Ален снова остановился и повернулся к Винсену.

– Тебе разве не было трудно принять ситуацию, а?

– Да… Конечно да. Но это моя дочь, и я желаю ей счастья, но ведь, кажется, только Сирил способен сделать ее сегодня счастливой. Может, у них это пройдет. Они такие молодые!

– У тебя было время с ним поговорить?

– За кого ты меня принимаешь?

– За торопящегося человека.

– Ален…

– Или очень занятого, если хочешь.

– С тех пор, как Мари поставила меня в известность, я говорил с Сирилом.

– Я знаю. Он от этого пришел в плохое состояние, он мне звонил до и после.

Удивленный Винсен заинтригованно взглянул на него и пробормотал:

– Тогда зачем ты задаешь мне этот вопрос?

– Судя по тому, что он мне рассказал, ты говорил не с ним. Ты произнес нравоучительную речь, нет?

– Но… да! Я должен был его поздравить? Он спал с Тифани, когда она была еще ребенком! Однако у меня не было ни малейшего желания его затыкать, он одновременно умирал от страха и дико храбрился, чтобы убедить меня, очень трогательно…

– Точно так же, как и ты, когда притащил Магали в кабинет твоего отца.

Имя его бывшей жены, так же как и напоминание о молодости, увлекли Винсена в ностальгические размышления.

– Как давно это было… – сказал он почти шепотом. Его очевидное смятение заставило Алена улыбнуться, и он ласково подтолкнул его.

– Пойдем, не будем стоять на самом солнце.

Они медленно зашагали дальше, спустились в первую оливковую рощу и добрались до тени деревьев. Деревьев, которые росли и тридцать пять лет назад, когда они были беззаботными детьми.

– Я ходил на выставку Жана-Реми, – сообщил Винсен через мгновение. – Мне очень понравилось… Он, наконец, показал тебе картину, на которой изображен ты?

– И которую ты хотел купить? Да.

– Я хотел пригласить его на ужин, но у него не было времени. Ты можешь это устроить в эти дни?

Ален резко остановился и набросился на него.

– Почему ты вдруг хочешь лучше с ним познакомиться? Из-за его известности?

Раздраженный, Винсен пожал плечами, но спокойно ответил:

– Потому что он является частью твоей жизни.

– Это не ново!

– Нет, но я тебе напоминаю, что мы годы избегали друг друга, ты и я!

Незаметно их тон стал повышаться, и воцарилось короткое молчание, которое первым прервал Ален.

– Ты прав. Я передам приглашение.

Он опустил глаза на фляжку, которая висела на поясе, взял ее, открутил крышку, потом откинул голову, чтобы попить большими глотками. Переведя дыхание, он бросил:

– Я рад, что ты здесь. Хочешь пить?

Винсен кивнул, счастливый утолить жажду. Ален продолжил:

– Я никогда больше не хочу с тобой ссориться.

Они оба от этого страдали, но только Ален имел смелость это признать, это выразить. Они пошли дальше, на вершину холма. Жара становилась знойной, хотя сухость делала воздух сносным, и пятнистые ящерицы даже не разбегались перед ними.

– Ты в Париже хоть немного занимаешься спортом? – побеспокоился Ален, взглянув на Винсена.

На его лице начинала проявляться усталость, а рубашка была уже мокрой от пота.

– Я записался в спортивный зал, но никогда туда не хожу!

– У тебя остается спорт в постели…

Винсен закатил глаза, наконец, остановился запыхавшись.

– Ты выиграл, я прекращаю, я сдох.

– Ладно, но ты все-таки можешь пройти еще двадцать метров? Сядем там, – решил Ален.

Он довел своего кузена до плоского камня, находящегося в тени последних оливковых деревьев.

– Это моя любимая остановка, вид здесь величественный.

Перед ними простиралась оливковая роща, которая была серебряно-зеленого цвета в режущем свете солнца. Другой холм слева от них был украшен пиниями и кипарисами, на заднем плане была видна гора Ком.

– Давай рассказывай, – предложил Ален с нежностью.

– О чем тебе рассказывать? Ты прекрасно знаешь, что происходит… Я сделал ошибку, женившись во второй раз, и это не единственная ошибка! До этого я часто делал неправильный выбор… Но надо отвечать за свои глупости, сейчас я застрял.

– И это делает тебя несчастным? Ты ее любишь?

– Беатрис? Больше не знаю. Я был очень в нее влюблен сначала. Я думаю, я был так польщен тем, что она молодая, красивая, и это она пришла за мной.

– Правда?

– Я никогда не пытался соблазнить ребенка! В принципе, меня привлекает не такой тип… Мне надоело быть одному, хотя я не отдавал себе в этом отчета. Она убедительная, ласковая… я думаю, что был готов к долгим отношениям. Единственное, она, разумеется, думала о браке.

– Брак, да. Богатство и… дети!

– Да, об этом не может быть и речи! – защищался Винсен сухо.

– Почему? Тебе только сорок три года, ты не старик, и у тебя будут средства их вырастить.

– Но нет ни охоты, ни терпения! И потом не с ней, вот. Это, без сомнений, законное желание для молодой женщины, к несчастью, я слишком во многом сомневаюсь по поводу нее. Представь себе, что я застал разговор скорее… циничный между ней и Виржилем.

Вдруг очень занервничав, он встал и сделал несколько шагов. Когда он достал свою пачку сигарет из кармана рубашки, Ален возразил:

– Нет, не здесь, это очень опасно, стоит только поджечь…

Послушавшись, Винсен опустил голову, потом снова сел, вздохнув.

– Я могу тебе довериться? Это тебя к тому же позабавит… Если бы я мог повернуть время назад, я сделал бы все возможное, чтобы сохранить Магали.

Ему было так трудно в этом признаться, что конец фразы он пробормотал.

– Ну и меня это совсем не забавляет, – медленно сказал Ален.

– А могло бы. Ты ведь меня предупреждал.

– Ты часто о ней думаешь?

– Да. С ностальгией, виной, нежностью… желанием тоже. Я всегда ее обожал, но не смог ее защитить ни от нее самой, ни от семьи. Мы должны были бы вместе состариться, вместе приобрести морщины и растрогаться от этого, это была женщина моей жизни. А я играю старого красавца рядом с девушкой, которая считает меня пижоном. Какой ребенок посреди этого ужаса, нет!

Ален согласился. Откровение Винсена не удивило, а привело в уныние.

– Я упустил многое, знаешь, – добавил Винсен устало.

Жара становилась изнуряющей, и они снова выпили, один за другим, несколько глотков лимонада.

– Я надеюсь хотя бы воспользоваться летом, чтобы помириться с Виржилем и спокойно поговорить о его будущем.

– Дай мне принять участие в вашем разговоре, я ждал тебя, прежде чем предложить ему что-то вроде… объединения, если он этого хочет.

Растерянно Винсен посмотрел на кузена.

– Ты хочешь объединиться с ним в чем?

– В хозяйстве. В том, что касается меня, это просто, у меня никогда не будет наследника, однако я не хочу, чтобы после меня все превратилось в целину или было продано непонятно кому. И потом оливковые рощи являются частью Валлонга, лучше будет, если они останутся в семье.

– Ты уже думаешь о наследстве?

– Как говорят, умереть ничего не стоит. Но речь идет не о наследстве, я не хочу приговаривать его, беднягу, к моим похоронам. Пусть он лучше примет ответственность сейчас, пока молод. Я рассчитываю передать ему долю или что-то в этом роде.

Чтобы скрыть свою неловкость, Винсен встал. Солнце было почти в зените и съедало остатки тени.

– Я хотел бы задать тебе вопрос, Ален…

Ему так не хватало уверенности, что он долго колебался, прежде чем закончить:

– Между нами, Виржиль тебе… О, я не знаю, как спросить тебя об этом!

Находясь в отчаянии от собственной трусости, он отвернулся, но почти тут-же почувствовал мощный удар кулаком по плечу.

– Посмотри мне в глаза!

Он чуть не потерял равновесие и машинально схватился за руку Алена, который ее тряс, гремя:

– Ответ – нет! Я всегда смотрел на твоих детей и детей Мари, как на своих! Я его очень люблю, потому что у него много качеств, которые ты даже не заметил, потому что его бунты напоминают мне мою молодость и потому что он на самом деле пристрастился к земле. Ничего больше! Это понятно?

– Да, но не…

– Но что?

– Не злись! Достаточно того, что ты это говоришь…

– Ты мог сам об этом догадаться. Если ты когда-нибудь будешь интересоваться судьбой Леи, никто не будет подозревать тебя в том, что ты ей увлекся! Почему ты считаешь меня отверженным? Ты считаешь себя обязанным судить меня? Твой сын! Черт-те что, мне это снится!

отпустил Винсена и отошел от него. Намек был отвратителен. Он никогда не смотрел на Виржиля иначе, как на потерянного мальчика, за которого был частью ответственен.

– У тебя, правда, плохой характер, ты никогда не изменишься, – сказал Винсен, подходя к нему.

Он толкнул его дружески, чтобы рассеять это недоразумение.

– Ты единственный человек на свете, которому я полностью доверяю. Мой вопрос показался тебе оскорбительным? Это было всего лишь любопытство. Идиот, согласен… Но я тебя не сужу, ты ошибаешься, если думаешь так.

– У тебя плохо получилось! – пробормотал Ален.

Ничего больше не объясняя, он толкнул его к тропинке, которая шла по пологому спуску.

– Мы вернемся тем путем, пока ты не получил солнечный удар.

Они оба истекали потом, рубашки приклеились к спине, волосы прилипли ко лбу. Разные, но похожие, соединенные чем-то более сильным, чем все их ссоры. Они ругались, не доходя до ненависти, несколько раз чуть не подрались, избегали друг друга, сохраняя взаимное уважение. То, что привязывало их одного к другому, не имело названия, но было нерушимо.

Вдали, в долине, на солнце сверкала река, и Ален показал пальцем в ту сторону.

– Уровень тревожно понижается, он никогда не опускался настолько, весной или летом всегда бывают грозы, чтобы принести воды. Жара не редкость в это время, но сейчас начинается настоящая засуха, уже несколько месяцев не упало ни одной капли…

Они остановились на мгновение, держа руку козырьком. Уже скоро будет десять лет, как Филипп утонул здесь, они вспомнили об этом с одинаковой тревогой.