– Ты все еще его ненавидишь?

– Что ты хочешь услышать? Конечно же, нет! Я не могу ненавидеть человека, которому испортил жизнь, я не монстр! Я…

Он резко замолчал, кусая губы. Винсен не сделал ничего, чтобы ему помочь, ограничившись тем, что подождал, пока тот успокоится.

– Я знаю все подробности от Алена и от мамы. Я знаю, что благодаря тебе у меня нет судимости, ни ареста на мою зарплату, что у тебя больше ничего нет в конторе Морван-Мейер, но что ты позаботился о том, чтобы не очень задеть Лукаса. Но даже ему я не осмеливаюсь звонить…

– А должен бы…

– Нет, это выше моих сил.

– Ты ошибаешься. Я думаю, он рад был бы тебя слышать. Ты по-прежнему его старший брат.

– О чем ты говоришь! Он живет с Тифани, он видит Сирила каждое утро… Он, правда, изуродован?

– Можно сказать и так.

Виржиль схватился руками за голову и молчал некоторое время.

– Это будет мой крест до конца моих дней, – с усилием сказал он. – Тяжело постоянно чувствовать себя виновным, быть обязанным уезжать, как только семья приезжает в Валлонг… В последний раз, когда ты мне звонил, и это было не вчера, вопрос стоял только о деньгах…

– Не упрекай меня в этом, – тихо сказал Винсен. – Это самое срочное, надо было, чтобы этим кто-то занялся.

– Но никакие деньги мира не вернут ему того, что он потерял! – взорвался Виржиль. – Если бы все произошло наоборот, если бы он меня так изуродовал, я убил бы его, как только вышел бы из больницы! Я не понимаю, почему он не ищет меня с ружьем! На его месте…

– Твоя сестра ему помешала, но в любом случае это ему не свойственно. Ты жесток, а он очень уравновешен, и всегда таким был.

– Уравновешен настолько, чтобы жить с тобой под одной крышей? Это не святоша, как он может смотреть тебе в лицо?

– Мари все это затеяла, не он. Она действовала в его интересах, она была хуже львицы, защищая его, и она была права, любая мать поступила бы так же. Что касается жизни на авеню Малахов, этого хочет твоя сестра… Возможно, он предпочел бы больше уединения. Сирил добрый юноша, у него этого не отнимешь.

– Я знаю, я знаю… – вздохнул Виржиль. – Я чуть было ему не написал, но Ален был против.

– Почему?

– По его мнению, в этом есть немного… трусости.

– Хорошо подмечено.

– Нет, вы оба не понимаете. Я не боюсь Сирила, я мог бы броситься к его ногам, это скорее освободило бы меня.

– Тогда что тебе мешает?

– Ты считаешь, что я должен это сделать?

– Ты можешь, по крайней мере, попробовать.

Виржиль резко поднял голову, поймал взгляд отца. Тот думал о том, что Алену удалось вытянуть из Сирила, прижав его к стенке несколько дней назад, об этом «согласен», которое сорвалось у него с губ, вызвав загадочную улыбку Алена. Появлялся маленький шанс, что противостояние повернется не прямиком в бездну при условии, что Мари сначала уведут.

– Ты будешь рядом со мной? – низким голосом спросил Виржиль.

Он вдруг показался величественным, хотя лицо его приобрело выражение обеспокоенного подростка, и это был первый раз, когда он просил о помощи отца.

– Конечно, – заключил Винсен, выражая уверенность, которую не чувствовал до конца.

– Когда мы пойдем туда? Сегодня?

В противоположность тому, что он только что заявлял, все его поведение выдавало тревогу, но также дикую решительность. Он был готов предстать перед Сирилом, взять на себя все последствия юношеской драки, которая плохо кончилась, он не хотел больше прятаться.

– Очень хорошо, – согласился Винсен. – Я вернусь за тобой к одиннадцати.

Так как его сын доказывал свою отвагу, надо было пользоваться, ловить момент. К тому же это было именно то, на что он надеялся, он мог только радоваться, а также устранять трудности.

Из телефонной будки Винсен позвонил в Валлонг, и ему удалось убедить Эрве отвезти Мари на день в Камарг. Только они вдвоем, двое влюбленных, без права возвращения до заката солнца. Потом он заехал за Аленом в овчарню, чтобы поделиться с ним своими намерениями и заручиться его помощью. Немного успокоившись, он прогулялся по улицам Сен-Реми, зашел к цветочнице, где купил огромный букет и отправился к Одетте, которую уже очень давно не видел, та была сильно удивлена его визитом. Добрая женщина не сильно изменилась, ее дом тоже, не считая некоторых неуместных вещей: таких, как электрическая кофеварка и стиральная машинка, которые загромождали отныне ее кухню. Она поспешила объяснить, что Магали ее сильно баловала, что они вместе обедали, по крайней мере, один раз в неделю и что, следовательно, она была в курсе всего. Действительно всего, уточнила она лукаво.

– Твоя смешная вторая свадьба, и только Бог знает, насколько это ее разозлило, все эти истории с твоей семьей, не говоря уже о несчастном Виржиле, которого ты считал прокаженным, но которого я всегда принимала с распростертыми объятьями!

Будучи крайне болтливой, она не дала ему возразить или ответить, вспомнив о том, что он мог бы не просто отделываться поздравительными открытками на Рождество.

