Владимир Гурвич - И корабль тонет…

– Это как понимать? Или я вам действительно помешал, остановил вас на самом интересном месте.

– Георгий, клянусь, ничего подобного у нас и близко не было, – проговорила Алла.

– С тобой мы побеседуем тогда, когда Филипп уйдет.

– Я сказал, что не уйду.

– Я тебя вышвырну, – вскипел Шаповалов.

– Попробуй.

Алла с ужасом увидела, что сын и отец готовы вцепиться друг в друга.

Но Шаповалову удалось сделать над собой усилие и усмирить свой гнев. Было заметно, как он сбросил напряжение. Он удобно сел в кресло, положил ногу на ногу и достал сигарету.

Какое-то время он молча курил, и это помогло ему еще больше успокоиться.

– Я хочу знать, что тут происходит? Что делает мой дорогой сын у моей не менее дорогой любовнице? Учтите при изобретении правдоподобной версии то, что я видел собственными глазами, как вы целуетесь. Давайте будете отвечать по старшинству. Алла, что успела придумать ты?

– Георгий, это совсем не то, о чем ты думаешь.

– Это я уже слышал, это не оригинально.

– Клянусь, это так.

– Ты же знаешь, никогда не верил клятвам. Люди клянутся для того, чтобы получше соврать. Твой ответ меня не удовлетворил. А от него много зависит. Или ты полагаешь, что я допущу, что моя любовница будет мне изменять. Да еще с сыном. А вот Филиппа могу поздравить, у тебя, как и у меня, отменный вкус. Запомни, сынок, ничто так хорошо не характеризует мужчину, как то, каких женщин он выбирает. Ты меня по-настоящему порадовал. Впервые в жизни. Спасибо. – Шаповалов вдруг встал и направился к сыну, разводя руками, чтобы обнять его.

Филипп тоже вскочил со своего места и поспешно сделал несколько шагов назад.

– Никаких любовных отношений у меня с ней нет! – закричал он. – И не будет!

Шаповалов замер на месте.

– Вот как. Что же тогда есть?

– Ничего нет, – срывающимся голосом проговорил Филипп.

– Я застаю тебя посреди ночи в каюте женщины, она тебя целует. Это называется – ничего нет.

– Я пришел к ней совсем по другой причине.

– Любопытно, какая же причина могла тебя к ней привести? Да еще посреди ночи.

Филипп молчал, не решаясь сказать.

Шаповалов развел руками.

– В таком случае придется мне разобраться с твоей партнершей, – повернулся он к Алле. – И прямо сейчас, при тебе. В конце концов, это семейное дело. Тебе будет полезно послушать.

– Нет! – снова закричал Филипп.

– Да! – возразил Шаповалов.

– Я пришел, чтобы извиниться перед Аллой, – произнес Филипп.

– Извиниться? – удивленно посмотрел на него отец. – В чем же ты успел перед ней провиниться. Вы же почти не встречаетесь.

– Я извинялся не за себя. Я извинялся за тебя.

– За меня? Не припомню, чтобы я давал бы тебе такие полномочия. И в чем же моя вина?

– Ты еще спрашиваешь.

– Потому что не знаю.

– Разве не ты заставил ее прыгнуть в море.

– Это был ее выбор. Подтверди, Алла.

– Да, Филипп, я могла выбирать.

– Я знаю, между веревкой и пулей.

Шаповалов с интересом посмотрел на сына.

– Какой замечательный образ. Между прочим, это тоже выбор, такой же, как и любой другой.

– Это омерзительный поступок.

– Не тебе меня судить.

– А почему я не могу тебя судить. Я совершеннолетний.

– Еще нет.

– Через два дня.

– В таком случае тебе пора научиться поступать, как мужчина.

– Это не мужской поступок.

Шаповалов молчал, молчали и все остальные участники сцены.

– Так меня простила Алла? – вдруг спросил Шаповалов.

– Ты ни в чем не виноват передо мной, – поспешно произнесла она.

– Не все придерживаются такого мнения. Иди, Филипп спать.

Филипп, не смотря ни на кого, вышел из каюты. Шаповалов и Алла остались одни.

– Он сказал правду? – задал вопрос Шаповалов.

– Да, – подтвердила Алла.

– Ты тоже ложись спать, – произнес Шаповалов и вышел вслед за сыном.

Шаповалов проснулся утром с головной болью. Вернее, она его и разбудила. Он приподнялся с кровати – и вдруг упал снова на нее от полоснувший по его мозгам резью. Несколько минут он лежал неподвижно, проверяя, что с ним происходит. Но вроде все было нормально. Он снова приподнялся и с тем же эффектом. Точнее, болевой шок оказался еще сильней.

Шаповалов застонал одновременно от злости и боли. До недавнего времени здоровье его никогда не подводило, наоборот, выручало, ведь периодами на его организм ложились огромные нагрузки. И всегда он с ними справлялся. И ни разу не болела голова, сегодня это историческое событие случилось впервые. И потому сильно встревожило Шаповалова. Неужели он начинает сдавать, как раз тогда, когда ему как никогда надо много сил, чтобы справиться с навалившимися на него напастями. А они с каждым днем нарастают подобно катящейся вниз лавине. Он даже боится открывать электронную почту или звонить в свой офис, так как всякий раз получает сообщения одно хуже другого. Теперь он-то понимает, как неосторожно вел себя в последнее время, какие допустил непростительные для столь опытного бизнесмена ошибки. И во многом они связаны с этим человеком… Зачем только он тогда принял его, разрешил говорить. Ему он показался чем-то похожим на самого себя лет тридцать назад. Этим он его и подкупил. Как он мог так поступить, как довериться ему. Хочется кричать и биться в истерике. Да что толку.

Шаповалов попытался в очередной раз приподняться. И в очередной раз его свалила резь в голове. Да что это с ним, неужели начало конца? А почему и нет. Когда-то же должно это случиться.

Шаповалов решил, что пока не будет вставать, а просто полежит, расслабится. И боль, может быть, как непрошенный гость, уйдет.

Он лег, закрыл глаза. Мысли сами собой перескочили к Филиппу. Он почувствовал, как вновь наполняется яростью. Как посмел этот негодяй пойти к Алле и просить за него прощение. Нашел у кого, у какой-то девки, которую он Шаповалов, трахает за разные подачки. Дурак, вместо того, чтобы стать плечом к плечу с отцом, быть верным помощником ему особенно в такие трудные времена, он черт знает чем занимается. Решил поиграть в благородство. И что Филипп сделает с его состоянием, со всей его империей, которую он, Шаповалов, создавал столько лет? Пустит по ветру. Он живет в каком-то своем мире, из которого его необходимо срочно вытаскивать. Хоть за шкирку. И чего эта Марина телится. Надо ее поторопить. Пусть немедленно ложится под него. А если он заупрямится, то пусть заставляет хоть силой. Поймет что такое женщина, может, мозги и прочистятся. Захочет попробовать весь чувственный мир на зубок. А то живет, как отшельник, слава богу, пока не в пещере или в ските. Он непременно поговорит с этой девкой, вот только голова пройдет.

Чтобы справиться с головной болью, понадобилось осушить полбутылки коньяка. Шаповалов знал, что ему нужно покончить с выпивкой. Но отказаться от такого удовольствия был не в силах. Да и зачем? Если жить, но не получать радостей от жизни, то зачем жить?

Он обильно позавтракал и почувствовал себя лучше. Набрал телефон каюты Марины. И едва услышал ее голос, приказал зайти к нему и бросил трубку.

Марина с тревогой вошла в его каюту, по его тону в телефонном разговоре она поняла, что у Шаповалова отвратительное настроение. Так оно и было. Он даже не стал с ней здороваться, а сразу же огорошил вопросом:

– Ты когда начнешь трахаться с моим ненаглядным сынком?

Марина замерла, как вкопанная, не зная, что ответить.

– Я тебя не для того позвал, чтобы ты тут молчала, как сыч.

– Я стараюсь, – пролепетала девушка.

– К черту мне твои старанья, мне результат нужен. Ты должна сделать из него другого человека. Не умеешь, так и скажи.

Марина посмотрела на Шаповалова. Никогда он так отвратительно не выглядел, остатки волос всколочены, он даже не счел нужным их причесать, кожа на лице серая, как плохая туалетная бумага, под глазами отечные мешки. Да он не здоров! сделала она вывод.

– Поймите, Филипп тонкий и очень впечатлительный юноша. С ним надо обходиться деликатно, иначе он больше ко мне не подойдет. А на это требуется время.

– Нет времени! Пока ты телишься, он черт знает, что еще отмочит. Я думал, ты девка ушлая, все умеешь, прошла сквозь огонь и воду. Надо довести его до такой кондиции, чтобы он до самой последней клеточки понял, как это здорово трахать бабу. Ничего с этим сравниться не может.

– Но что это изменит? – робко спросила Марина.

– Да все изменит! – неожиданно закричал Шаповалов. – Все изменит, дура! Если он поймет, как это здорово, то неизбежно заинтересуется и другими сторонами жизни. Человек должен балдеть от грубых удовольствий, а не от просмотра картин в музеи. Тогда он начинает ценить деньги и все, что с ними связано. Потому что знает, что они позволят ему получать эти удовольствия снова и снова. Теперь понимаешь, что от тебя надо. Чем грубей, тем лучше.

– Теперь понимаю, – пролепетала Марина.

– Вот и замечательно. – Шаповалов слегка успокоился. – На все про все даю два денечка. Не получится, забудь про наш уговор. Хочешь что-то сказать?

– Да. То есть, нет.

– И правильно, чего тут еще говорить. Дело надо делать. Иди. А я малость полежу. – Голос Шаповалова как-то непривычно дрогнул. Он вдруг ощутил учащенное сердцебиение. Ну и денек, подумал он.

Марина быстро взглянула на него, почувствовал что-то неладное. Но ей было не до его самочувствия, она хотела только одного – побыстрей убраться отсюда. И почти бегом вылетела из каюты.

Суздальцев испытывал все большую тревогу, его не отпускало ощущение, что что-то происходит с Шаповаловым. Он изменился буквально за пару дней. Потяжелел, обрюзг, взгляд приобрел тусклость. Продюсера беспокоила мысль, что Шаповалов способен отказаться от проекта. А в нынешней ситуации, где найти другого инвестора. Надо раскручивать этого во что бы то ни стало. До тех пор, пока он жив.