На похоронах была Леа, во всем белоснежном. Вылитая Дженни Линден, только не такая упитанная.

Пришел — по настоянию жены — и Дейв Линден. Но в часовню входить не стал.

На похоронах были Эбби, Артур и Вильна. И доктор Мебиус. И, естественно, Хэмиш. Дэзи Лонгрифф, тихо всхлипывая, держалась за плечи партнеров по спектаклю. Она была с головы до пят в черном: длинная виниловая юбка и такой же блузон со вставкой из стретч-трикотажа, подчеркивающей великолепную грудь. Фотографы так вокруг нее и роились. Дэзи позировала снаружи и внутри часовни, до, после и даже во время церемонии.

На похоронах был и почтальон — обутый в ботинки Неда, начищенные до зеркального блеска. Пришел мистер Кветроп. Пришли супруги Пэддл, содержатели магазина канцтоваров. Пришла Крисси, и Хэмиш обнялся с ней.


Те, кто был осведомлен о тех или иных подробностях, переглядывались между собой, иронически щурились или демонстративно отводили глаза, про себя радуясь, что Александры здесь нет: происходящее и без того попахивало пошлым фарсом.


Ирэн на похоронах не было.

Терезы — тоже.

И много кого еще там не было. Жизнь шла своим чередом. Александра думала о своем будущем — и не просто думала, а принимала конкретные меры. Пока Неда провожали в последний путь, она находилась в Лондоне — обсуждала с кастинг-директором новый голливудский проект. Американец предложил Александре главную женскую роль, роль возлюбленной Майкла Дугласа. Она поблагодарила, но с сожалением отказалась. Нужно подумать о ребенке: нельзя же вот так вот схватить осиротевшего мальчика в охапку и отвезти в Голливуд. Ее дом, вся ее жизнь — здесь, в Англии. Но их предложение для нее — большая честь.


Итак, на похороны Неда Александра не явилась. Зато вечером того же дня пошла посмотреть Дэзи Лонгрифф в «Кукольном доме» — театр все-таки не стал гасить огни. Александре нужно было отвлечься. А заодно — получить назад свою роль.


«Вероятно, — думала Александра, — плоть Неда еще присутствует в этом мире. Его тело лежит на каком-то другом столе или каталке, дожидаясь сожжения. Просто сезон прощаний с телом для всех, кому не лень, уже закрыт. А так ничего не изменилось. Никого уже не волнует, прикрыт ли беретом его раскроенный патологоанатомами череп. Если его глаза распахнутся, никто их не прикроет. Прошло время соблюдения внешних приличий. Он и сам с каждым днем беспокоился бы о них все меньше, думала Александра. А сама она не узнает, когда именно его тело сгорит в огне, обратится в пепел. Ну да какая разница? Тело давно покинуто. Нед продолжает свое бесконечное восхождение по горному склону, заросшему угрюмым лесом. Наверное, без ее благословения ему придется брести вечно. И поделом — ведь он даже не оглянулся».


В театр Александра пришла в семь. Обнаружила, что вечерние спектакли теперь начинаются в восемь вечера, а не в семь сорок пять. Александра пропустила всего восемь спектаклей, но в ее отсутствие дирекция времени не теряла. В кассе сидела какая-то новая женщина — сварливая, немолодая, завитая «под барашка», с обвисшими жирными щеками. Она долго переспрашивала: «Александра? Фамилия?», нарочито долго перекладывала конверты — все для того, чтобы торжествующе объявить: «Вам ничего не оставляли», хотя Александра долго убеждала ее, что никто ничего ей и не должен был оставлять. Пришлось заплатить за билет из собственного кармана. Удивляться тут нечего — ведь Александра явилась в театр без предупреждения. Но все же она восприняла историю с билетом как дурной знак. Она рассчитывала не возвращаться на сцену еще месяц, чтобы и она сама, и Саша попривыкли к новой жизни, жизни без Неда. Но если за восемь дней тебя могут напрочь забыть, насильно сослать в деревню, выпроводить на пенсию в качестве «лучшей драматической актрисы» — иными словами, увенчанной лаврами дряхлой старухи, которой только «Ордена Британской империи» не хватает, — чего же ждать через четыре недели?

На афишах уже пестрели свежие алые наклейки — поверх прежних, элегантно-аскетических, выдержанных в классической серо-черно-коричневой гамме. Фразы: «Образ Норы заиграл неожиданными красками» и «Незабываемая, чарующая, берущая за живое — Нора Александры Лудд» теперь безвозвратно скрыты другими: «В роли Норы — Дэзи Лонгрифф», «Тарантелла от Дэзи Лонгрифф — самая эротичная мизансцена сезона».


Александра вернулась в кассу и спросила, хорошо ли расходятся билеты в предварительной продаже, но женщина-барашек ее словно бы не слышала. «Меня нет, — подумала Александра. — Нед забрал меня с собой. Его член ходит взад-вперед, как поршень парового двигателя. Везет нас по воздуху. Мало-помалу мы растворяемся в пустоте. Странное дело: от нас обоих не осталось ничего вещественного, кроме его члена. Его конца. Этот кусок мяса, этот натруженный мускул, этот первичный источник тепла все еще властен над судьбой Александры. Опять каламбуры, опять метафоры», — подумала она и упала в обморок.

