– Я в это не верю!

– Мисс…

– Это Бернар так сказал?

– Да.

– Точно такими словами?

– Да.

– Значит, он врет. Вероятнее всего, он выстрелил сам и… – Но я увидела лицо Берты и остановилась. Через несколько секунд я добавила, уже спокойнее: – Простите, Берта. Во всяком случае, я просила вас только рассказать мне, что говорил Бернар. И я… я почти уверена, что все, что он сказал, в основном верно. Просто не могу заставить себя… заставить себя поверить…

– Да, мисс. Понимаю.

Я посмотрела на нее:

– Мне так стыдно, Берта. Я думала только о себе и забыла, что вы сейчас должны чувствовать. Простите. Мы ведь с вами товарищи по несчастью, правда?

Она молча кивнула.

Как ни странно, но, узнав правду, я успокоилась и сказала:

– Послушайте, Берта, мы должны напрячь все свои силы ради Филиппа. У нас очень мало времени. Позже можно все спокойно обдумать и решить, кто виновен, а кто – нет. Сейчас, я думаю, надо исходить из того, что все они замешаны в этом деле, даже если в глубине души мы сомневаемся. Я совершенно уверена, что мадам и мсье Леон виновны, – вернее, я это знаю. И страшно ругаю себя за то, что не увидела этого раньше. Но кто бы мог представить себе, что рядом замышляется убийство? Такое бывает только в романах. Как можно подозревать в столь ужасном деле людей, которых видишь каждый день? Наверное, мне надо было подумать об этом еще тогда, когда в Филиппа выстрелили в лесу. А Рауль… Рауль был здесь, он сам подтверждает это. Бернара сразу же отправили в лес, и он вынул пулю, а потом послали другого человека, который якобы нашел пулю, но уже не от того ружья. Да и я была права, когда подумала, что мсье де Вальми известно, что я владею французским: я крикнула убийце в этой березовой роще, чтобы он не стрелял, по-французски и говорила на том же языке с Филиппом всю дорогу, когда мы возвращались домой. А случай с балконными перилами: как ты думаешь, Берта, наверное, перила и сломанные качели были подготовлены на всякий случай? Ловушки, которые рано или поздно сработают?

– Да.

– А сигнал «кадиллака» – это нужно было только для того, чтобы Филипп бросился на балкон, упал и разбился? – добавила я дрожащим голосом. – И этому я тоже должна поверить?

– Я не знаю, о чем вы говорите, мисс. Какой сигнал? Бернар ничего не говорил ни о каком сигнале.

– Да? Ну ладно, оставим это. Слава богу, пока самого худшего не произошло. А сейчас нам надо подумать о том, что делать дальше.

Пытаясь упорядочить свои мысли, я опустила глаза. И постепенно у меня начало складываться представление о плане, который разработали де Вальми. Я не хотела размышлять о подробностях, лишь об общих чертах; пыталась заставить себя рассмотреть этот план хладнокровно и по порядку, начиная с того момента, когда ничего не подозревающий Ипполит отправил Филиппа в Вальми и тем самым передал его прямо в руки убийцам…

Первый шаг, который они немедленно предприняли, – избавиться от единственного близкого Филиппу человека, которому Ипполит полностью доверял, от няни мальчика. Кто-то должен был ее заменить, и они сочли самым подходящим найти девушку-сироту, без покровителей, которая в случае, если что-нибудь произойдет с ее питомцем, не смогла бы обратиться за помощью к друзьям или родственникам, способным защитить ее от возможных обвинений в неосторожности (или даже в чем-нибудь похуже), если бы возникли подозрения. Поэтому мадам де Вальми обратилась к одной из своих английских знакомых, которая, как ей было известно, раньше рекомендовала в прислуги нескольких девушек из приюта. Идеальный вариант – девушка, которая, растерявшись от непривычных условий новой работы, новой страны и нового, непонятного ей языка, вряд ли будет способна что-то заметить и не сможет защитить себя… Отсюда даже слишком явно выраженное пожелание, чтобы новая гувернантка была обязательно англичанкой… И инстинкт, подсказавший мне, что надо скрыть, что я наполовину француженка и выросла во Франции, каким бы абсурдом ни казалось это на первый взгляд, не подвел меня.

Так был найден козел отпущения и доставлен во Францию. Они выжидали. Времени у них было много. Мне было позволено устроиться; наша жизнь с Филиппом приобрела спокойные, устойчивые очертания: обычная размеренная жизнь, которая была бы даже приятной, если бы мсье де Вальми смог держать за зубами свой ядовитый язык и не шпынять постоянно ребенка, который стоял у него на пути. Смерть этого мальчика решала столько проблем… Так продолжалось все три недели, которые я здесь прожила; казалось, я хорошо устроилась, была довольна своей новой работой, разве что не нашла пока общий язык с хозяевами. Потом была совершена попытка убийства, которая не удалась по чистой случайности. Вторая попытка оказалась более обдуманной – все должно было произойти не сразу, но зато никакой опасности для них: о расшатавшихся перилах давно уже знали все в доме, а Бернар просто еще больше расшатал их, чтобы быть уверенным, что они обязательно рухнут, и ждал только удобного случая, когда поблизости не будет никого из заинтересованных лиц. Но вторая «трагическая случайность» тоже не удалась, и снова из-за меня. Если бы первая или даже вторая попытка оказалась успешной, без сомнения, власти пришли бы к выводу, что произошел «несчастный случай»… и, конечно, у всех оказалось бы бесспорное алиби. Естественно, единственным человеком, на которого ни при каких обстоятельствах не должна пасть тень, был Леон де Вальми, больше всех заинтересованный в смерти Филиппа. Это назвали бы ужасной трагедией – и все сошло бы гладко, несмотря на разговоры за спиной, а Леон получил бы Вальми. Вполне возможно, что обошлось бы даже без этих разговоров… О Леоне все были самого высокого мнения, его знали как крупного землевладельца и превосходного хозяина; местные жители уже много лет считали его своим господином и были бы только рады, если бы Вальми перешло к нему.

Берта все еще сидела, скорчившись в ногах кровати, тупо глядя на меня.

– Ну, Берта, что будем делать? – спросила я.

– Я не знаю. Не знаю.

– Должна знать. Это сейчас самое важное. Подумайте. Бернар многое выболтал: он наверняка сказал и о том, что они собираются теперь делать.

– Нет, я думаю, он и сам не знает. Мне кажется, ему уже ничего не поручат. Вот и все, что я знаю.

Она всхлипнула и снова зарыдала.

У меня перед глазами возникло непрошеное видение: голова спящего Филиппа, бессильно опущенная на плечо Рауля; хриплый голос Элоизы де Вальми: «Что с Филиппом?» – и резкий ответ Рауля, хмуро смотрящего на нее: «Абсолютно ничего. Он спит».

– А Бернар не дал понять, когда они снова попытаются… И как? – спросила я с невольной дрожью.

– Нет, честное слово, ничего такого не сказал. Но это должно быть скоро, потому что возвращается мсье Ипполит. Телеграмма пришла сегодня рано утром. Бернар говорит, хозяин прямо вне себя.

– Ипполит возвращается завтра? – Я задержала дыхание. – Сегодня, Берта! Уже сегодня, понимаете?

– Ах… да. Конечно, сегодня. Уже почти час, верно? Но я точно не знаю, когда он приедет. Думаю, не раньше ночи, а тогда он не попадет в Вальми до четверга.

– Мсье Рауль уехал в Париж и собирается пробыть там до четверга, Берта, – спокойно сказала я. – Если телеграмма пришла действительно рано утром, он должен был знать, что там говорится, но он все же уехал в Париж. Значит, он не может быть замешан, правда ведь? Бернар ошибся.

– Но Бернар говорил, что он замешан. Бернар сказал, что это он стрелял тогда в лесу, – сказала Берта с тупым упрямством, тусклым от слез голосом.

Пытаться сейчас спорить было совершенно бесполезно и жестоко.

– Хорошо, – сказала я. – Главное, если мы хотим, чтобы с Филиппом ничего не случилось, нам надо знать, откуда ему грозит опасность. Я хочу сказать, что никто даже не станет слушать нас, пока мы не найдем какие-нибудь доказательства, а их у нас с вами еще нет, видит бог. Начнем с того, что мы знаем. Вы говорите, что это не Бернар.

Берта глотнула и кивнула головой. Я видела, что девушка немного успокоилась и больше не задыхалась от рыданий. Она перестала ломать руки и слушала меня довольно внимательно.

– Думаю, мы можем исключить какие-нибудь ловушки вроде перил или качелей, – сказала я. – На этот раз они должны быть в полной уверенности, что попытка будет удачной, а времени дожидаться какой-нибудь «случайности» у них нет. И кроме того, слишком частые «несчастные случаи» могут внушить подозрения. Именно поэтому мсье де Вальми предупредил меня насчет сломанных качелей во дворе… да, он сказал мне о них после того, как узнал, что должен вернуться Ипполит. Он был любезен, прямо сверкал, как новенький шестипенсовик, хотя уверена, он и мадам… ну ладно, это уже не важно, исключаем Бернара и разного рода ловушки. Сам мсье де Вальми ограничен в действиях, и по тому, как все шло до сих пор, я могу сделать вывод, что он постарается держаться от всего подальше, поскольку больше всего выиграет от смерти Филиппа. А Рауля здесь нет, следовательно, это не может быть Рауль. – Помимо желания, мой тон изменился при этих словах. Я сказала почти весело: – Значит, остается мадам.

– Вы уверены? – спросила Берта.

– Относительно мадам? Конечно не уверена. И все же…

– Вы уверены, что его здесь нет? – сказала Берта.

Я посмотрела на девушку:

– Что вы хотите сказать?

Она слегка передернула плечами, словно малейшее движение причиняло ей боль:

– Это очень большой дом.

Я вся похолодела, словно от порыва ледяного ветра:

– Вы хотите сказать… что он может быть где-то здесь… что он спрятался?

Берта молча кивнула. Ее глаза, полные боли и страха, внезапно ожили, осветились надеждой.

– Но ведь он уехал. Его должны были видеть, – сказала я с раздражением. – «Бернар сказал» – это ведь еще не доказательство! Его машины здесь нет. Я заметила это сегодня днем, когда мы проходили по двору.

– Да, он уехал. Я сама это видела. Но он мог вернуться. Есть такая штука – алиби, – к моему удивлению, добавила девушка.