— Детка, — спросила Ирэн, — ты себя нормально чувствуешь?

— Я просто только что осознала, что случилось, — произнесла Александра. — Извини.

— Детка, люди — как кварки, — провозгласила Ирэн в своем доме по соседству с гольф-клубом. — В одной точке Вселенной гаснут, а далеко-далеко, в совсем другой точке в это же время возникают.

— Ты оптимистка. Нед взбирается на какой-то неведомый холм, — угрюмо откликнулась Александра, — в мерзостном зловещем тумане, а я ничем не могу ему помочь.

Но она пообещала матери, что выспросит у Эбби подробности, и мать оставила ее в покое.


Следующим позвонил Дэвид, коллега Неда. Он говорил бессвязно, задыхаясь от рыданий, — о Неде ему сообщили буквально только что. Александра попыталась его утешить, но старалась держать трубку как можно дальше от уха.


Когда Дэвид унялся, Александра позвонила Эбби.

— Эбби, — сказала она, — моя мать хочет кое-что узнать. Что ты делала в моем доме полшестого утра?

— Я поссорилась с Артуром, — сообщила Эбби таким тоном, точно ожидала этого вопроса. — Чтобы прийти в себя, поехала кататься; еду по шоссе и вижу: в «Коттедже» все окна светятся. Я думала, что Нед, как обычно, проводит выходные в Лондоне; решила проверить, в чем дело, — вдруг взломщики? Заглянула в окно столовой, вижу — Нед лежит на полу. Побежала к двери. Она была открыта. Вы дверей никогда не запираете. Эта доверчивость когда-нибудь доведет до беды. Есть еще вопросы? Я все гадала, почему ты не спрашиваешь.

— Просто моя мать хотела знать, — повторила Александра.

— Неудивительно, — заключила Эбби. — Узнаю ее дотошность.

— Как по-твоему — зачем Нед включил все лампы? — спросила Александра.

— Ой, не знаю, — сказала Эбби. — Может, попытаешься заснуть? Если хочешь, я приеду.

— Со мной все в порядке, — сказала Александра. Объяснения Эбби показались ей слишком гладкими. Словно бы отрепетированными заранее. Но так, наверно, и должно быть. Как патологоанатомы вскрывают череп, чтобы добраться до мозга? Думать о чем угодно, только не об этом.

5

— По-моему, она мне не поверила, — сказала Эбби Артуру.

— Ну и слава богу, — сказал Артур Эбби. — Рано или поздно она все равно узнает. Не может не узнать. Может, отвлечемся на минутку от Александры? Ау, вот он я, ты меня совсем забыла.

— Зачем ей это знать? — сказала Эбби Артуру. — Для чего существуют друзья? Определенно не для того, чтобы вываливать горькую правду.


Артур зевнул, прикрыв рот ладонью. Они кувыркались на своей громоздкой старинной кровати. Идиллия супружеской любви на белых, накрахмаленных, отглаженных простынях. Артур и Эбби жили в «Элдер-Хаузе», бывшем доме викария, подле заброшенной церкви, милях в двух от «Коттеджа». На колокольне по-прежнему висел колокол; ненастными ночами, стоило ветру подуть с определенной стороны, внезапно раздавался звон. Тогда студентам, съехавшимся сюда из самых разных уголков мира, становилось не по себе — опасаясь призраков и злых духов, они выбегали в коридоры «Элдер-Хауза». Артур и Эбби успокаивали их. Наутро, за завтраком, Эбби зачитывала им вслух ту сцену из «Джен Эйр», когда мисс Ингрэм и другие гостьи, разбуженные криками сумасшедшей, выбегают в коридор и видят призрак — но это оказывается лишь Джен в белой ночной рубашке. Внимая рассказу, студенты жевали свой традиционный английский завтрак: сваренное вкрутую яйцо, сосиски, бекон, грибы. И, умиленные собственной реакцией на происшествие, решали записаться на дополнительный курс — ведь такие впечатления остаются на всю жизнь! Сами Артур и Эбби ели за завтраком немного: яблоко, чуть-чуть йогурта, чашечка черного кофе. Они могли бы без особых хлопот убрать колокол с колокольни или снять с него язык — операция сродни той, которой подвергают брехливых собак, — но предпочитали этого не делать.


