоу, внутри у нее похолодело от ужаса – новой прекрасной жизни пришел конец.

– Лорд Барринджер уступил «Газета» вам? Это… – Эмма помолчала, собираясь с силами. – Это очень неожиданно.

– Мы с Барринджером несколько месяцев кряду обсуждали возможную продажу. На прошлой неделе пришли к соглашению, а вчера подписали договор. – Он выпрямился и махнул рукой в сторону кабинета. – Мне хотелось бы обсудить с вами создавшееся положение.