Владимир Гурвич - И корабль тонет…

– Идиот! Понимаешь, что ты все испортил! – заорал продюсер. – Такой куш сорвался. Такого дурня, как ты, к таким делам и на сто километров нельзя подпускать.

– Он меня выгнал?

Суздальцев несколько мгновений молчал. Будь его воля, вот он бы выгнал к чертовой матери этого придурка непременно.

– Нет, он разрешил тебе продолжать проект. Вот только твой гонорар сокращается аж в пять раза. Можешь посчитать, что получишь. А ведь мог заработать хорошие бабки, жить и не тужить. И меня подставил. Запомни, вернемся домой, на меня не рассчитывай. Я тебя ни в одни свой проект не возьму. Выкручивайся, как хочешь, раз дурак.

Внезапно Ромов резко встал.

– Может, я и дурак, а сам-то кто.

– Это как понимать, – изумился Суздальцев.

– Как будто тебе неизвестно, что я сроду такие тексты не писал.

– Бывает же у людей взлет вдохновения, – пробормотал продюсер.

– Не до такой же степени, – усмехнулся Ромов. – Как видишь, не я один виноват.

Суздальцев в ярости схватил его за ворот тенниски.

– Запомни, дружище, хотя твой гонорарчик и ужался, все равно половину отдашь мне за то, что я тебя сюда притащил. Ну а кто из нас глупей, жизнь покажет. Посмотрим, куда ты сумеешь пристроить свои говеные сценарии. Я сделаю все, чтобы этого не случилось. О моих возможностях на сей счет тебе известно не понаслышке.

Суздальцев толкнул Ромова на кровать, а сам вышел из каюты.

– В тот период я в первый раз женился, на приме моего театра. Если быть честным я взял ее почти силой, эта женщина сводила меня с ума. При одном только взгляде на нее я загорался как свеча. Она же не обращала на меня никакого внимания, по крайней мере, как на мужчину. Скорей даже выказывала презрение к моей неотесанности. Это вызывало во мне бешенство, которое я тщательно скрывал. Наоборот, стал следить за собой, одевался только в самую престижную фирму, старался выглядеть настоящим денди. Но ничего не помогало, по большему счету я был для нее пустым местом.

Я дал себе слово, что она станет моею. Здесь речь шла уже не только и даже не столько о чувствах, сколько о престиже в собственных глазах. Я должен был ее добиться, это входило в мою стратегию победы.

Времена были тяжелые, в том числе и для артистов. По городу бродили толпы этой братии в поисках работы. Этим я и решил воспользоваться. Однажды я вызвал несколько ведущих актеров, включая и мою потенциальную пассию. И объявил: число зрителей постоянно сокращается, это означает, что театр публике не нравится. Следовательно, надо менять репертуар и состав труппы. Нужны другие артисты. На самом деле, сокращение зрителей было вызвано другой причиной, у людей не было денег на билеты, что я отлично сознавал. Но я выполнял задуманный план.

Что тут поднялось, все тут же смекнули, чем им это всем грозит. Потерять работу легко, а где найти другую. Я видел по ее взгляду, что она впервые смотрит на меня иначе, уже не как на пустое место. И когда после совещания я пригласил ее в кафе, чтобы поговорить о будущем, она согласилась.

В кафе я решил ошеломить ее бурным натиском. Так прямо и заявил: если она хочет остаться в театре, быть в нем на первых ролях, то должна пойти на мои условия. А мои условия жесткие: она соглашается стать моей женой.

Мое предложение ошеломило ее, она предполагала, что речь пойдет об обычной любовной связи; пару раз переспит со мной ради великой цели – спасения искусства, получит от меня обещанный комплект благ – и мы благополучно разойдемся. Но у меня в голове прочно засела мысль: только жена. Это сразу же поднимало мой статус.

Актриса с возмущением отказалась, к тому же у нее был муж, которому она обещала пожаловаться. Но про мужа я знал все, тоже артист, только в другом театре, на вторых позициях, получает гроши. Я встал и сказал, чтобы она искала новую работу, на что даю ей две недели.

Хотя у меня не было особых дел в театре, но я специально приходил туда, когда и она там была. Это мне сообщал один человек, которому я платил за услуги. Мы постоянно сталкивались, я показывал на часы – и расходились. Но прежде, чем это происходило, она успевала бросить на меня презрительный взгляд. Однажды она все же попыталась со мной поговорить. Я не возражал. Она стала доказывать, что мое предложение бессмысленно, что она меня не только не любит, но и презирает, что у нас нет ничего общего, ну и всякое другое в том же духе. Я ответил, что знаю все это без нее, но для меня это не имеет значения. И повторил предложение. Точнее, угрозу. И напомнил, что до дня x осталось всего трое суток.

Мне было жутко любопытно, как она поступит. На самом деле, если бы она мне отказала, я бы никуда ее вместе с коллегами не выбросил. В конце концов, я не зверь. Но хотелось знать, чем кончится эта затея. Кроме того, я, в самом деле, хотел сделать ее своей женой. Жизнь с такой женщиной мне представлялось что-то вроде сказки.

Я приехал в театр, в лучшем своем костюме – настоящий жених. Сел в своем кабинете и стал ждать. Почему-то я был уверен, что она вот-вот придет. И ведь пришла. Хотя я не был ни актером, ни драматургом, но тоже разыграл свой маленький спектакль. Едва она появилась, я взял со стола листок бумаги, на котором было что-то напечатано, и спросил: подписывать ли приказ об их увольнении. Она едва не грохнулась на пол, но устояла. Снова попыталась меня переубедить. Но я сделал вид, что не слушаю, положил бумагу перед собой, демонстративно медленно достал из кармана ручку. Затем поставил на листке свою подпись. После чего поднял на женщину глаза, в которых была грусть, и произнес заранее заготовленный короткий текст. В нем я выражал сожаление по поводу того, что мы не достигли согласия, и желал ей удачи на другом месте. Потом она мне говорила, что я сыграл эту сцену столь убедительно, что я нее не возникло и тени подозрения, что все это не более, чем игра. Актриса вдруг так побледнела, что мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Я не шевельнулся. А она не упала, потому что это была тоже игра. И когда она убедилась, что на меня ее уловки не действует, тут же успокоилась. И совершенно спокойным тоном сказал, что согласна на все мои условия.

Мы прожили, кажется, три года. Самое поразительное, не так уж и плохо, а временами хорошо. Я был не ее тип мужчины, но при этом нравился ей. Или точнее, я был ей интересен. К тому же наше материальное благосостояние возрастало, и у нее не было причины жаловаться на него. Мы разошлись спокойно и мирно, исчерпав наш брак, как колодец с водой. Но я много почерпнул от совместной с ней жизни, до какой-то степени стал другим человеком. Не говоря уж о том, что приобрел большие знакомства в сфере искусства. К чему так стремился. Самое интересное то, что она вернулась к своему мужу, как будто бы вышла на некоторое время из дома и снова возвратилась домой.

Марина слушала очередную главу из жизни Шаповалова, а в голове вертелась, словно бесконечная карусель, только одна мысль: говорить ли ему о происшествии в древней крепости? И если она даже скажет, поверит ли он ей?

Марина посматривала на Аллу; та сидела очень прямо на стуле с невозмутимым видом, словно королева на троне. Да она и напоминала королевскую особу, это точенное, удивительно красивое лицо, абсолютно прямая спина, словно луч сквозь занавеску проходящий сквозь человека взгляд. Кто может представить, что она способна на такие поступки? Ей, Марине, до нее ой как далеко. И при этом Алла ненавидит ее до такой степени, что готова убить, так как с некоторых пор видит в ней реальную соперницу в борьбе за вакансию любовницы Шаповалова. Как эту надменную девицу убедить, что она не собирается ей становиться? Иначе она может повторить свою попытку, которая может оказаться более успешной.

Марина уже в какой раз подумала, с каким бы удовольствие улетела бы отсюда. И не надо обещанных денег, ролей и квартиры, все это может ей обойтись чересчур дорого. К тому же с Филиппом у нее ничего не получается путного, в последний момент он всегда увиливает. И она не знает, как это изменить.

Вместе со всеми она вышла из каюты, так ничего и не решив. Мимо нее совершенно спокойно прошествовала Алла, не только не взглянув на нее, но, даже не повернув в ее сторону головы. И от этого Марине стало только страшней. Если эта женщина так хорошо владеет собой, то, что она еще может придумать, чтобы избавиться от соперницы? Ей срочно нужен кто-то, кто может стать ее защитником.

Марина быстро прошла в свою каюту и заперла дверь на все засовы и замки. Затем закрыла крышкой иллюминатор. На всякий случай, хуже не будет, решила она.

Чтобы успокоиться, Марина выпила виски и закурила. Кто же ее способен защитить от Аллы? Ромов? На него рассчитывать не приходится, он смертельно обижен на нее за уход, К тому же он трус, боится и Шаповалова и Суздальцева. Да и Аллу скорей всего – тоже. Суздальцев? Он против Шаповалова, а значит и Аллы ни за что не пойдет. А то, что он спал с ней, для него значения не имеет, подумаешь, какая важность. Просто удовлетворил разовую похоть. Ради нее он не станет ничем рисковать. Вот Шаронов мог бы ей помочь, но она не может его просить. У него такие проблемы с сыном. А тут еще она. Получается, она совсем беззащитна.

Чтобы как-то справиться с нахлынувшими чувствами, Марина в очередной раз решила хлебнуть виски. Но выпить не успела, так как в дверь постучали. От испуга она так вздрогнула, что пролила часть напитка на брюки. А если это по ее душу. Никогда ей еще не было так страшно. У нее всегда было живое воображение. И сейчас она необычайно ярко представила картину собственного убийства. Нет, она ни за что не откроет.

Стук повторился. И сколько раз он звучал, столько раз она вздрагивала. Марина смотрела на дверь, как загипнотизированная, не зная, что предпринять. В голове не было ни одной мысли. Внезапно к ней пришла одна идея: она отворит сейчас иллюминатор и бросится в море. Плавает она неплохо, продержится на воде несколько часов. А там ее кто-нибудь подберет. Ни одна же яхта Шаповалова бороздит просторы мирового океана.