Марина поставила бокал с виски и двинулась к иллюминатору. И поняла, что не протиснется в отверстие. Что же в таком случае делать, как спастись?

Вновь в дверь постучали. Марина обернулась. «Хотите меня убить, не получится. Я буду сопротивляться до самого последнего момента».

– Марина, что с тобой, открой дверь, – услышала голос Филиппа.

Марина почувствовала огромное облегчение и бросилась отворять дверь.

– Почему так долго не открывала? – спросил юноша, подозрительно смотря на Марину.

– Я спала, – брякнула она первое, что пришло в голову.

Филипп взглянул на идеально заправленную стюардом постель, на которой не было ни одной складочки. Затем перевел взгляд на открытый иллюминатор.

– Ты странно выглядишь. Какая-то взъерошенная.

– Не обращай внимания, все в порядке. Я сейчас приведу себя в нормальный вид. А ты посиди.

Марина скрылась в ванной комнате. Подошла к зеркалу. Филипп прав, вид ужасный. Вернее, ужасны глаза, они до краев наполнены страхом. Даже странно, что он этого не разглядел.

Марина вдруг поняла, что не знает, как изгнать из глаз страх. Он еще долго из них не уйдет. По крайней мере, до тех пор, пока она не покинет этот проклятый корабль.

Она вдруг встрепенулась: а зачем пришел Филипп? Может, и он что-то против нее замышляет? Марина постаралась отбросить эту мысль подальше от себя. Причесала волосы, чиркнула помадой по губам. Все равно выглядит не важно, но все же немного лучше.

Филипп встретил ее нетерпеливым взглядом. Только сейчас она заметила, что он выглядит как-то взбудоражено: волосы плохо причесаны, ни лице, словно слайд-шоу, то появляется, то возникает непонятная улыбка. У него-то что могло случиться, подумала она?

Марина постаралась переключить свое внимание с себя на юношу. Она села рядом с ним и взяла за руку.

– А с тобой все в порядке?

– Я должен с тобой поговорить. Это очень важно.

– Ты знаешь, я всегда готова тебя выслушать.

– Это не то, о чем ты думаешь.

– Ничего я не думаю, даже не представляю, о чем пойдет речь.

– Правда? – недоверчиво взглянул Филипп на нее.

– Ты мне не веришь? – разыграла обиду Марину.

Филипп опустил голову.

– Я об этом ни с кем еще не говорил.

– Я рада, если буду первой.

Юноша кивнул.

– Ты должна это знать.

– Если скажешь, буду знать.

– Понимаешь, мне кажется, что я не такой, как все.

– Что ты имеешь в виду?

– Юношам моего возраста нравятся девушки. Да?

– Без всякого сомнения.

– А меня всегда тянуло к юношам. А к девушкам – нет.

Марина аж приподнялась с места, затем снова быстро села.

– Тебе нравятся мужчины? – решила уточнить она.

– В том-то и дело. Ты мне очень нравишься, но не так, как нравятся девушки юношам.

Вот это сюрприз, охнула внутри Марина. Такого поворота событий она совершенно не ожидала. Все, что угодно, только не это. И что она должна делать, что говорить?

– Я понимаю, – не уверенно произнесла она. – Такое случается. И не так-то уж и редко. У меня были такие знакомые. Ребята, как ребята.

– Мне так обидно, что я тебя не хочу. Ты такая красивая и хорошая.

– Ничего страшного, люди с такой ориентацией нормально живут. Так что не беспокойся. А твой отец знает?

– Я скрывал это от него, он терпеть не может такие вещи. Они его выводят из себя

– Но однажды придется ему открыться.

– Нет, я хочу, чтобы это осталось моей тайной от него.

– Но ее будет трудно сохранить, рано или поздно у тебя появится возлюбленная, то есть, я хотела сказать возлюбленный.

Филипп опустил голову.

– Если он узнает, то лишит меня наследства.

– Ты уверен?

Филипп кивнул головой.

– Однажды мы говорили на эту тему. Разумеется, не обо мне. Но он тогда именно так и сказал, что ни за что бы не сделал своим наследником гомосексуалиста.

– Но ты уверен, что если речь пойдет о тебе, он так и поступит?

– Уверен. Ты не знаешь его. Он очень упрямый.

– Тебе видней. И все же что же ты намерен делать?

Филипп не отвечал долго, он смотрел куда-то мимо нее. Марина почувствовала беспокойство: что он задумал?

– Я решил жениться. Завтра мне исполняется восемнадцать. Имею полное право.

– Но если тебя не интересуют женщины…

– Я решил жениться на тебе.

– На мне?! Ту с ума сошел.

– Вовсе нет. Я все обдумал.

– Что же ты обдумал?

– Я женюсь на тебе, и все будут думать, что у нас нормальный брак и я нормальный мужчина. Ты же будешь свободной, можешь делать, что захочешь, встречаться с кем пожелаешь. Я обещаю, что тебе будет со мной хорошо.

– А ты не подумал, что я гораздо старше тебя.

– Всего на восемь лет.

– Это много.

– Совсем нет, я знаю браки, когда жена старше мужа гораздо значительней.

– Все равно то, что ты предлагаешь, это глупо.

– У тебя будут деньги, много денег.

Марина смотрела на Филиппа: а если, в самом деле, согласиться. Если будут деньги, будет и все остальное…

– Если захочешь, сможешь сниматься в кино. Я не против, – продолжил агитацию Филипп.

