– У-у, его и не видно… – разочарованно протянула Настя, стоя у парапета и глядя на чёрную массу воды, сливающуюся с небом. – А дышать хорошо, свежо. В Москве сейчас, наверное, такая духота… даже возвращаться не хочется.

– Останемся здесь, – шутливо предложил князь. – Хотя бы до конца сезона. Ты имела бешеный успех у одесситов, тебя будут просто носить на руках.

– Смеетесь? Да Митро кондратий хватит… У него из солисток тогда одна Анютка останется. И вам тут нечего делать, Париж дожидаться не будет.

Руки князя, бережно набрасывающие на плечи Насти шаль, замерли. Настя повернулась, глядя на него в упор, сама, высвободив из пальцев Сбежнева лёгкую ткань, закуталась в неё. Налетевший с моря ветерок растрепал волосы Насти; она, отведя назад вьющиеся пряди, нашла в темноте руку князя, слегка сжала её. Отвернулась.

– Настя… Должен ли я понимать… – начал князь, и Настя закусила губы, услышав его изменившийся голос. – Должен ли я понимать, что ты приняла решение?

– Да, – не поворачиваясь, ответила она.

– И?..

– Простите меня…

Тишина. Настя отпустила руку князя. Сбежнев некоторое время стоял не двигаясь, глядя через плечо Насти на низко мерцающие над морем Плеяды.

– Простите меня. Мне бы ещё раньше вам это сказать надо было. Всё, как девчонка, боялась…

– Я знаю, в чём дело. – Князь не отрывал взгляда от звёздного неба. – Это всё из-за него… Из-за того, что он пел сегодня с тобой. Ты… Настя, боже мой, неужели ты останешься здесь, с ним?

– Ну, господь с вами… У него здесь жена. Наверное, и дети есть.

– Только в этом причина?..

– А вам этого мало? – Настя сильнее стянула на груди шаль.

Сбежнев приблизился, осторожно обнял Настю за плечи. Она, не замечая этого и по-прежнему глядя в черноту моря, продолжала:

– Не в Илье дело, Сергей Александрович. У нас с ним что было – всё прошло, и не вернуть, хоть из кожи вылези, но… Не обижайтесь только на то, что скажу. Знаете, я, когда вы раньше к нам на Живодёрку приезжали, всегда радовалась. Как девчонка шестнадцати лет. Причёсываться бросалась, платье ваше любимое надевала, на плечи шаль, ожерелье жемчужное… Митро даже смеялся надо мной, такое счастье всякий раз меня охватывало! И петь для вас готова была хоть до утра, и годы молодые с вами вспоминать… А этой весной, после того как подумать обещала… не то что-то делаться со мной стало. Вы подъезжаете – а у меня душа болеть начинает. И чем дальше, тем хуже. До того доходило, что уж ждала, когда вы уедете. Вы за порог – а я реветь, до утра успокоиться не могла.

– Отчего же ты мне об этом не говорила?

– А зачем? Что бы я сказала? Сама не понимала, что со мной… А теперь знаю. Не надо было вам снова предложение делать. А мне соглашаться думать. Только хуже вышло. Не люблю я вас, Сергей Александрович, дорогой вы мой, самый лучший, не люблю…

– А его – любишь?

– Не знаю, господи! – с сердцем ответила Настя. – Не знаю… Но вы сами видели, что со мной сделалось, когда я его голос услышала. Один только голос! Будто шести лет не прошло, а ведь думала, что забыла. И знала, что не увидимся и что кончилось всё давно… а едва в обморок не свалилась прямо на сцене. Вот бы позорище было! Так как же я после такого за вас выйду? Вы про меня теперь что хотите думайте, но… не могу я. Ничего из этого хорошего не получится. Чего ради я сама себя насильно замуж выдам? На четвёртом-то десятке? Что мне – княгиней хочется быть, как нашим девкам-малявкам? Или без Парижа жизнь не мила? Нет… И вам от этого хуже только будет. Не спорьте, знаю я.

– Да-а… – Сбежнев неожиданно рассмеялся, и Настя удивлённо обернулась к нему. – Что ж, пусть теперь старый циник Толчанинов попробует доказать мне, что бога нет! Есть. И наказывает он без промедления.

– О чём вы, Сергей Александрович? – испуганно спросила Настя, вглядываясь в его лицо. Он, заметив этот взгляд, грустно улыбнулся:

– Не бойся, Настя, я не схожу с ума. Просто сегодня мне пришлось солгать… поверь, чуть ли не впервые в жизни. И вот… не прошло и двух часов, а возмездие уже грянуло.

Настя молча, пристально смотрела на него. Князь отвёл глаза. Неловко рассмеялся.

– Видишь ли… я сегодня разговаривал с Ильёй.

Настя ахнула. Шёпотом спросила:

– Когда?

– Сразу после того, как ты… как вы спели вместе. Я ведь тоже его узнал. И, как только ты отпела, пошёл на поиски. Мы столкнулись почти у ворот парка, он… он торопился к тебе.

– Ой… – прошептала Настя, закрывая лицо руками.

Князь, глядя в сторону, продолжал:

– Я чувствовал, что нужно его удержать, не пустить к тебе любой ценой. И… и тогда я сказал, что ты выходишь за меня замуж. Что всё решено, что по приезде в Москву мы венчаемся.

– И… что Илья?

– Боюсь, что это его не остановило бы, – помедлив, сознался Сбежнев. – Но прибежала Варька, начала кричать на него по-цыгански… Я почти ничего не понял. Скажи, что означает «армая»?