Администратор Сэм помог ей встать, отвел ее в свой кабинет. Он был страшно похож на художника Дэвида Хокни. Такая же прическа — прямые желтые волосы, такие же круглые очки.


— Ах да, — сказала кассирша. — Александра Лудд. Что ж вы мне сразу не сказали?


Сэма, по-видимому, покоробило, что Александра не пошла на похороны Неда. Наверно, впоследствии она раскается в том, что так поступила.


— Не раскаюсь, — сказала Александра. — Гордость не позволит. Я и сама не знала, что во мне столько гордости.

Раньше она считала себя смиренной маленькой мышкой, а свою славу — беспричинным капризом судьбы, симптомом безумия, овладевшего миром. А оказалось, это не ее мнение, а лишь навязанные ей домыслы Неда. Маскарадный костюм нищенки, выбранный им, а не ими обоими сообща. Оказывается, Александра не из тех жен, которые на похоронах мужа терпят громкие стенания целой стаи других женщин, решивших предъявить на него права. Особенно таких уродливых, как Дженни Линден, таких вульгарных, как Дэзи Лонгрифф, или таких сельских замарашек, как Эбби Карпентер. Зрители — а как еще назвать тех, кто пришел проводить Неда в последний путь? — принялись бы перемигиваться, толкать друг дружку локтями, глазеть, отвесив челюсти, гадать, что такого нашел в этих женщинах Нед, когда дома его ждала красавица-жена… и Александра оказалась бы всеобщим посмешищем, самой униженной и презренной, и все, кто завидовал ее успеху, радовались бы: поделом!

— А кого ты предпочла бы видеть в качестве его любовницы? — поинтересовался Сэм. — Принцессу Диану?

— Даже ради принцессы Дианы, — ответила Александра, — я не пошла бы на похороны Неда.

Сэм заметил:

— Сурово. Да ты, оказывается, стерва.

Это было сказано с оттенком восхищения.

Александра сказала:

— Жаль, что я Неда кремировала. Надо было похоронить.

Тогда она пробралась бы ночью на кладбище, села бы на могильную плиту и постаралась вообразить, как разлагается тело, как скользкие черви проедают в нем ходы. Урна с пеплом не столь располагает к философскому созерцанию. Сэм сказал, что пепел обычно фасуют не в урны, а в темно-синие коробки, перевязанные золотой лентой; вот и его матушку прислали из крематория в такой таре. А скоро ли, собственно, тело будет сожжено? Александра у них случайно не уточняла?

Александра сказала:

— Наверное, уже сожгли. Несколько минут назад, когда я упала в обморок.

Сэм заявил, что это лишь фантазии. Александра не спорила. Последняя неделя научила ее сговорчивости. Соглашаясь, бережешь силы. Александра справилась у Сэма о том, заполняется ли зал.

— В предварительной продаже билеты хорошо расходятся, — сказал Сэм.

— Дэзи Лонгрифф хорошо играет? — спросила Александра, едва удержавшись, чтобы не добавить: «Лучше меня?».

Сэм сказал, что Дэзи Лонгрифф ни к черту не годится, но билеты раскупаются хорошо, просто нарасхват идут. Он посоветовал Александре не разговаривать с дирекцией лично, а перепоручить переговоры Гарри Барни. С формальной точки зрения Александра нарушила контракт — ведь она не имела права на отпуск в связи со смертью родственника. Не представила она в положенный трехдневный срок и справки от врача, хотя в данных обстоятельствах такая справка была бы самым разумным выходом.

— Но они не посмеют требовать такого буквального выполнения контракта, — сказала Александра. — Это было бы бесчеловечно.

Сэм возразил, что дирекция театра бесчеловечна по определению. Возглашая: «Искусство требует жертв!», директора не отпускают актеров со сцены ни под каким предлогом — ни в случае смертельной болезни, ни после сигнала воздушной тревоги. Спектакль продолжается — дирекция обогащается. Сказать по чести, Сэм очень удивится, если Александра получит роль Норы назад.

— Почему меня никто не предупредил? — спросила Александра. — Неужели трудно было хотя бы напомнить насчет справки?

Сэм долго мялся и хмыкал, а затем предположил: видимо, все заинтересованы в том, чтобы «Кукольный дом» подольше продержался на сцене, а в идеале — переместился в зал покрупнее. С Дэзи Лонгрифф в роли Норы это, возможно, удастся. Времена сейчас тяжелые…


— Очень тяжелые, — согласилась Александра.


Впорхнула Дэзи Лонгрифф в подвенечном платье Александры. Точнее, ее прабабушки. Александра одолжила эту фамильную реликвию театру на время постановки. Платье было белое, шелковое, сильно декольтированное, с пышными юбками. Александра играла в нем сцену с тарантеллой. Это оно коварно сползло с груди Александры в вечер премьеры. Зачем только Дэзи его сейчас надела? Ведь до начала спектакля — пять минут, а в первой сцене Нора, живущая в маленьком норвежском городке, всего лишь возвращается из магазина. Но Александра ни о чем не спросила Дэзи — боялась узнать ответ.

Дэзи сказала, что слышала, что Александра упала в обморок перед окошечком кассы. Она, Дэзи, отлично понимает, в каком Александра сейчас состоянии; она и сама сейчас с ног валится — ездила на похороны бедняги Неда, только-только вернулась. Но искусство требует жертв.