– Твой отец не согласиться, чтобы ты женился бы на мне.

– Согласится.

– Откуда такая уверенность?

– Не важно. На следующий день после того, как мне исполнится восемнадцать, я сообщу ему об этом. А его реакция для меня не важна. Главное, чтобы ты согласилась.

Если она согласится, его отец сотрет ее в порошок. Ну и пусть стирает, другого такого шанса в жизни все равно не будет, пронеслась метеором в голове Марианн мысль.

– Согласна.

Филипп вдруг сорвался с места и заключил Марину в объятия.

– У меня будет жена! – закричал он.

73

Шаронов уже несколько часов подряд, без перерыва писал сценарий. Если в первые полчаса дело шло туго, то затем мысль буквально понеслась вперед со скоростью ракеты. Пальцы даже не успевали за ней. Но самое поразительное заключалось в другом, с каждой новой минутой ему все больше нравился сам процесс. А он же твердо был уверен, что раз и навсегда покончил с сочинительством, как с абсолютно бессмысленным занятием. И никакого желания вновь заняться этим делом не испытывал много лет. А оказалось все совсем не так, к нему, как блудный сын к отцу, вернулось вдохновение. И полностью им овладело. Совсем как тогда… Что же получается, что ничего по сути дела в нем не изменилось, он остался прежним. Его прежнее я не то где-то дремала, не то скрывалась от него в укромном местечке, ожидая подходящего момента, чтобы громко заявить о себе. Но что ему в таком случае делать? Как дальше жить?

Шаронов оторвался от компьютера и повернулся к жене. И понял, что все это время она наблюдала за ним. А он так был поглощен своим занятием, что даже не обращал на нее внимания. Интересно, что она думает обо всем?

– Ты видела? – спросил он.

– Видела, – ответила Ольга Анатольевна.

– И что ты об этом думаешь?

– А ты?

– Пока не знаю, что думать.

– Может быть, боишься думать?

Шаронов посмотрел на нее и отвернулся.

– Есть немного.

– Скажи, что с тобой сейчас случилось?

– Но ты же все поняла.

Ольга Анатольевна покачала головой.

– Я могу ошибаться.

– Что касается меня, ты никогда не ошибаешься. Мне даже кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам себя.

– Тебя это беспокоит, обижает?

– Наоборот, хорошо иметь рядом собой такого человека. Можно задавать вопросы о себе, получать ценную информацию, исчерпывающие ответы. Да и много всего другого.

– Что же ты хочешь узнать именно сейчас?

– Многое.

Ольга Анатольевна покачала головой.

– Нет, ты сейчас хочешь узнать одно.

– Но это одно вбирает многое.

– Пожалуй.

– Так что же именно?

– Я наблюдала за тобой. Ты был точно таким же, как десять лет назад. То же самое выражение лица, та же лихорадочность при написании текста, невозможность оторваться от сочинительства.

– И каков диагноз болезни?

– Пока точно не знаю.

– А предварительный?

– Нам надо поговорить. – В ее голосе одновременно прозвучал и вопрос и утверждение.

– Давай попробуем.

– Раньше мы не пробовали, а просто говорили. Потому что всегда получалось.

– Все меняется. Разве это не главный закон жизни.

Шаронов задумчиво смотрел перед собой.

– Раньше бы я без раздумья согласился с тобой. А сейчас у меня вдруг появились сомнения.

– Каков же тогда, по-твоему, главный закон?

– Не знаю, но у меня вдруг возникли опасения, что главный закон в том, что ничего в жизни по существу не меняется. А все перемены обман и самообман. Мы всегда приходим к тому, от чего уходим.

– Ты сейчас это понял?

Что-то в тоне жены удивило Шаронова, и он пристально посмотрел на нее.

– Хочешь сказать, что ты поняла это давно.

Лицо Ольге Анатольевны отразило нерешительность.

– Ты уверен, что нам следует об этом говорить?

– Мне кажется, это неожиданно стало самой важной темой.

– Возможно, – не совсем уверенно согласилась она.

– Я жду.

– Чего?

– Твоих признаний.

– Мне всегда казалось твоей большой ошибкой, что ты бросил писать сценарии, ушел из кино и занялся только этой деятельностью.

– Но ты же знаешь причины!

– Конечно, знаю.

– Я не мог, это был переворот.

– Некоторое время я тоже так думала.

– А как ты стала думать потом?

– Я много размышляла над тем, что тогда с тобой произошло.

– И каков результат?

– Ты находился за пределами нашего мира считанные минуты. Потом вернулся и началась обычная жизнь.

– Ты не права, это было уже другая жизнь.

– Может быть. По крайней мере, тебе так казалось. Но я смотрела на тебя и думала: а правильно ли ты поступил, порвав с прошлым. Почему ты так твердо уверился в том, что там ты увидел истину, а здесь ее нет. Ты ведь находился в том измерении считанные мгновения. Мог ли ты действительно разобраться в происходящем. Если здесь мы часто принимаем воображаемое за действительное, почему тоже самое не могло произойти и там. И еще о чем я думаю давно: тебе дан большой дар, твои фильмы посмотрели миллионы людей. Уверен ли ты, что твоя нынешняя миссионерская деятельность важней написания сценариев? Разве это тоже не миссионерство?