– Армая – проклятие… – машинально пробормотала Настя. И вздрогнула: – Это что же… Варька… Варька так сказала ему?! Варька – Илье?! Господи, с ума она сошла, разве можно так…

Князь молчал. Настя схватилась за голову. Долго стояла так, неподвижная, непривычно ссутулившаяся. Сбежнев ждал. Затем осторожно тронул её за плечо.

– Девочка…

– Ничего, Сергей Александрович, – глухо, не поворачиваясь к нему, проговорила она. – Сейчас всё пройдёт. Ну, Варька! Ну, сдурела цыганка… Брата, родного брата…

– Она хотела добра для тебя…

– Да что же это такое! – взорвалась наконец Настя, сбрасывая с плеча руку Сбежнева. – Да что же все кому не лень мне добра хотят! И без меня за меня решают! Наломали дров, нечего сказать! Да что бы я – умерла, если б с Ильёй увиделась?! Или бы на шею ему бросилась? Или от молодой жены обратно к себе его потянула? Что я – девчонка пустоголовая? Не знаю, что можно, что нет?! О, хоть бы вы сгорели все, когда вы меня только в покое оставите! И вы! И Варька! И Митро! Доведёте, ей-богу, уйду в монастырь на послушание! И пусть кто угодно вместо меня в ресторане поёт!

– Настя! – Князь снова обнял её за плечи, привлёк к себе. Она, замолчав и как-то разом поникнув, прижалась к его груди. Со вздохом сказала:

– Не сердитесь, Сергей Александрович. Это я с перепугу.

– Прости меня.

– Вы не виноваты. И… И даже правильно всё сделали. А то Илья, он… Он всегда такой был, сначала сделает, а потом подумает: надо, не надо… Хорошо, что вы с Варькой его не пустили. А то увидь его Митро – и до смертоубийства дошло бы. – Настя выпрямилась. Глядя в лицо Сбежнева, твёрдо произнесла:

– Я за вас не выйду, Сергей Александрович.

– Я понимаю. – Князь помедлил. – Мне… уехать завтра?

– Зачем? Уедем вместе.

– Что сказать Митро?

– Я сама ему всё скажу. А теперь ступайте. Не бойтесь, я не заблужусь. Вон, видно отсюда – гостиница светится… Идите, Сергей Александрович. И не держите зла. Дороже вас у меня человека нету. Кто же знал, что так судьба раскинет…

Князь хотел было что-то сказать, но, взглянув на Настю, лишь молча кивнул и шагнул в темноту. Когда его шаги стихли, Настя оперлась на парапет набережной. Несколько минут стояла с закрытыми глазами. Внизу чуть слышно, вкрадчиво дышало море. Кроны деревьев тихо шелестели, ночная птица умолкла, луна уползла за маяк, и серебристая дорожка, бегущая по воде, растаяла. В наступившей темноте Настя выпрямилась, накинула шаль на голову и медленно пошла вдоль пустой набережной к гостинице.

Утром Настя проснулась от того, что кто-то со всей мочи дубасил кулаком в дверь.

– Кому неймётся-то? – пробормотала она, отводя с лица распустившиеся волосы. – Кто там?

Из-за двери ответили – кто.

– А чего ты так кричишь? Входи. Нет, подожди немного, я…

Настя не договорила. Дверь открылась, и на пороге, как карающий серафим, вырос Митро. Было очевидно, что он сам недавно с постели: рубаха застёгнута кое-как, волосы взлохмачены. В руках он держал скомканный лист бумаги.

– Это что такое, чёртова кукла?! – завопил Митро, врываясь в комнату и размахивая листком. – Что это такое, а?

– Не знаю, – пожала плечами Настя. – Покажи.

– Не знает! Не знает она, проклятая! О-о-о, за что мне это наказание небесное!

Митро забегал по комнате. Настя озадаченно следила за ним глазами. Через минуту потянула было к себе платье с кресла, но Митро заметил её движение, одним прыжком оказался возле кровати, вырвал платье из рук сестры, швырнул его на пол и гаркнул так, что закачалась люстра:

– Отвечай – почему Сбежнев уехал?!

Настя приподняла брови. Вздохнув, спросила:

– Уехал, значит, всё-таки?

Митро, не находя слов, закатил глаза. Помедлив, Настя снова потянулась за одеждой. На этот раз ей удалось даже накинуть платье на голову, но в тот же миг Митро сорвал его.

– Зачем ты это устроила? Отвечай, дурища, зачем?!

Настя резко встала. Оттолкнув брата, вырвала у него из рук платье, ушла с ним за ширму, и туда Митро бежать за ней не рискнул. Нерешительно постояв на месте, он набрал было воздуху для очередной гневной тирады, но, подумав, с шумом выпустил его. Сел в глубокое кресло у окна и, косясь в сторону ширмы, проворчал:

– И нечего глазами сверкать, дура и есть… Опять человеку жизнь испортила, бессовестная! Чуть свет из гостиницы смылся, будто не князь, а босота какая беспортошная…

– Ты откуда знаешь?

– Так он же меня разбудил! Вытащил из-под одеяла, кой-как посадил и ну объяснять, что не может уехать, ничего не объяснив, не хочет, мол, чтоб я о нём худое думал… А я в себя прийти со сна не могу, ничего не понимаю, только глазами хлопаю и говорю: «Как ваша милость сама разумеет…» Ну, понял он, наконец, что от меня толку мало, сел к столу и давай писать… Передай, говорит, Настасье Яковлевне. Тут уж я опомнился, прыгнул к нему. Не уезжайте, говорю, Сергей Александрович, все бабы дуры, и Настька тоже, она пожалеет ещё… Куда там! Улыбнулся – и за дверь! Не бежать же мне за ним босиком было!