– Говорят, что ты не выносишь ошибок, Винсен? С тобой ни у кого нет права совершать недостойные поступки, тем не менее, Магали дала тебе урок, которым ты мог бы воспользоваться. Заметь, в то время я была на твоей стороне, я находила глупым то, что она тебя бросала, но, в конце концов, она отлично справилась. Доказательство – сегодня она поражает всех и тебя в первую очередь!

Не спросив его, она подала очень сладкий кофе с молоком, который он заставил себя выпить, в то время как она продолжала, не иссякая:

– Ты хороший, добрый, никто не изменит моего мнения о тебе. Я вспоминаю, насколько тебя обожала твоя бабушка, и следует отметить, что ты был всегда корректен по отношению к Магали несмотря ни на что. Но что за мысль пришла тебе в голову, как ты мог представить, что будешь счастлив в объятиях другой? Ты мужчина одной женщины, Винсен! Я снова вижу тебя молодым, ты пил ее взглядом, ты даже бросил вызов отцу, тебе надо было держаться за нее! А сейчас ты, кажется, стал кем-то важным в Париже? Большим… судьей, так говорят? Ах, Клара сверху должна гордиться… Но я говорю, говорю и до сих пор не знаю, почему ты принес мне цветы.

– Чтобы вы простили меня, что я вами так пренебрег. Я узнавал о вас через детей, тогда как должен был узнать сам.

– Это жизнь, ты ничего с этим не поделаешь, все проходит слишком быстро. Ладно, что ты хочешь, чтобы я сказала Магали просто так, с невинным видом? Потому что в этом причина твоего визита, не рассказывай мне глупостей… Что ты все еще ее любишь? Но она это знает, ну, даже гордится этим! Только, если ты ждешь совета, тогда не совершай два раза одну и ту же ошибку, вот я тебе это сказала. Твоя жизнь в столице, ее здесь. Это правда, что прошло уже двадцать лет, так всегда было. Наслаждайтесь хорошими моментами, уже это будет красиво…

Когда он ушел от нее через полчаса и оказался на солнечном тротуаре, он почувствовал себя столь умиротворенным, что возненавидел себя за то, что не приходил раньше. Одетта разбудила в нем кучу забытых воспоминаний, историй, исчезнувших из его памяти, которые касались времен войны, детства, проведенного в Валлонге вместе с беззаботными кузенами. Время, о котором он с грустью вспоминал, не понимая почему.

Медленным шагом он снова направился к дому Магали. Трудный момент приближался, и он хотел сохранить все свое хладнокровие, которое ему точно понадобится. Чтобы успокоиться, он попытался убедить себя, что его собственная семья не могла быть хуже суда, но он не был в этом уверен.

Как только Эрве и Мари уехали, Ален на мгновение задумался, как себя вести. В доме было слишком много народу, невозможно было всех их устранить, потом ему надо было сообщить Готье и Даниэлю о приезде Виржиля. Сирила надо было куда-то временно увести. София займется молодой сиделкой и малышами, Шанталь составит компанию Мадлен, в то время как Лея, Поль и Лукас отведут подальше Тифани.

Потом добрую четверть часа длилось что-то вроде балета, прежде чем Сирил оказался один в полудреме возле бассейна, Готье сидел возле него и вел бесконечные медицинские разговоры. По другую сторону сетки, в тени дубов, Ален и Даниэль машинально играли в настольный теннис.

Когда Винсен и Виржиль появились из-за угла дома, первым их, однако, заметил Сирил. Он медленно выпрямился, потом встал и ждал, пока они подойдут. Винсен повозился немного с дверцей сетки. Он слишком нервничал, и не смог сразу открыть ее. Потом он обогнул бассейн, все еще сопровождая своего сына.

Сирил взглянул на Даниэля и Алена, которые даже не пытались делать вид, что играют, потом обратился к Готье.

– Что за ловушку вы мне все четверо подстроили?

– Это была моя идея, – сообщил Винсен абсолютно спокойным голосом.

– Тогда замолчи, пожалуйста, и не говори за всех! – ответил Сирил.

В его голосе, очень подавленном, была слышна неосознанная жестокость, которая не обещала ничего хорошего, но он резко повернулся к Виржилю. Воцарилось невыносимое молчание, во время которого лицо Виржиля исказилось до того, что стало мертвенно-бледным несмотря на загар. Наконец он смог лишь произнести:

– Я приготовил… извинения, но…

Остановив взгляд на шрамах Сирила, он покачал головой, сглотнул слюну и не смог продолжить.

– Уйди, Винсен, – сказал Сирил грубо.

Винсен и Готье вместе удалились, вышли за дверь один за другим и присоединились к Алену с Даниэлем.

Последний предложил вскоре с искусственной беззаботностью:

– Маленькую партию? Таким образом, мы не ходим, не слушаем и убиваем время…

Он бросил мячик Алену, который машинально его отбил, пока остальные двое брали ракетки. Там, на бортике бассейна, обе фигуры оставались неподвижными, как статуи.

– Морваны против Морван-Мейеров? – предложил Готье, вставая рядом со своим братом.

– Цитата по случаю! У тебя талант – сыронизировал Ален.

Даниэль испустил смешок, в котором не было ничего надуманного на этот раз, и даже Винсен немного расслабился. Они, не сговариваясь, принялись играть, пока Готье неминуемо не загасил.