Лицом к надгробной плите, с другой стороны ряда, могила Шарля могла быть отмечена только простотой. В своем завещании он ее требовал похоронить его отдельно, с тем, чтобы не делить одну могилу с Эдуардом. Клара не отводила глаз от этой темной плиты из черного гранита: «Шарль Морван-Мейер, 1909—1961». Покоился ли он с миром или ничто для него сейчас не существовало?

Люди медленно проходили мимо семейства. Мари приехала из Парижа в тот же день, Даниэль накануне. Все дети были здесь, застывшие в своих траурных костюмах, под присмотром бедняжки Хелен. Для маленького Поля хоронить своего брата Филиппа представлялось очень тяжелым занятием, Клара была в этом убеждена, но его родители так захотели.

Винсен нагнулся к ней, слегка коснувшись руки.

– Ты хочешь вернуться сейчас? – прошептал он.

Она ему не ответила. Добраться до Валлонга, чтобы лечь и заснуть, – этого она желала больше всего на свете. Но об этом не могло быть и речи. Шестью годами раньше, когда хоронили Шарля, она думала, что умрет. В момент, когда бросала цветок на фоб сына, она упала в обморок, и ее пришлось унести. Она все еще упрекала себя в той слабости, убежденная, что должна подавать пример всей семье. Они все ей доверяли, действуя с учетом ее мнения, и это не потому, что ей восемьдесят пять, и она беспомощна, как тряпичная кукла.

Чтобы набраться сил, она посмотрела на профиль Винсена. Красивые черты лица, тонкие и четкие, большие серые стальные глаза, обрамленные черными ресницами, волевая челюсть: полная копия отца, с обаянием в придачу. Почему Магали не сумела сделать его счастливым? Любая женщина боролась бы за такого мужчину, но не она. Сначала ей это удавалось лучше всех, но через некоторое время она сложила оружие.

Незаметно Клара искала молодую женщину глазами. Та держалась немного в стороне, опустив голову, занятая разглядыванием своих черных туфель лодочек. Она, казалось, чувствовала себя неуютно в этой одежде, как и обычно, когда надевала деловой костюм. Клара хотя и ненавидела синие джинсы, должна была признать, что Магали была великолепна и умудрялась походить на Мэрилин Монро – в облегающей синей ткани, в мужской рубашке, застегнутой не на все пуговицы и небрежно завязанной на талии. Но проблема была не только в том, что она придерживалась стиля одежды своего идола, она употребляла также транквилизаторы, виски, сигареты. И Винсен упорно находил ей оправдания!

Последние из желающих выразить соболезнования окружали Готье и Шанталь. Поцелуи, пожатия рук, вздохи. Кошмар уже заканчивался. Маленький Филипп присоединился к своим родственникам, покоящимся на кладбище. Рабочие терпеливо ждали, когда семья удалится.

– Пойдем, все закончилось, – сказал Винсен.

Властным жестом он взял бабушку за локоть, чтобы повести к воротам. От него она принимала то, чего не позволила бы остальным. Он довел ее до «Мерседеса», который стоял у самого выхода, помог ей устроиться на переднем сидении, положил трость ей в ноги.

– Я схожу за Магали, – произнес он. Она тоже не могла вернуться пешком.

– Извините, Винсен… Мне отвезти детей? Хелен стояла около него с озабоченным видом.

– Да, спасибо… Попробуйте их немного отвлечь по дороге, я думаю, они получили свою долю горя за день… А дома покормите их раньше нас, ладно? Мне кажется, кухарка все для них приготовила.

Девушка покачала головой и опустила глаза. Светло-пепельные волосы, коротко подстриженные, ореолом окружали ее красивое лицо. Он спросил себя, сколько ей могло быть лет. Двадцать три? Двадцать четыре? Он и не заметил, как она изменилась, облагородилась. Приехав из Ирландии несколько лет назад, чтобы сидеть с их детьми, она за несколько месяцев выучила французский и вместо того, чтобы вернуться в Дублин, осталась в семье. Энтузиастка Клара взяла ее на полный рабочий день.

– Спасибо, Хелен, – сказал он мягко.

Он удивился, заметив, как она покраснела и потом резко отвернулась.

Что могло ее так взволновать? Он всегда вел себя очень любезно с ней, сознавая ту роль, какую она играла в воспитании детей, в то время как Магали дремала или ходила по барам. Он надеялся, что она не чувствует своей вины в несчастном случае с Филиппом. В принципе, трех взрослых было бы достаточно, чтобы присматривать за семью детьми. Сирил и Виржиль были уже большими, почти подростками, и могли сами за собой следить. Предполагалось, что Хелен занималась самыми маленькими, к тому же она всегда справлялась со своей задачей, и должно было произойти действительно ужасное стечение обстоятельств, чтобы Филипп исчез так, что этого никто не заметил. В тот день Мадлен сообщила, что она будет следить за внуками, Винсен это хорошо помнил. Дети ее дорогого Готье, единственные, которые для нее что-то значили. Однако она обращала внимание только на кружево своего вечного вязания.

– Ты меня ждал? Извини меня, дорогой. Магали только что к ним подошла, держа в одной руке сумку и шляпу, а в другой – носовой платок, которым вытирала виски.

– Какая жара! Черт возьми, я ненавижу похороны…

– Ты знаешь кого-то, кто их любит? – пробормотал он, открывая ей заднюю дверь.

