Погруженный в свои невеселые мысли Суздальцев шел по палубе, когда в него едва не врезалась Марина. Вид у нее был обеспокоенный, как будто за ней кто-то гнался.

Суздальцев схватил ее за руку.

– Ты куда, милая? – игриво спросил он. Один вид этой девицы тут же запускал в нем механизм сильного вожделения.

Марина выдернула руку.

– Не трогайте меня, по крайней мере, на людях. Очень вас прошу.

– А не на людях?

Марина посмотрела на него, но ничего не сказала. Она поймала себя на том, что этот мужчина одинаково ее влечет к себе и отталкивает от себя. Такого с ней раньше не случалось, было или одно или другое. А тут совершено не понятно, как себя вести.

– Чего молчишь? – нетерпеливо спросил Суздальцев.

– Мне сейчас не до того, – вырвалось у Марины.

– А до чего?

Марина невольно прикусила губку, она поняла, что сболтнула лишнее.

– Просто так.

– Просто так ничего не бывает, – резонно возразил продюсер. – Давай детка колись. Откуда ты бежишь вся такая расстроенная? Уж не от Шаповалова? – наполовину наугад, наполовину, по подсказке интуиции, поинтересовался он.

Марина поняла, что врать глупо.

– Да.

– И чем же он тебя так расстроил?

– Угрожал высадить с яхты.

– За что?

– Самой непонятно, ничего такого не делала.

– Он выглядит нормально?

– Если бы, весь отечный.

– Черт! – Сексуальное желание, словно дым от сигареты, почти мгновенно растаяло. На Суздальцева дохнул холодный ветер опасности. Надо срочно выяснить, что происходит с этим денежным мешком. Иначе он не успокоится. – Я пойду по делам, потом как-нибудь встретимся, – проговорил он. – . Ты же хочешь сниматься.

Марина проводила Суздальцева недовольным взглядом. Им всем надо только одно. Сколько раз ей придется себя продавать, прежде чем она обретет хоть какую-то независимость. И обретет ли?

Суздальцев постучал в каюту Шаповалова. Пока он шел, то придумал предлог для визита: хочет поговорить о сценарии Ромова. Кстати, надо узнать у сценариста, как продвигается работа?

Марина не солгала, Шаповалов, в самом деле, выглядел нездорово. Он встретил продюсера как-то безучастно. Правда, это несколько диссонировало с произнесенными им словами:

– Молодец, что заглянул на мой огонек. А я хотел сам тебя звать.

– Я это почувствовал, Георгий Артемьевич, – льстиво улыбнулся Суздальцев.

– Не слишком ли много собралось здесь чувствительных, – проговорил Шаповалов. – Это становится подозрительным.

Суздальцев понял, что Шаповалов имеет в виду Марину. Напрасно он затронул эту тему.

– Я если и чувствительный, то совсем по-другому, – сказал продюсер.

– Ладно, не важно, – махнул рукой Шаповалов. – Я тут кое-что прикинул. Кризис усиливается. Я понес кое-какие потери. Не то, чтобы большие, но все же. Ты понимаешь, о чем я гутарю?

– Да. То есть не совсем.

– Я решил пересмотреть бюджет картины, сам понимаешь в сторону сокращения. Знаю, новость не из приятных, сам ей не рад. А что делать? Этот мерзкий кризис никого не щадит. Я тебе дам новую общую смету, а ты прикинь, где и на чем можно сэкономить. И скажи сценаристам, пусть утихомирят свою фантазию, меньше всяких дорогостоящих сцен, разных там эффектов. А то если не ставить им ограничения, они такое нарисуют. – Шаповалов вдруг сосредоточенно замолчал. – Ты обещал мне показать начало сценария Ромова.

Суздальцев похолодел.

– Непременно покажу, уверен, первые сцены он уже написал.

– Вот и хорошо. Первые сцены самые важные, многие уходят из кинотеатров, если они им не нравятся. Помнится, я сам так делал. А теперь иди, хочу отдохнуть.

56

Суздальцев почти бегом перемещался по яхте. Он так спешил, что даже не постучался в каюту Ромова. Тот лежал на кровати и курил. Продюсер резко остановился рядом с ним.

– Тебе что больше нечего делать, как ничего не делать. Тут черт знает, что творится, а ты лежишь себе спокойненько, как покойник в могиле.

Ромов посмотрел на Суздальцева и сел на кровати.

– Покойники не курят, – глубоко затягиваясь, возразил он.

– Очень глубокое замечание, – съязвил Суздальцев. – А что ты скажешь на то, что скоро все мы останемся без штанов?

– В каком смысле?

– В прямом. – Суздальцев кивнул на небрежно висящие на стуле мятые брюки. – У тебя не будет даже этих портков.

– Ничего не понимаю, можешь толком объяснить? – раздраженно буркнул Ромов, снова затягиваюсь.

– Да выкини ты к чертовой матери сигарету! – закричал продюсер. – Дышать нечем. Шаповалов хочет свернуть проект. Я это шеей чувствую.

– Как значит свернуть? Почему? – растеряно пробормотал Ромов.

– Насколько я понял, этот старый козел из-за кризиса понес большие потери. Не знаю уж куда он вложил свои капиталы, но он сильно обеспокоен происходящим. Вот и решил сэкономить.

– И что он сказал, что закрывает проект?

– Пока нет, пока он только урезает бюджет. И просил передать господам сценаристам, чтобы те, то есть вы, воздержались от написания денежно затратных сцен. Но я животом чувствую, это лишь начало. Сначала просит экономить, потом закрывает вообще. А если это случится, то для всех плывущих на этом проклятом корыте, настанут очень плохие времена. Нужно так его заинтересовать, чтобы отбить у него подобные мысли. Требуется суперсценарий. Есть у тебя хоть что-то?

Ромов молчал, не зная, что сказать. Не говорить же, что он так еще не написал ни строчки. Все собирался и все откладывал.

– Чего молчишь, как немой! Я тебя спрашиваю русским языком, есть что показать? Мы с тобой, о чем договаривались, помнишь? Или ты все это время провалялся на кровати? Я для тебя, идиота, такие выгодные условия выбил, а ты.

– Подожди, есть кое-что. Я просто не был уверен, что это то, что надо. Думал еще поработать. Но коли такая ситуация, то сейчас дам. Только отпечатаю.

Ромов поспешно спрыгнул с кровати и включил компьютер. Через несколько минут протянул стопку листов Суздальцеву.

Тот жадно взял листки.

– Пойду читать. Молодец, что не подвел. – Он потрепал Ромова по щеке и вышел из каюты.

Ромов поспешно сунул сигарету в рот. Несколько раз подряд жадно затянулся. Затем затушил ее и лег на кровать. Будь, что будет, подумал он.

57

Марина лихорадочно думала, как ей поступить. Мысли приходили самые разные, начиная от того, чтобы пойти к Шаповалову и отказаться от этой почетной миссии, до того, чтобы рассказать о задании отца Филиппу. А вместе они найдут какой-нибудь выход. Но все эти проекты были абсолютно нереализуемые, они возникали скорей от отчаяния. И даже если она переспит с юношей, изменится ли Филипп настолько, чтобы это удовлетворило бы его папушу? На сей счет у нее были большие сомнения. Но что она в таком случае может сделать в такой патовой ситуации?

К ней пришла странная мысль – посоветоваться с Шароновым. Конечно, говорить все как есть, она не собирается, она же не дура. Хотя по большому счету себя умной никогда не считала. Умные разве так живут, разве снимаются в эпизодах за копейки. Она видела настоящих артистов, некоторые были не старше ее, а какие гонорары гребут! Ей и за год столько не заработать, сколько некоторым платят за один съемочный день. Иногда, получив свои жалкие гроши, она находила укромный уголок – чтобы никто ее не обнаружил – и ударялась в слезы. Она оплакивала свою несчастную судьбу, до которой никому нет дела. Скольким людям помогают, за них просят, их продвигают. А ею никто не интересуется. Был период, когда она верила, что Ромов как-то ей поможет. Да что теперь говорить, нашла на кого уповать.

Марина знала, где Шаронов часто находится на этой яхте. Часто он сидит в кают-компании и что-то обдумывает. Ей давно хотелось с ним поговорить, просто так, ни о чем, вернее, о жизни, что почти одно и тоже. Ей казалось, что она может от него услышать нечто важное для себя, какой-то совет, способный изменить ее убогое существование. Хотя какой именно, не представляла даже отдаленно. Сейчас же у нее был конкретный интерес. В конце концов, должен же существовать в мире один человек, к которому она может обратиться за помощью.

Шаронов действительно сидел в кают-компании за ноутбуком. Но на ее счастье он ничего не писал. Марине показалось, что он выглядит отрешенным, поглощенным своими глубокими размышлениями. А то, что его размышления всегда были глубоки, она не сомневалась. Кто еще, как не он, способен действительно мыслить, всем другим на яхте этого просто не дано. Разве только Филиппу, но он еще совсем юн. А вот когда вырастет, то может, сравняется с Шароновым. Или даже опередит.

Интересно, будет ли он чрез много лет вспоминать это путешествие, ее, Марину. Она уже тогда будет не молодой, потеряет немалую долю своей привлекательности. Ей вдруг стало грустно; чтобы ни произошло, она всегда останется на задворках. Такой уж ее удел. Ей часто кажется, что как бы она не трепыхалась, ей все равно ничего не светит. И всю жизнь проведет так, как сейчас.

Она села рядом с Шароновым.

– Я вам не помешаю, Андрей Васильевич?

– Нет, Марина, не помешаете. Может, даже поможете.

– Я вам помогу? – искренне удивилась девушка. – Это вы мне можете помочь, а я-то чем? Я так мало знаю.

– Дело не в знание, многие, чем больше узнают, тем меньше понимают.

– Я что-то вас не пойму. Я всегда была уверен в обратном.

– Это только так представляется. А на самом деле, наоборот. Знания открывают ворота к незнанию. Чем больше знаешь, тем меньше знаешь. Самое ценное знание – это знание своего незнания.

– Ничего не понимаю, я запуталась. Наверное, я просто дура.

– Совсем нет. Все очень просто. Каждое новое знание всегда открывает целый пласт того, чего мы еще не познали, не постигли. И чем больше узнаем, тем становится обширней область неизведанного. Когда-то люди были убеждены, что вот-вот им удастся все узнать. И создавали научные теории, религии в надежде раз и навсегда закрыть вопрос. А их становилось все больше. Многие страшно боятся открытых систем, им так и хочется втиснуть себя в закрытую наглухо со всех сторон камеру. В ней им комфортно и безопасно. И чтобы там оставаться на какие только ухищрения и преступления не идут.