Артур и Эбби держали школу-пансион для иностранных студентов, выбравших профессию учителя английского языка. Самим Артуру и Эбби учительствовать страшно наскучило, но менять сферу деятельности они даже не пытались — альтернативы не было. «Элдер-Хауз» не продашь — кому он нужен? Артуру и Эбби оставалось лишь одно — извлекать максимальную пользу из того, что даровала им судьба. И это у них получалось — ведь по натуре оба были склонны к стоицизму.


В данный момент Артур и Эбби спали. Внизу все еще трудилась горничная: убирала за студентами, которые засиделись за полночь за кофе и печеньем, накрывала стол к завтраку. Горничная была счастлива здесь работать. Как говаривал Артур, сельская местность прекрасна благодаря тому, что почти безлюдна, а безлюдна она потому, что людям почти негде работать.


Эбби спустилась в какую-то пещеру и увидела за стеклянной стеной Неда. Он улыбнулся ей. Нед сидел на валуне, точно Русалочка мужского пола. Ноги у него срослись в хвост. В стекло стучались волны. Эбби помахала. Нед тоже помахал ей рукой. Эбби пошла дальше, точно это был музей-аквариум и впереди ожидали более интересные экспонаты. Случайная встреча, вроде случайной, на одну ночь, связи.

…Эбби разбудила Артура и пересказала ему свое видение.

— Вот бы Нед огорчился, если бы у него действительно вырос русалочий хвост, — сказал Артур. — С хвостом на бабу не залезешь.

И Артур снова заснул.

— Это был не сон, — сказала Эбби. — Это было видение. До того, как оно началось, я успела проснуться.

И она снова растолкала Артура.

— Какой это был ужас ночью в субботу. Вопли, причитания, суматоха, — пожаловалась она. — Смерть Неда я бы еще как-нибудь пережила. Но это… Даже «скорую» я вызвала только для того, чтобы утихомирить Дженни. Знаешь, я и в морг поехала не просто так — хотела убедить себя, что он мертв.

— И как?

— Не убедила, — сказала Эбби. — В тот момент — еще нет. Зато теперь, когда увидела его в аквариуме, поверила. Он в каком-то другом мире, не в нашем.

И расплакалась. Артур кое-как стряхнул с себя дремоту, чтобы ее успокоить.

— Ты у меня нечто, — сказал он. — Попробуй либо совсем проснуться, либо заснуть.

Эбби проснулась.

— И чего это Вильна намекала: «Нед на это дело мастак»? Ей-то откуда знать? — возмущенно проговорила она. — Тварь. Чудовище. Хочет выиграть чемпионат по скорби. Такие, как она, слетаются на место смерти и затевают свару с ближайшими друзьями и родственниками покойного, с теми, кому тяжелее всех. Фу. Она как упырь.

— Если она чудовище и упырь, — заметил Артур, — зачем с ней дружить?

— А затем, что в нашей глуши даже поговорить, в сущности, не с кем, — проворчала Эбби и заснула. Артур, разумеется, так и не сомкнул глаз.

6

Утро. Без Неда Александра смогла вольготно раскинуться на кровати. Она попыталась найти в этом утешение. И Саши здесь нет: он не вторгся, по своему обыкновению, в спальню, — прямой, как палка, маленький мальчик со светлыми локонами и суровыми синими глазами, — чтобы заставить день начаться раньше, чем хотелось бы ей или Неду. Неду… Нужно удалять Неда из всех этих мысленных формул. Работа над ошибками: «Раньше, чем хотелось бы Александре». Неда вычеркиваем. По постели расползся какой-то холодок. Как теперь быть с сексом? Как она удовлетворяла свои потребности, пока не вышла замуж? Уже и не вспомнить. Похоже, секс забывается так же быстро, как ужин в ресторане; его легко забросить в дальний ящик, как дискету. Серьезные отношения — вот что запоминается: они сохраняются на жестком диске. У Александры возникло чувство, будто Нед навалился ей на плечи. Хочет сказать, чтобы она выкинула такие мысли из головы. Навалился неосязаемым, но тяжелым бременем. И это как-то утешает. Они прожили в законном браке двенадцать лет; в году пятьдесят две недели, сексом они занимались раза три в неделю. Это в среднем. В последнее время реже — «Кукольный дом» нарушил размеренный ход их жизни, но в перспективе окупился; зато когда они только сошлись, то и сексом занимались чаще; это уравновешивает. Первые два года, пока они еще официально не были женаты, — раз этак пять в неделю. После свадьбы — четыре (супружество и впрямь расхолаживает); зато в последние месяцы беременности чаще, раз пять-шесть, — беременность, наоборот, растормошила Александру. Дважды в неделю, если не один раз, — в первые месяцы после рождения Саши. В среднем трижды в неделю — похоже на правду. Возможно, чуть-чуть занижено. Двенадцать помножить на три, помножить на пятьдесят два — вот сколько. Тысяча восемьсот семьдесят два половых акта. Мать честная. Неудивительно, что на уровне звериных инстинктов она теперь чувствует себя обездоленной. И ни разу — с презервативом. За это время она буквально впитала в себя чуть ли не всего Неда, верно? Опять эта лопнувшая пружина колет между лопатками.


Снаружи донесся какой-то вой. Александра встала с неуютной кровати. Подошла к окну, выглянула: сад, живая изгородь, за ней — поле и пруд. Все это сверкало на утреннем солнце, почти тонуло в ослепительном мареве. Внизу залаял Алмаз. За изгородью Александра различила чей-то силуэт: кто-то затаился в засаде. Александра, как часто бывало с ней в эти дни, смотрела, но не видела, не сознавала. Реальность была для нее все равно что фильм на телеэкране, — сюжет развивается, а ты то следишь за ним, то не следишь, по настроению.


Александра полагала, что скорбь — такой же инстинкт, как и материнская любовь. Все равно, горюешь ли по умершему или привязываешься к новорожденному ребенку, — это чувства, над которыми ты, в сущности, не вольна. Врожденная реакция: генетически предопределенная, физиологическая, неподвластная контролю. Если умирает супруг, родитель, ребенок, брат или сестра; если (тут реакция не столь сильна) умирает друг или коллега; если (тут реакция вновь довольно сильна) умирает король, президент, поп-звезда, крупный религиозный деятель, — тогда ты испытываешь скорбь. Ничего не можешь с собой поделать. Страдаешь. Впадаешь в оцепенение, совсем как от физической боли или от высокой температуры; все процессы в организме замедляются, чтобы дотянуть до выздоровления. Слезы льют ручьем. Застилают глаза, ничего не дают сделать. Скорбь — наверняка не что иное, как уловка природы, оберегающая людское сообщество от лишних смертей. Этот человек сделал то-то — и умер. Не делай так, как он. Не допускай, чтобы такое повторилось! Скорбь по старикам умеренна, переносится легко; скорбь по молодым мучительна, остра, способствует выживанию племени. Как и жажда мести, эта неразлучная спутница скорби. Убийц — на виселицу! Врачей — под суд! Террористов — к стенке! Других оправданий не требуется: всем скопом в соседнюю долину, грабьте, крушите, насилуйте; крадите сабинянок, заполняйте пустые места в наших поредевших рядах. Месть высасывает из сердца яд скорби. Вытесняет его на радость Природе. Боги требуют человеческих жертвоприношений — требовали и будут требовать; мерзкая сверхъестественная пасть пьет кровь из живых существ, с хрустом жует теплую плоть, убивает, пожирает. А потом Природа-целительница разевает пасть, и из нее льется новая жизнь, еще не созревшая, беспомощно трепещущая. Нескончаемый, неумолимо расширяющийся поток. В один прекрасный день Природа не выдержит собственной бешеной производительности — и захлебнется. Захлебнется непременно.