Сев за руль, он посмотрел на бабушку, убедился, что с ней все в порядке, и тронулся.

– Кто повезет Готье и Шанталь? – спросила Клара.

– Ален, – ответила Магали.

В зеркало заднего вида, Винсен увидел, как она откинулась на спинку сидения и поднесла руки ко рту. Она считала возможным глотать транквилизаторы даже по утрам. Их взгляды встретились в зеркале, и она произнесла отчетливо:

– Мне нужно отвлечься.

Немного алкоголя, чтобы запить таблетку и как можно быстрее вызвать состояние, которое успокоило бы ее. Таким образом она пыталась забыть свою тоску и комплексы.

– На этот раз мне тоже, – вздохнула Клара. Приехав в Валлонг, они увидели Мари, которая приехала первой и ждала их. Винсен воспользовался этим, чтобы завести Магали в кабинет первого этажа и закрыть за собой дверь.

– Будь добра, Маг, сделай сегодня над собой усилие, не пичкай себя лекарствами, я не хочу, чтобы ты устроила спектакль.

Она смотрела на него, немного удивленная его напором, так как он ненавидел сцены.

– Не беспокойся, – ответила она недовольным тоном, – я буду вести себя смирно.

– Да нет, я беспокоюсь! И даже очень сильно. Ты это отлично знаешь, мы говорили об этом тысячу раз.

– Тебе за меня стыдно?

Этим вопросом Магали каждый раз пыталась его задеть. С того самого момента, как они поженились, начались проблемы. Они должны были остаться любовниками, беззаботными, счастливыми. Она была такого скромного происхождения, что ему пришлось бороться со всей семьей – в частности со своим отцом, – чтобы ее приняли. То, что он выбрал себе в жены служанку, должно было задеть Морванов. И она считала, что они все относились к ней свысока, несмотря на их псевдолюбезность. Потому что она боялась их, она ненавидела их всех.

– Конечно, нет, – ответил он, взяв ее под руку.

Кончиками пальцев он нащупал шпильку, которая держала ее пучок, и вытащил ее. Каскад длинных рыжих волос тут же упал на плечи молодой женщины.

– Тебе очень идет черный цвет, ты очень красивая. Я не хочу, чтобы ты себя губила, вот и все. Если бы ты меньше пила, ты бы больше доверяла себе.

– Как раз наоборот!

– Нет, дорогая, нет…

От нее исходила такая чувственность, что он ощутил огромное желание обнять ее, но было не то место, не то время, и он спросил себя, как у него могло возникнуть желание заняться любовью в такой день.

– Я люблю тебя, – сказал он грустным голосом.

Забеспокоившись, она нахмурила брови, прикоснулась к нему, тогда как он хотел отстраниться. Потерять Винсена было самым ужасным из того, что могло с ней произойти, но она никогда не смогла бы стать такой, как он хотел: уважаемой супругой парижского судьи, элегантной бездушной дамой. Ей это не удалось, и она отказалась. И в то время, как он жил в Париже, куда она не желала с ним ехать, она множила глупости здесь. Он принимал судей в особняке своей бабушки на авеню Малахов, а она соблазняла лаборанта в аптеке в Авиньоне, чтобы добыть лекарства, которые ей отказывался выписывать врач. Ужасный тип, к тому же грубый, жалкий, но он давал ей все, что она захочет.

– Что ты еще проглотила сейчас в машине? – спросил он, гладя ей волосы.

– Чтобы забыть.

– Забыть?

Он в упор посмотрел на нее, не понимая. Она почувствовала раздражение от всей этой неправдоподобной любезности, которую он проявлял к ней, ко всему миру.

– Что я спала, когда Филипп утонул! – вырвалось у нее. – Ты думаешь, другие так не думают? Я вижу это в глазах Шанталь! Я была там. Но я спала.

– Никто тебя не упрекает.

– Прямо нет, вы не такие, вы скрытные…

– Кто это «вы»?

– Твоя семья! Если бы Мари была на моем месте, или Шанталь, или даже твоя бабушка, они бы уследили! Они безупречны в любых ситуациях, эти Морваны, разве нет? В то время как я всего лишь маленькая безрассудная горничная, вот что они говорят друг другу, не правда ли? И ты тоже, эта мысль наверняка промелькнула в твоей голове! Если бы этот несчастный случай произошел с одним из наших детей, это бы меня тоже не разбудило!

– Прекрати, – умолял он.

– Почему? Ты боишься, что меня услышат? Ведь здесь и у стен есть уши, дорогой, это дом твоей семьи, вспомни! И она не всегда безупречна, твоя семья!

– Ну все, достаточно.

Он схватил ее за запястья и неосторожно толкнул в кресло, она упала.

Если бы она начала плакать, ее невозможно было бы потом часами остановить.

– Смерть Филиппа всех нас выбила из колеи, – сказал он очень быстро, – и каждый чувствует себя виноватым. Даже Ален, которого там не было.

– Но я, я там была! – резко вскрикнула она. – И когда я поняла, что очень хочу спать, я предупредила эту идиотку Мадлен! О, ты не обязан верить мне на слово, ты можешь пойти и спросить у нее!

С недоверием он смотрел на нее в упор, не находя, что ответить. После небольшой паузы она продолжила, задыхаясь: