Элоиза мне ничего не сказала, а я (как и обещал тебе) тоже ничего ей не сообщил. Не думаю, что тебе следует очень уж беспокоиться относительно этого, малышка: если они хотели бы что-то сказать, они, без сомнения, поговорили бы со мной, а не с тобой. До четверга делай вид – если сможешь и если осмелишься, – что ничего не случилось. Как бы то ни было, сомневаюсь, что тебе придется часто встречаться с Элоизой. Она переоценила свои силы и, думаю, проведет эти дни в постели.

Твой Р.

В качестве первого любовного послания записка не заключала в себе ничего такого, из-за чего у меня могли бы так дрожать руки, когда я сложила ее и посмотрела на стоящего передо мной Бернара. Он наблюдал за мной; лицо его застыло в обычном хмуром выражении, но черные глаза были хитрыми и злобными. Мне показалось, что в них появился какой-то странный блеск, будто он что-то обдумывал. Очень похоже на Рауля поручить отнести эту записку человеку, который был на побегушках у Леона де Вальми целых двадцать лет!

– Мсье Рауль отдал это вам собственной рукой? – холодно спросила я.

– Да, мадемуазель.

– Он уже уехал?

– О да, мадемуазель. Он спешил, чтобы застать первый самолет на Париж.

– Понимаю. Благодарю вас. А как сегодня здоровье миссис Седдон, Бернар?

– Лучше, мадемуазель, но доктор сказал, что ей следует полежать еще денек-другой.

– Ну ладно, надеюсь, что скоро она опять будет здорова, – заметила я. – Будьте любезны, скажите мне, кто-нибудь сообщил ей, что я о ней справлялась?

– Да, мадемуазель.

– Бернар, – вмешался Филипп, ставя на стол чашку, – у вас сегодня бал, правда?

– Да, мсье.

– Внизу, в селении?

– Да, мсье.

– У вас там будет и праздничный ужин?

– Да, мсье.

– А что у вас бывает на ужин?

Темное лицо Бернара, будто вырезанное из дерева, оставалось неподвижным; глаза, недружелюбные и злые, хмурились.

– Не могу сказать, мсье.

– Хорошо, Бернар. Благодарю вас.

Когда он ушел, я еще раз спросила себя, что нашла в этом человеке хорошенькая и добродушная Берта.


День был очень неприятный и долгий.

Я чувствовала себя осиротевшей. Рауль уехал. Флоримон оставил замок Вальми сразу после завтрака. Миссис Седдон, как и предсказывал Бернар, осталась у себя в комнате, а Берта весь день выполняла свои обязанности с отчужденным и пристыженным выражением, которое – если только это возможно – напоминало застывшую мрачную маску Бернара.

Нечего удивляться, что, когда мы с Филиппом отправились на нашу обычную дневную прогулку и мимо нас с ревом промчался джип с несколькими пассажирами и Уильямом Блейком за рулем, я ответила на его веселое приветствие с таким жаром, что Филипп с удивлением посмотрел на меня и заметил:

– Этот вот – ваш большой друг, верно?

– Он англичанин, – просто ответила я, потом улыбнулась своим словам: – Филипп, ты знаешь, что такое ирония судьбы?

– Нет, а что?

Я с сомнением посмотрела на него, но попыталась дать определение:

– Ирония судьбы… думаю, это когда судьба или рок, le destin, или что-то непонятное, преследующее тебя, использует твои слова и поступки против тебя в самое неподходящее время. Нет, я неправильно объясняю. Оставим это, зайчик, я сегодня не в форме.

– Я как раз сегодня утром читал такую книгу, – заметил Филипп. – У непонятного есть имя. Оно следует за вами, и когда вы делаете какую-нибудь глупость, эта, как вы ее называете, судьба наказывает вас. Ее зовут Немезида.

Я остановилась и посмотрела на мальчика:

– Филипп, миленький, мне кажется, что эта Немезида хочет меня наказать. Все плохие приметы сходятся: сейчас мартовские иды, и вороны летят прямо вниз и с левой стороны, и в прошлый четверг днем я не с той стороны обошла Сан-Мари-де-Пуан, и…

– Неправда, – сказал Филипп, – в прошлый четверг шел дождь и вы сидели дома.

– Неужели?

– Вы сами знаете. – Он хихикнул и легонько подпрыгнул. – Вы тоже иногда говорите глупости, правда?

– Слишком часто.

– Но мне это нравится. Скажите еще что-нибудь. О воронах, которые летают вниз головой, так вы сказали? Это они правда так летают? А почему? Расскажите еще, мадемуазель.

– Не думаю, что смогу рассказать еще что-нибудь, – ответила я, – у меня не хватает слов.


На обратном пути мы встретили Леона де Вальми.

Вместо того чтобы подниматься по зигзагу, мы выбрали крутую дорожку, которая шла прямиком вверх и в нескольких местах выходила на шоссе. Потом мы пересекли вымощенный гравием подъем. Когда мы проходили по двору, направляясь к боковой двери, из какого-то угла вынырнуло инвалидное кресло и я услышала голос Леона де Вальми:

– А, Филипп! Добрый день, мисс Мартин. Вернулись с прогулки?

Багрово покраснев, я повернулась к Леону, чувствуя, как горят щеки.

– Добрый день, мсье. Да. Мы гуляли в долине и поднялись короткой дорогой.

Он улыбнулся. В его лице не было видно ни малейшего признака недовольства или холодности. Несомненно, если бы мне был вынесен приговор об изгнании, он не говорил бы со мной таким обычным тоном – больше того, вряд ли вышел бы мне навстречу специально для того, чтобы так приветливо и дружески поздороваться со мной. Он сказал, обволакивая нас с Филиппом добродушной улыбкой:

– Вы решили избегать прогулок по лесу?

– Да, нам лучше туда не ходить, – ответила я. – Мы тогда натерпелись страху и теперь держимся поближе к дороге.

– Я вас понимаю, – засмеялся Леон и, обернувшись к Филиппу, весело подмигнул: – Как ты себя чувствуешь после вчерашних излишеств?

– Излишеств? – испуганно спросил мальчик.

– Мне сказали, что вчера у тебя был полуночный пир… Тайная вечеря втроем, так было сказано, по-моему. Никакие кошмары не снились?

– Non, mon oncle[17], – ответил Филипп.

Насмешливый взгляд темных глаз обратился ко мне. Почти так же испуганно, как Филипп, я сказала:

– Вы ничего не имеете против? Возможно, это немного не по правилам, но…

– Дорогая мисс Мартин, что я могу иметь против? Мы полностью поручили Филиппа вашим заботам, и пока что наши ожидания в полной мере оправдались. Пожалуйста, не воображайте, что мы с женой будем порицать вас за любой не совсем ортодоксальный поступок. Мы очень мало знаем о том, как надо обращаться с детьми. Это ваша область. И как мне кажется, «индивидуальный подход», особенно время от времени, играет здесь очень большую роль. Было очень любезно с вашей стороны уделить немного времени и заботы ребенку в разгар веселья… Надеюсь, вам понравился бал?

– О да! Вчера вечером я не видела вас и не смогла поблагодарить за приглашение. Может быть, сейчас вы позволите мне принести благодарность, мсье? Это было чудесно. Я прекрасно провела время.

– Приятно слышать. Я боялся, что вы почувствуете себя немного не в своей тарелке среди чужих, но мне кажется, Рауль позаботился о вас?

Просто вежливый невинный вопрос. Ни следа насмешки. Никакой язвительности в мягком голосе.

– Да, мсье, благодарю вас… А как сегодня здоровье мадам де Вальми? Надеюсь, она не заболела?

– О нет, просто утомилась. Она посетит сегодня праздник в селении, поэтому днем отдыхает.

– Значит, она сегодня не ждет меня с Филиппом в салоне в обычный час?

– Нет. Думаю, вам будет этого не хватать. – Он улыбнулся Филиппу, на сей раз довольно ехидно. – Если только вы не захотите нанести визит мне.

Филипп застыл, но я ответила:

– Как скажете, мсье. Прийти к вам в библиотеку?

– Нет-нет. – Леон рассмеялся. – Мы избавим Филиппа от этого. Ну хорошо, я, наверное, вас задерживаю? – Кресло откатилось, потом снова повернулось в нашу сторону. – Да, между прочим…

– Мсье?

– Не позволяйте Филиппу качаться на качелях во дворе, мисс Мартин. Один винт сильно расшатался. Держитесь от качелей подальше, пока их не починят. У нас не должно быть еще одного несчастного случая.

– Конечно. Благодарю вас, мсье, мы не будем подходить к качелям.

Леон кивнул и снова откатился в своем кресле. Оно бесшумно и быстро скользнуло к воротам, которые вели к огороду. Филипп быстро шел передо мной к боковой двери с видом человека, счастливо избежавшего ужасной судьбы.

Я тоже как-то приободрилась. «Мое живое воображение снова обмануло меня, – думала я. – Эта улыбка Леона де Вальми вчера ночью… холодность мадам… наверное, я неверно истолковала их. Угрызения совести и легковерие заставили меня провести несколько очень неприятных часов. Так мне и надо. Очевидно, меня вовсе не хотели увольнять; в противном случае мсье де Вальми не говорил бы со мной так дружелюбно. Все было хорошо… и если в будущем и предвиделись кое-какие осложнения, то ведь скоро Рауль будет здесь, со мной».

– Мадемуазель, – дернул меня за рукав Филипп. – У вас стало совсем другое лицо. Что случилось?

– Кажется, я увидела ворону, которая летела вверх с правой стороны, предвещая удачу.

День полз медленно, без особых событий. Я уложила Филиппа в постель немного раньше, чем обычно, потом, приготовив ему какао, с облегчением легла и почти тотчас уснула.

Не помню, как я проснулась. Словно внезапно вынырнув из глубокого сна, я повернула голову на подушке и широко открытыми глазами уставилась на дверь. В комнате было темно и ничего не видно. Раздался щелчок замка закрывающейся двери и мягкие звуки шагов, направляющихся по ковру через всю комнату к моей кровати. Кажется, несколько мгновений я не понимала, что уже не сплю, и тихо лежала, слушая таинственные, приближающиеся ко мне звуки, опьяненная дремотой.

Что-то коснулось кровати. Послышалось быстрое дыхание. Значит, я проснулась и все это происходит на самом деле. Охваченная внезапной судорогой страха, я рывком подняла голову, быстро села и голосом, срывающимся на истерический крик, спросила:

– Кто это?

Я нашарила выключатель ночника, но еле слышный испуганный голос, задыхаясь, произнес: